— Я знаю, чего Панос хочет, — сказала Бритт. — Вот почему я уехала, не разбудив его. Желаете коньяк? — Она взяла бутылку из открытого чемодана.
— Я не буду пить, благодарю вас.
— А я выпью. — Она открыла бутылку и налила бокал. Мински с любопытством наблюдал за ней.
— Интересно, какая это марка? — спросил он.
— «Школь», — ответила она, осушив бокал. — Я купила этот коньяк вчера. Думала, может, пригодится сегодня. И наряд тоже.
— Какой наряд?
— Который я надела. Есть магазины, где можно купить самые невероятные вещи. Я подождала ухода Паноса и затем пошла по магазинам. Симпатичный пеньюар, не так ли?
— Весьма. — Мински согласно кивнул головой.
— Собственно говоря, — сказала Бритт, — я решила махнуть рукой на всех этих Авиньелей и Турньеров, и на этого всемогущего адвоката.
— Так не пойдет, — возразил Мински. — Есть германское консульство. Полиция должна услышать вашу версию. Все не так просто, как вам кажется.
— Все очень просто, когда речь идет о таких людях, как Панос и я, например. Адвокат сразу понял это и не мог скрыть своего удовлетворения, даже радости, мгновенно преобразился, стал непривычно вежливым и предупредительным. Мне сразу стало ясно, что именно этого он и добивался. Ни он, ни тем более его клиентка, эта фурия, мадам Авиньель, не стремились довести дело до судебного разбирательства. Зачем ей лишние разговоры, сплетни и пересуды соседей, ведь они наверняка кое о чем догадываются. Конечно, она хотела лишь припугнуть меня и заставить как можно скорее убраться из Франции. Как бы там ни было, я и сама не собираюсь создавать проблемы Паносу. Он должен продолжать учебу.
— Вы его любите? — спросил Мински.
— Какое это имеет значение? — вопросом на вопрос ответила Бритт и снова выпила бокал. — Вы так никого и не нашли для вашего клуба?
— Нет. — Мински пристально посмотрел на нее с растущим интересом и любопытством. — Только одну американку из «Чет Нуар».
— Это ту, которая курит сигареты с мундштуком, — сказала Бритт. — Панос говорил мне об этом, но мне кажется, американка ангажирована еще на три года, верно?
— К сожалению.
— Мне двадцать один год. Примите меня.
— Я уже думал об этом, — серьезно сказал Мински. — Не все от меня зависит.
— Вы предполагали, что я попрошу принять меня на работу?
— Разумеется, после такого приема и учитывая все то, что Панос рассказал мне о вас и вашем отце.
— Да, вы правы.
— Но есть одна проблема: ваш отец. Предположим, он поднимет шум, заявит в полицию, что тогда?
— Не заявит, — сказала Бритт. — Если бы я не была уверена в этом, я бы не просила вас прийти.
Мински одобрительно кивнул головой.
— Мне известно о брачном контракте вашей матери и о том, что ваш отец не сможет претендовать на состояние вашей матери, если будет доказана супружеская неверность. Но это не все. Там должен быть еще один не менее важный пункт.
Бритт с любопытством посмотрела на Мински и сказала:
— Такой пункт есть. В этом самом важном разделе предусмотрено, что этот пункт действителен и в том случае, если доказательство супружеской измены будет предъявлено после смерти матери.
— Понятно. Перед смертью ваша мать дала вам сведения, фотографии и имена свидетелей, которые детективы вручили ей…
— Откуда вам это известно?
— Если бы у вас не было доказательств, вы бы не сидели здесь. Где эти бумаги теперь?
— Хранятся в сейфе в Гамбурге. Мой отец ничего не знает об их существовании.
— Ну, разумеется, не знает.
— Почему вы так уверены?
— Если бы он знал, он бы иначе с вами обращался. Я думаю, суд решит дело в вашу пользу.
— Я знаю, — сказала Бритт. — Я детально все выяснила. Можете быть уверены.
— Не могу быть полностью уверенным, пока не подтвердит мой адвокат, — заявил Мински. — И все-таки почему вы до сих пор не подали в суд? Вы бы уже давно отомстили им!
— Судебный процесс отцу не страшен. Его друзья прекрасно знали, что он делал. Разве они что-нибудь предприняли? Разве они его образумили? — раскрасневшись, хриплым голосом сказала Бритт. — Он принадлежит к избранному обществу Гамбурга, к избранному кругу дворянских фамилий. В их среде это обычное дело, и никогда не выходит за пределы этого круга. Но когда станет известно, что делала его дочь, в то время как он смотрел на это сквозь пальцы, когда о недостойном, позорном ее поведении узнает и открыто заговорит весь город, а не только узкий круг ее приятелей, когда разговоры о вызывающем поведении дочери повлекут за собой намеки о недостойном поведении отца, и об этом будут сплетничать все вокруг, тогда общество не будет стоять в стороне. И тогда уж никто не поможет ему.
— Вы слишком много пьете, — сказал Мински.
— Они будут избегать отца. Вот тогда я подам в суд и разорю его. Я думала о том, как усложнить жизнь моему отцу, но вчера, когда я услышала о вас, я поняла, каким образом можно окончательно разделаться с ним.
Теперь голубые глаза Бритт стали почти черными. Она тяжело дышала.
