Две японки проснулись, а министр-негр все еще спал. Обе женщины прошли в заднюю часть самолета, где находился туалет. Стюардесса, с глазами как у лани, бегала взад-вперед между рядами кресел. Проходя мимо меня, она спросила:
— Вам кофе?
— Да, пожалуйста, — ответил я.
Она исчезла за занавеской, отделявшей нас от кабины туристского класса. Я заметил сквозь щель, что и там пассажиры начинают пошевеливаться, потягиваться и прохаживаться между рядами. Аромат свежего кофе заполнил пассажирский салон.
Я приехал в каирский аэропорт в начале пятого, оставил «мерседес» на стоянке, ключи от машины бросил сквозь канализационную решетку и пошел в кассу прокомпостировать билет. Узнав, что самолет отправляется строго по расписанию, я направился в багажное отделение, вручив синий саквояж носильщику, ожидавшему меня у выхода. На нем был именно тот номер, о котором сообщила мне по телефону женщина из Эй-Пи-Эс. Этот носильщик был доверенным лицом агентства. Он помог мне доставить в самолет саквояж, минуя таможенный контроль. В противном случае, материал могли конфисковать, а меня посадить за решетку.
— Это вам, герр Хорнек, — стюардесса с приветливой улыбкой поставила передо мной поднос с завтраком. Я снова заглянул в салон туристского класса. Два стюарда и две стюардессы деловито разносили утренний кофе.
— Благодарю вас, — сказал я. — Когда мы прибудем в Рим?
— Согласно расписанию, герр Хорнек. Минут через сорок.
Разница во времени между Каиром и Римом равна одному часу. На моих часах было пять. Я перевел стрелку на час. Скоро мы будем в Риме, а сотрудника Эй-Пи-Эс все еще нет. Меня охватило сильное беспокойство. Я выпил немного крепкого кофе и слегка перекусил. Во время завтрака я с удивлением заметил, что у меня дрожат руки. Черт побери, нервы! Неужели действительно что-то случилось? До прибытия в Рим осталось полчаса. Стюардессы уже начали убирать посуду, как вдруг я услышал за спиной громкие голоса. Я обернулся. В проходе между салонами туристского и первого класса стояли два человека, оживленно говорившие по-английски. Один из них был стюард, другой — высокий блондин, тот самый весельчак-американец, который помог мне избавиться от маленького сутенера на мосту Семирамиды. Именно этот американец привел в порядок мое пальто. В руке он держал старинное издание в кожаном переплете. Я сразу же узнал это уникальное издание, и мое сердце радостно забилось.
— Что случилось? — громко спросил я стюарда.
— Этот джентльмен настойчиво пытается пройти в салон первого класса. Он говорит, что знаком с вами.
— Ну разумеется, мы знакомы друг с другом, — сказал я, помахал рукой и крикнул: — Хэлло!
— Хэлло! — крикнул в ответ американец и помахал партитурой Девятой симфонии Бетховена.
Американец приблизился ко мне.
— Вы тоже летите этим рейсом? — задал я невинный вопрос, соблюдая конспирацию.
— О да! Я наблюдал за вами издали, хотел поздороваться, но стюард не пустил меня в салон первого класса, ссылаясь на строгие правила и небезызвестную чопорность немцев.
— Международные правила, сэр, — вежливо возразил стюард. — Весьма сожалею, — обратился он ко мне. — Мы действительно вынуждены считаться с действующими инструкциями, но если вы знакомы…
— Кстати, господа, нам вскоре предстоит посадка, — вмешалась в разговор стюардесса.
Молодой американец весело подмигнул ей.
— В таком случае, позвольте мне побеседовать с моим другом в оставшееся до посадки время. Искренне сожалею, что причинил вам беспокойство, — обратился американец к стюарду. — Я лечу только до Рима. Через несколько минут я избавлю вас от своего присутствия.
— Все в порядке, сэр, — ответил стюард. — Прошу меня извинить, но правила…
— Конечно, — согласился американец. — Как бы мы обходились без правил. Ну что ж, благодарю вас. Весьма и весьма признателен вам. — Американец сел рядом со мной.
— Ну, наконец-то, — облегченно вздохнул я, когда сотрудник «Ассошиэйтед пресс сервис» вручил мне партитуру Девятой симфонии Бетховена.
— Слишком много проклятых египтян летят этим рейсом. Мне пришлось долго ждать. Я вынужден был сесть в салон туристского класса, ибо салон первого класса пустовал.
— Вы наблюдали за мной в Каире?
— Конечно, — улыбнулся он. — Я ведь должен был убедиться в том, что вы благополучно покинули отель. А в дальнейшем у вас не было недоразумений?
— Нет, — ответил я. У меня слегка закружилась голова. Удача! Мне снова сопутствовала удача. Я поспешно открыл старую партитуру, хотя проверять ее, собственно, не было никакой необходимости.
Американец смотрел в газету, а я машинально изучал партитуру. Четвертая часть. Строка «Все люди будут братьями тогда» отсутствовала в хорале. Да, это был именно мой экземпляр.
— О’кей? — спросил американец.
— О’кей, — ответил я.
Стюардесса обратилась к пассажирам с просьбой пристегнуть ремни и прекратить курение.
Я положил перед американцем свой саквояж.
