— Значит, я был прав. И я намерен подарить вам партитуру. Думаю, вы не откажетесь…
— Нет, я не смогу принять…
— Я вас прошу! Разумеется, вы примете! После всего, что вы сделали для меня. И еще сделаете в будущем.
— Что вы хотите этим сказать?
Прищуренные светлые глаза профессора уставились на меня. В его взгляде было удивление и одновременно насмешка.
— Ну как же… Лилиан… Вы же обещали.
Он замолчал. Из банкетного зала публика стала стекаться в главное фойе. Разгоряченная спиртным, разодетая публика. Впереди поспешно шли Пьер и два полицейских офицера. И, кажется, они не спешили. Полицейские чувствовали себя неуверенно, вероятно, были напуганы — толпа вела себя буйно.
— Все, — сказал Делакорте и допил арманьяк в своем бокале.
Я увидел атлетически сложенных, суровых на вид молодых стражей порядка в черных рубахах, черных плисовых шортах и в белых до колен гетрах. Парни пытались окриками сдержать толпу. Портье отеля поспешно пробежал к телефону. Полицейских оттесняли в бар. Позади них я рассмотрел красные, возбужденные, искаженные ненавистью лица, которые кричали:
— Руки прочь от профессора!
— Только попробуй сунься, свинья, мы разорвем тебя на куски!
— Заткнись, мы не в Америке!
— Так почему вы его не арестуете, лентяи?
Я отошел. У меня никогда не было стремления стать героем. Пьер, стоявший рядом со мной, тихо выругался.
— Будь проклят этот хаос! Когда я разговаривал с офицерами, кто-нибудь мог подслушать.
Делакорте подошел к полицейским. Они, казалось, были чрезвычайно обеспокоены.
— Профессор… — выкрикнул один из них и неожиданно осекся на полуслове. — Именем закона…
Кто-то толкнул его, и он наткнулся на Делакорте. Кто-то ударил его ногой, он не выдержал и заорал. Сразу же несколько человек набросились на него. Другие пытались помочь ему. Стражи порядка вступили в отчаянную схватку. Молниями замелькали дубинки, кастеты, кулаки. Стоны, крики, проклятия носились в воздухе. Полная женщина без разбору наносила удары по стоявшим поблизости людям огромной сумкой и вопила:
— Вы хотите арестовать нашего доброго профессора!
Несмотря на шум, крики и ругань, я узнал ее голос. Это она была так обеспокоена судьбой своих бесценных туфель, которые, несомненно, еще больше пострадали сейчас, в этой толчее и свалке.
— Молчать! — неожиданно взревел Делакорте.
На несколько секунд борьба прекратилась. Стало совершенно тихо. Какой-то худощавый с острыми чертами лица мужчина протиснулся к Делакорте. Как только я услышал его звонкий высокий голос, я тотчас же узнал его.
— Профессор, я намерен от вашего имени предать это дело полной огласке!
— Кто вы? — спросил Делакорте.
— Ремер, доктор Герберт Ремер. Редактор…
— Ах да, я знаю. Весьма любезно с вашей стороны. Я вам очень благодарен.
— Не стоит. — Редактор неожиданно стал по стойке «смирно» и щелкнул каблуками. — Моя газета полностью в вашем распоряжении.
В толпе послышался ропот.
— Благодарю вас, — повторил Делакорте.
У меня мелькнула мысль, что он недаром встретился со мной в этом отеле именно сегодня. Он предвидел именно такую ситуацию и теперь воспользовался ею. Делакорте громко обратился к толпе:
— Дорогие друзья! Выдан ордер на мой арест. Эти офицеры тут ни при чем! Они исполняют приказ!
— Почему арест? Что вы сделали?
— Какая-то еврейская свинья во Франкфурте…
— Во Франкфурте?.. Еврейская свинья?!
— Во Франкфурте всегда было полно евреев!
— Но это не Франкфурт, это Трювель! Профессор, мы пришли освободить вас!
— Ни шагу вперед! — Полицейский встал на ноги, но полная женщина тут же ударила его своей огромной сумкой по шее. Полицейский не удержался, упал на своего коллегу, едва не сбив того с ног. Опять началось столпотворение. Взорвалась дымовая шашка, и небольшое помещение бара почти полностью заволокло белым дымом. Через минуту раздался еще один взрыв. Послышался звон разбитых вдребезги бокалов и бутылок, находившихся за стойкой бара. Все пригнули головы, отчаянно стараясь защитить лицо от разлетающихся во все стороны бутылочных осколков. Пьер что-то крикнул, но в шуме ничего нельзя было расслышать.
Делакорте закрыл лицо носовым платком, и я моментально последовал его примеру.
— Уходим отсюда! Они убьют нас!
Я, наверное, никогда не смогу понять, как он ухитрился выбраться из наполненной дымом комнаты и к тому же вытащить меня. Очевидно, он хорошо знал расположение комнат в этом отеле. Вскоре мы оказались в каком-то помещении, стены которого до потолка были заставлены ящиками. В помещении никого не было. Делакорте сразу же осмотрелся и закрыл дверь на засов. Лицо его было бледно. Он спасался бегством. В эту минуту я доверился Делакорте. Я забыл свой страх и слепо следовал за профессором по коридорам и служебным помещениям, пока мы не выскочили на узкую улочку. Там стояли машины. Делакорте направился к одной из них. Он был старше меня годами, но крепче, по крайней мере в тот момент. Он буквально насильно втолкнул меня в салон автомобиля.