— Люди идут в ночной клуб со всех концов города, не так ли? — Мински молча кивнул головой, взглянув на нее грустным, восхищенным взглядом. — Туристы из Франции и других стран тоже посещают ваше заведение. Бывают зрители, приехавшие из других городов Германии, верно? — Мински утвердительно кивнул. — Из Гамбурга тоже? — с нетерпением спросила Бритт. Ее глаза светились надеждой.
— Разумеется, — ответил Мински.
— Они увидят меня. Пойдут разговоры! Моего отца заставят молчать. Я смогу показать вам бумаги, как только мы вернемся в Германию. Я скажу ему, чем занимаюсь, где нахожусь и дам свидетельские показания против него, которыми я располагаю. — Она говорила быстро, горячо, едва сдерживая волнение. Зрачки ее расширились, отчего ярко-голубые глаза потемнели, и в них время от времени вспыхивали красные искорки. В эти мгновения белокурая Бритт напоминала дикого зверя, следящего из засады за своей жертвой. — Почему вы так смотрите на меня?
Мински продолжал с нескрываемым любопытством разглядывать девушку.
— Мне кажется, я никогда по-настоящему не понимал, на что способна ненависть, — ответил он.
Бритт самодовольно улыбнулась.
— Теперь вы знаете, — после небольшой паузы сказала она. — Я знала это еще с детства! Я красива, как вы находите? — Мински комично закатил глаза, в то время как его лицо выражало неподдельный восторг. — Я уверена, что смогу сделать все, что делает эта девица в «Чет Нуар». У вас есть мундштук?
— Я… я не курю.
Бритт взяла свечу из канделябра, затем разделась.
— Дверь…
— Я заперла ее, когда вы вошли. Где… где я могла бы…
— На коврике. — Мински потер подбородок.
Несколько минут спустя Бритт, одетая в дамский халат, сидела напротив него.
— Итак, я слушаю вас.
Она застыла в позе ожидания.
— Так вот, — начал Мински, — во-первых: мой адвокат должен гарантировать мне, что ваш отец проиграет этот судебный процесс. Я должен быть основательно уверен в том, что он будет молчать. А до тех пор я не могу обещать вам ничего определенного.
В раздумье Мински теребил рукой свои густые волосы.
— Я должна уехать отсюда! — после недолгого молчания заявила Бритт. — Надеюсь, у вас нет никаких сомнений относительно…
— Сомнения? — переспросил Мински. — Поскольку вам пришла в голову эта мысль, вы непременно предпримете что-нибудь в этом роде если не ради меня, то хотя бы ради чувства собственного достоинства.
— Безусловно, — согласилась Бритт.
Ее тонкое, прозрачное лицо не выражало никаких эмоций.
— Я бы предпочел, — продолжал Мински, — чтобы вы работали на меня. Во-вторых: у вас неплохо получилось, совсем неплохо, но еще многому предстоит учиться.
— С удовольствием, — ответила девушка.
С томным выражением лица она продолжала наблюдать за Мински.
— В-третьих: сможете ли вы играть свою роль, когда на вас смотрят сотни людей?
— А почему бы и нет? — вызывающе взглянула на него Бритт. В ее глазах в который раз, словно у охотящейся пантеры, загорелись багровые огоньки. — Я всегда буду мысленно со своим дорогим отцом и мачехой и смогу выступать на сцене перед публикой. А теперь к вам вопрос: сколько вы собираетесь платить мне? Я не жду никаких банковских чеков от отца, а мне надо на что-то жить.
— А это уже четвертый пункт, — сказал Мински. Он ждал этого вопроса. — Я должен посмотреть, как мы сможем подготовить ваше выступление, разрекламировать вас.
— Кто это — мы?
— Мой партнер, Ричи Марк, и я.
Бритт задумалась.
— Рихард Марк. Кажется, есть писатель с такой фамилией.
— Это Вернер, — быстро сказал Мински. — Он брат Ричи.
— Я имею в виду вовсе не Вернера! Хотя я читала его вещи тоже, я думаю о книге «Покойся в мире, Иордан!» А эту книгу написал Рихард Марк. Это ваш Ричи?
Мински смущенно кивнул головой.
Девушка продолжала:
— Моя мать дала мне эту книгу много лет тому назад. Значит, Ричи написал ее давно.
Мински оттянул воротник рубашки. Он почувствовал, как его лицо медленно покрывается крупными каплями испарины.
Бритт удивленно взглянула на Мински.
— Что случилось? Вы нервничаете? — недоуменно спросила она.
— Ничего подобного, — попытался успокоить ее Мински.
— Ладно, — нахмурилась Бритт. — А почему Рихард Марк больше не пишет?
— А зачем вы хотите работать в моем клубе?
— Понимаю, — сказала Бритт. — У него тоже есть свои причины. Я думаю, мы великолепно сработаемся с вашим партнером.
Мински поднял руку.
— Не торопитесь! Прежде всего я должен встретиться со своим адвокатом. Когда он даст зеленый свет, мы с вами снова встретимся, обсудим все до мельчайших деталей и конкретно поговорим о контракте. А пока я дам вам кое-что, чтобы вы могли существовать. Вы, конечно, намерены оставаться в гостинице, а не во «Франкфуртер Хоф».
— Мне все равно.
— Я заплачу также за ваше обучение. Что вы на это скажете?