— Что значит «скверно»? — ощетинился Вернер.
— Я думал, у вас есть какая-то мысль насчет этого.
— Почему у меня? Почему не у моего брата?
— Ваш брат сказал, что не разговаривал с фрау Ломбард несколько месяцев. Вы же, напротив, упомянули о том, что иногда говорили с ней по телефону. Кажется естественным предположить, что, возможно, вы намеревались позвонить или уже звонили ей.
— Я не потерплю подобные намеки! Я не звонил и не собирался звонить ей!
— …а может, фрау Ломбард звонила или собиралась позвонить вам?
— Нет!
— Почему ты кричишь? — спросил я брата. Кажется, Вернер не услышал мой вопрос. Он был слишком взволнован.
— Странно также и то, что она не позвонила вам, — сказал Лансинг.
— Почему?
— Вы живете намного ближе к ней, чем ваш брат, и все еще контактировали с ней. Но она позвонила вашему брату. Вы можете объяснить это?
Мой брат был вне себя от ярости.
— Она не позвонила ни в полицию, ни в больницу, ни доктору. Вы можете объяснить этот факт? — вопросом на вопрос ответил Вернер и яростно взглянул на Эйлерса.
Эйлерс с улыбкой покачал головой.
— Тогда мы будем вынуждены предположить, что фрау Ломбард была охвачена паникой и действовала неразумно.
— Несмотря на это, она успела вынуть из медальона фотографию, прочесть и набрать телефонные номера, написанные на ее обороте.
В этот момент я увидел фотографию в серебряной рамке, стоящую на туалетном столике. На ней, несомненно, был тот же мужчина, что и на фотографии из медальона, только лет на 25 моложе. Я подошел ближе.
— Это Камплох? — спросил я.
— Да. Судя по всему, фотография военных лет.
Узкое лицо, высокий и широкий лоб. Он смотрел, улыбаясь, прямо в камеру. Однако светлые глаза оставались серьезными.
«Совсем как у Мински», — подумал я.
Но выражение глаз молодого профессора было иным. Гладко выбритое молодое лицо, светлые брови, густые светлые волосы и тот же широкий шрам от скользящего пулевого ранения на левой щеке, протянувшийся от подбородка до скулы.
У нижнего угла фотографии помещалась краткая шутливая надпись:
«МОЕЙ ЛИЛИАН, С ЛЮБОВЬЮ И ОГРОМНЫМ СОЖАЛЕНИЕМ О НАВСЕГДА УШЕДШЕМ ВРЕМЕНИ.
Я не мог отвести глаз от фотокарточки. Увидев это лицо в первый раз в миниатюре, я был слишком смущен и нервно возбужден, чтобы спросить о том, кто на ней, хотя даже тогда мне показалось, что я где-то встречал этого мужчину. Теперь это чувство усилилось. Я его уже видел! Но где? Когда? Мне не просто казалось, теперь я был абсолютно уверен, что знаю это лицо давно и видел его неоднократно. И хотя на фотографии из медальона и на фотографии, стоящей передо мной, был один и тот же человек, мне было знакомо лицо именно молодого мужчины, то, что сейчас смотрело на меня с фотографии в серебряной рамке. Откуда я знаю его? Эти светлые глаза и особенно этот широкий шрам…
— Вы еще не рассказали нам, как фрау Ломбард… как все это произошло с ней, — послышался голос моего брата. Я оторвал взгляд от фотографии.
— Еще одна загадка, — сказал инспектор. — Профессор всегда заказывал «арманьяк» у «Федерсон» из Бремена. И неизменно два ящика по двенадцать бутылок в каждом.
— Откуда вы знаете?
— Их привезли железнодорожным экспрессом. Вчера около восьми вечера доставила местная фирма. Мы проверили. Их отнесли в подвал. Фрау Ломбард подписала квитанцию. Когда мы обнаружили эти ящики, одной бутылки не было. Вероятно, фрау Ломбард взяла ее с собой наверх. Она выпила бокал вина, возможно, после еды.
— Ей всегда нравился «арманьяк», — внезапно вспомнил я.
— Вы, с вашей сообразительностью, оказались очень полезны, — сказал Эйлерс. — Продолжайте в том же духе. Ваша наблюдательность поразительна.
— И вновь ваш брат, — продолжал провоцировать Вернера Лансинг, — а не вы. К сожалению.
— Как мы видели, в бутылке «арманьяка», которая стоит в библиотеке, вина осталось чуть-чуть, на самом дне. Таким образом, фрау Ломбард открыла новую. И как раз к привезенному «арманьяку» был подмешан яд, — сказал инспектор.
В течение этого разговора я забыл о шторме, бушующем за окном. И теперь мне стали слышны яростные удары дождя о стекло, а в промежутках между ними свист ветра, скрип старых намокших деревьев, приглушенные сигналы автомобилей и снова дребезжание оконных стекол под ударами мокрого штормового ветра.
— Диэтиламид фосфорной кислоты, — чуть помедлив, продолжил инспектор, — в мелкокристаллическом состоянии был растворен во всех двадцати четырех бутылках. Огромное количество. Концентрация яда оказалась очень высокой. Если бы фрау Ломбард выпила больше «арманьяка», спасти ее было бы невозможно. Мы связались с «Федерсон» в Бремене. Похоже, что фирма не присылала этот груз.
— Вы только что сказали… — начал мой брат.
— Я лишь сказал, что профессор всегда получал вино через «Федерсон». Но я не говорил, что они прислали эти последние два ящика. Вы, должно быть, неправильно меня поняли, герр Марк.
Инспектор внимательно оглядел Вернера.