Взревев двигателем, автомобиль рванулся с места. Громко взвизгнув тормозами, Делакорте лихо развернулся на крошечном пятачке и выехал на шоссе. Он гнал машину, как безумный, не обращая внимания на светофоры и только чудом избегая столкновений с двигающимся навстречу транспортом. На такой скорости машину сильно трясло и казалось, что она вот-вот развалится на части.
— Они не возьмут меня! Свиньи! — шипел сквозь стиснутые зубы Делакорте.
При ударе левым бортом, в случае столкновения с другими машинами, я бы неминуемо погиб, но, как ни странно, я думал лишь о двух пистолетах, оставленных в моем номере отеля. Я взял их у полицейских детективов, стрелявших друг в друга. Один из них умер у меня на руках, другой, раненный в ногу, бесследно исчез с засыпанной снегом автостоянки той же морозной ночью. Я помнил, что в обойме одного из пистолетов оставалось еще четыре патрона. Если бы сейчас пистолет был в моих руках, мне удалось бы остановить этого безумца!
— Делакорте! — завопил я.
Делакорте не ответил. Губы его что-то прошептали, но я не мог разобрать ни единого слова. Казалось, он вообще не замечал моего присутствия. Его бледный лоб прорезала глубокая продольная морщина, лицо выражало крайнее напряжение. Светлые глаза из-за расширившихся зрачков казались почти черными. Он пристально смотрел на освещенное светом фар шоссе, стремительно несущееся нам навстречу. Стрелка спидометра то и дело зашкаливала…
— …Господи, как хорошо, аж мороз по коже… — Это был голос Лилиан: низкий, хриплый, нечеловеческий. Я остолбенел. Я возвратился из путешествия на два дня раньше, чем ожидалось. Было около полуночи. Теплая весенняя ночь благоухала за окнами. Две минуты назад с чемоданом в руках я тихо открыл дверь и бесшумно вошел в наши апартаменты. Я старался не шуметь, чтобы не разбудить Лилиан. В комнате брата горел свет. Он обычно работал по ночам. В гостиной было темно, но в спальне Лилиан горел светильник. Я поставил чемодан и заглянул в спальню. Мой брат энергично корчился, раскачиваясь на коленях перед обнаженной, раскинувшейся на постели Лилиан, которая извивалась всем телом, судорожно сжимая пальцами волосы брата. Ее же волосы разметались по всей подушке. Лилиан стонала, лицо ее было искажено гримасой сладострастия.
— Ну же… Ну…
Я повернулся и пошел к выходу. Наверное, они услышали мои шаги. Собственно, я уже и не таился…
— Кто это? — едва отдышавшись вымолвила Лилиан томным голосом.
— Кто там? — раздался раздосадованный голос брата.
Я громко захлопнул дверь за собой. Шатаясь, словно пьяный, я спустился по лестнице, думая о том, что вряд ли смогу пережить все это. Я хотел пойти к реке, чтобы покончить жизнь самоубийством, но вместо этого пошел во «Франкфуртер Хоф». Швейцар вежливо поздоровался со мной. Я получил широкую известность после выхода в свет второго бестселлера, написанного моим братом Вернером.
В шесть часов утра он пришел ко мне.
— Впусти меня, Ричи, мне нужно поговорить с тобой!
— Убирайся прочь! — твердым голосом, не оставлявшим место для сомнений, прокричал я. — Если ты не уйдешь, я вызову полицию! Убирайся!
— Как скажешь, — вялым тоном ответил Вернер. — Но я хочу, чтобы сперва ты выслушал меня.
— Зачем?
— Два часа тому назад Лилиан… — Вернер замялся. Он молчал очень долго, несколько секунд. И я не выдержал:
— Что случилось с Лилиан?
— Я пошел искать тебя и оставил ее одну. Я звонил ей, она не отвечала. Я бросился назад, у меня было какое-то дурное предчувствие… Она перерезала себе вены.
Пораженный этим известием, я резко поднялся и сел в кровати.
— Она мертва?
— Состояние критическое. Она уже в госпитале. Впусти меня, Ричи! Мне нужно поговорить с тобой! Пусти меня!
В ту ночь, когда Лилиан пыталась покончить с собой, я, пораженный сначала увиденной развратной сценой между братом и моей возлюбленной, а затем страхом за жизнь Лилиан, смягчился. Переступив порог моего номера, Вернер машинально разделся и медленно пересек комнату, пройдя к окну, задернутому плотными шторами. Постояв несколько секунд спиной ко мне, он повернулся, но не поднял глаз, опасаясь встретиться со мной взглядом. Брат был бледен, чрезвычайно взволнован и беспрерывно шагал из угла в угол.
— Она не умрет… — заверял он меня. — Врачи обещали мне… Она потеряла много крови, но она будет жить, Ричи!
Внезапно меня осенила догадка. Как все просто!
— Ты любишь Лилиан? — спросил я Вернера.
— Да, люблю, — неожиданно твердо ответил мой брат и впервые посмотрел мне прямо в глаза.
— Сколько это продолжалось? — Удивительно, но глаза теперь прятал я, а не Вернер.
— Около полугода… А может, немного дольше. — Вернер крепко сжал в кулак ладони, так, что побелели пальцы. — Я знаю, для тебя это был большой удар, Ричи. Могу представить, что ты должен был чувствовать. Это ужасно, но… — Он неожиданно замолчал.