— А это под вашу ответственность, — сказал я.
— Надеюсь, теперь вы чувствуете себя лучше?
— Еще бы! — воскликнул я и глубоко вздохнул.
Самолет неожиданно накренился, огни в салоне замигали.
— Идем на посадку, — сказал сотрудник Эй-Пи-Эс.
Мы летели в густых облаках, огни все еще мигали, а в ушах ощущалась боль.
Погода в Риме была отвратительная. Шли сильные ливни, колючий северный ветер пронизывал до костей, а ночь была темной, как в преисподней, и лишь аэропорт искрился яркими огнями. Рядом с «Боингом» остановился автобус, который должен был отвезти нас в город. Пассажиры салона первого класса выходили через передний трап, а прочие — через задний. Как только самолет остановился, человек из Эй-Пи-Эс подхватил мой синий саквояж, похлопал меня по плечу, кивнул на прощание головой и поспешил назад в салон туристского класса.
Выйдя из самолета, я почувствовал сильный холод, несмотря на то, что на мне было пальто из верблюжьей шерсти. Другие пассажиры тоже ужасно страдали от холода. Даже японки, одетые в меховые пальто, дрожали как в ознобе. Люди старались быстрее сесть в автобус. Пассажиры салона первого класса имели право первыми сесть в автобус, но я оказался далеко позади всех.
Меня преследовал страх, в толпе я ощущал беспокойство. Я стоял под дождем, дрожал от холода и ждал, ждал посадки в автобус, прижимая спрятанную под пальто партитуру. Транспортные самолеты итальянских, американских и германских военно-воздушных сил ярко освещались прожекторами, огромные автофургоны стояли у грузовых люков, из которых рабочие в блестящих от дождя комбинезонах выгружали контейнеры. На них четко виднелись красные кресты. Это были грузы, предназначенные для Флоренции, где, как известно, и город, и долина реки По подверглись самому ужасному наводнению за последние несколько столетий. Люди, оказавшиеся в районе бедствия, страдали от голода, водной стихии, холода, болезней, приведших к многочисленным жертвам среди населения. В результате этого стихийного бедствия погибли многие сокровища итальянских мастеров эпохи Возрождения.
Внезапный порыв ветра едва не сбил меня с ног. Какой-то седовласый старик схватил меня за руку и втолкнул в автобус. Автобус медленно направился в город. Старик, втолкнувший меня в автобус, снова толкнул меня в бок, пристально глядя своими прищуренными глазами. Затем он вынул из кармана какую-то книжечку и протянул ее мне. Это оказалось удостоверение личности с его фотографией. Я мельком взглянул на документ: «Уильям С. Карпентер, глава бюро Эй-Пи-Эс в Риме». В ответ я слегка откинул полы моего пальто и показал ему партитуру Девятой симфонии Бетховена. Он радостно закивал головой, наклонился ко мне и прошептал:
— Это не мой автобус. Как только он остановится, я сойду и сяду в другой. Я должен лететь в Милан.
Я тупо уставился на него.
— Иначе я бы не смог пробраться к вам.
Он говорил с нью-йоркским акцентом.
— Сейчас я скажу, что ошибся автобусом, и выйду.
— Но почему вы вообще здесь оказались?
— Потому что все пошло прахом, — мрачно сказал он.
— Что значит «пошло прахом»?
— Прошу вас, не так громко.
— Как было условлено, — понизив голос, сказал я, — ваш человек явился ко мне, и я вручил ему саквояж.
— Организовано было неплохо, — сказал Карпентер, — но это был не наш человек.
Я вздрогнул. Автобус качнулся и подпрыгнул.
— Нашего человека остановили по пути в аэропорт «Новый Гелиополис». Его остановил какой-то идиот. Наш сотрудник принял его за жертву автомобильной аварии, они избили его до полусмерти. Сейчас он находится в американском госпитале.
Я, словно в ознобе, стучал от волнения зубами, не в силах произнести ни слова.
Автобус свернул за угол.
— Они, конечно, взяли ваш саквояж, — сказал Карпентер. Лицо его покраснело от гнева.
— Непростительная глупость! — Я отвернулся и окинул взглядом людей, набившихся в автобус. Среди них были две японки, негритянский министр, а все остальные — незнакомые мне лица. Молодого, белобрысого, стриженного под «ежик» американца среди пассажиров не было.
— Парень, которому вы отдали саквояж, исчез сразу же после посадки самолета, — с горечью сказал Карпентер.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Затаился где-нибудь в окрестных местах. Один Бог знает, где он сейчас. Эти парни хорошо знают местность. Я только не могу понять одного: как он узнал вас среди множества пассажиров авиалайнера. Это просто невероятно, непостижимо!
— Я уже встречался с этим американцем в Каире, — вяло сказал я.
Карпентер вздрогнул.
— Встречались? Где?
Я кратко рассказал, как произошла встреча. Карпентер зло выругался.
— Теперь мне все ясно. За вами следили с самого начала, возможно, еще в отеле «Империал». Арабский мальчик умышленно задержал вас на мосту. Мост был, конечно, освещен.
— Видимость была отличной! — я гневно выругался, показав Карпентеру порванный лацкан своего пальто.
— Стоп! — резко прервал меня Карпентер. — Как это случилось? Выкладывайте, живо!