— Но тогда кто… — начал брат.
— Вы подозреваете кого-либо?
Вернер и я отрицательно покачали головами.
— Каким образом? Мы даже не знаем профессора. По крайней мере я не знаю, — добавил я.
— Я тоже, — сказал мой брат.
— Аромат «арманьяка» частично скрывает запах и вкус яда, — сообщил инспектор. — Этот яд дает о себе знать через два-три часа после приема. Он довольно медленно всасывается желудком и поступает в кровь. Согласно заключению нашего эксперта, она, должно быть, выпила это вино между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи.
— Наверное, так и есть. Она звонила мне около трех ночи.
Эйлерс прервал меня:
— Стойте! Когда фрау Ломбард проснулась, она уже страдала от симптомов отравления…
— Минуточку! — вмешался я в его рассуждения.
— Да? — Эйлерс с любопытством посмотрел на меня.
Я вновь взглянул на фотографию, стоящую на туалетном столике. Где же я видел этого мужчину? Еще чуть-чуть, и я вспомню. Сейчас… Нет. Не помню. Это становилось настоящей пыткой. Я медленно произнес:
— Фрау Ломбард выпила отравленный «арманьяк». Но…
— Да? — мягко сказал Эйлерс. — Продолжайте…
…Эта фотография. Этот мужчина. Я в самом деле знал его… Но, в сущности, ведь не предполагалось, что Лилиан будет здесь! Считали, что она находится в Тенерифе! Я поднял взгляд. Все смотрели на меня.
— Она вернулась неожиданно… а профессор Камплох внезапно вынужден был уехать в Мюнхен… Таким образом, если убийца собирался…
— Да? — подстегнул меня Эйлерс. — Ну и? Продолжайте!
— …Значит, кто-то хотел убить профессора, а не фрау Ломбард!
Лицо Вернена стало мертвенно-бледным. Он опустился на стул.
— Нам было интересно, как скоро вы придете к этому заключению, — сказал Лансинг. — И кто сделает это первым, вы или ваш брат. Ваша дедукция оказалась безупречной.
Зазвонил телефон. Трубку поднял Эйлерс.
— Да, — сказал он, — да, он здесь… — Эйлерс замолчал, слушая.
Мой брат, отвернувшись, уставился в пол. Лансинг и Эйлерс также повернулись ко мне спиной. Я в глубоком недоумении вновь посмотрел на фотографию молодого Камплоха. Кто же это? Кто этот человек? И вдруг я понял: когда я видел этого мужчину, его фамилия была не Камплох! Нет, я не был знаком с этим человеком, никогда с ним не встречался. Но я неоднократно видел это лицо и знал его имя. Его звали… звали…
Нет. Я не мог вспомнить.
Мои следующие действия были безрассудными. Я вел себя, как будто был под гипнозом. Я даже не смог бы объяснить, почему я так поступил.
В зеркале туалетного столика я мог видеть, что трое человек позади меня все еще стояли спиной ко мне. Я взял фотографию.
В следующее мгновение открылась дверь, и вошел Фегезак, инспектор с бычьей шеей. Я видел в зеркале, как он наблюдает за мной; он заметил, что я быстро спрятал фотографию в карман пальто. Его глаза превратились в щелки. Конец, подумал я. Мне показалось, я вижу, как его толстые губы скривила усмешка. Обернувшись, я встретился с ним взглядом. Ухмылка исчезла. Он быстро посмотрел на Эйлерса, который только что положил телефонную трубку. Фегезак спросил низким голосом:
— Больница?
— Да, — ответил Эйлерс.
— Я просил Хесса позвонить сюда. Вначале он позвонил в холл.
— Хесс? Больница? — Мое сердце сильно забилось. — В чем дело? Лилиан?
— Она хочет поговорить с вами, немедленно.
— Она… Она… — Я весь покрылся холодным потом. Сердце забилось, затем на мгновение остановилось, оборвалось и укатилось куда-то вниз.
Лицо инспектора выражало понимание и сочувствие. Заметив мое состояние, Эйлерс поспешно произнес:
— Нет! Ей лучше. Большое потрясение. Спрашивает, приехали вы или нет. И хочет немедленно встретиться с вами.
— Но это невозможно, чтобы она уже… — начал Вернер, но тут же осекся на полуслове и замолчал. Посмотрев на него, я поймал себя на том, что мои глаза сузились точно так же, как у инспектора Фегезака. «Ты живешь в Бремене, — подумал я. — Там, откуда привезли „арманьяк“. Отравленный „арманьяк“. К тому же ты время от времени говорил с Лилиан. Да и поведение твое необычно».
— Хесс считает, что, ввиду ее крайнего возбуждения, вашему брату следует встретиться с ней. Он берет ответственность на себя. У нее здоровое сердце. Фрау Ломбард успокоится, как только увидит вашего брата, — пояснил Эйлерс.
— Неужели вам необходимо воспрепятствовать этой встрече? — спросил Лансинг Вернера.
— Я не возражаю, наоборот… — смущенно передернул плечами Вернер.
— А мне кажется, ваше согласие должно быть доказано, — грубо сказал Эйлерс.
— Что это значит?
— Я объясню вам. Вы должны поехать с нами.
— В больницу?
— Да. Мы поговорим там. Только трое из нас, — сказал Эйлерс. Лансинг направился к двери. Он посмотрел на туалетный столик, быстро взглянул на меня и затем на Эйлерса. Инспектор, проходя мимо столика, тоже заметил исчезновение фотографии. Они коротко переглянулись с понимающим видом, как ранее поступил и Фегезак. Я был повергнут в замешательство.