Я слишком устал, слишком боялся лишить эту женщину надежды. Пусть кто-то другой сделает это.
— Разумеется, я не могу быть твердо уверен, — ответил я.
Она взяла меня за руку, благодарно пожала ее и улыбнулась.
— Благодарю! Разумеется, нельзя быть уверенным! Мой муж жив, ранен, конечно, он жив. Они где-то спрятали его. Я говорила об этом и инспектору. Он говорит, что мужа найдут. Его сейчас ищут. Я буду ждать здесь, пока инспектору не сообщат, что Пауль найден.
— Но на это может потребоваться несколько дней, — сказал я. — Вам следует подумать о своем ребенке. Вы, должно быть, устали.
— Инспектор сказал, что я могу лечь отдохнуть на диване в комнате на нижнем этаже. Но со мной все в порядке. Буду ждать здесь столько, сколько смогу. Я чувствую себя намного лучше, раз вы признаете, что могла быть допущена ошибка, что, возможно, Пауль жив.
Я понимал всю безответственность своего поведения. Насколько сильнее будет удар для этой женщины, когда они найдут ее мужа мертвым. Но моя безответственность сделала ее счастливой, хоть на короткое время дала ей силы жить и надеяться. Я вспомнил, что однажды сказал Мински: «Почти так же легко сделать людей счастливыми, как и сделать их несчастными».
Мне часто приходилось ездить в Берлин, где мой роман «Черный» должен был быть экранизирован. Созданный моим братом, роман «Черный» описывал жизнь и приключения американского солдата-негра в Германии. Мой продюсер нанял американского кинорежиссера, имевшего отличную репутацию и значительный международный авторитет. Я должен был написать сценарий. Я поехал в Берлин, чтобы встретиться с продюсером и кинорежиссером. Следовательно, я мог объяснить брату их идею фильма. Написанный Вернером сценарий был с восторгом встречен всеми заинтересованными сторонами.
Будучи в Берлине, я всегда останавливался в отеле «Келшински». Однажды утром мне позвонили из конторки и сказали, что меня хочет видеть какая-то дама, причем перед словом «дама» была странная пауза.
— Как ее зовут? — спросил я, хотя сразу понял, о ком идет речь.
Я был весьма удивлен, увидев Лилиан в фойе. Никогда еще я не видел Лилиан такой неприглядной и жалкой. На ней было старомодное, плохо сидевшее платье. Ее поношенные туфли, небрежно причесанные волосы производили гнетущее и жалкое впечатление. Поборов охватившие меня жалость и отчаяние, я подошел к Лилиан и, взяв ее под руку, повел подальше от входа. Мы шли под любопытными взглядами служащих, направляясь к полупустому, тускло освещенному бару.
Она заказала коньяк.
— А не рано ли для коньяка? — спросил я.
— В последние дни я начинаю рано, — грубо и вызывающе ответила она.
— Это видно по твоей внешности.
— Ну и что? — Голос Лилиан дрогнул, она опустила глаза, нервно теребя в руках салфетку. Помолчав несколько мгновений, она, не поднимая глаз, тихо проговорила: — Ричи, я сломлена. Сломлена и беременна.
Я заметил, что она готова расплакаться.
— Я вела себя как бродяга в последние несколько месяцев. Рио оказался не таким чудесным, как казалось вначале. Потом возник скандал. Ввиду того, что этот человек был сенатором, все дело сильно раздули, и мне пришлось уехать из страны. В Германии я познакомилась с несколькими мужчинами, но и с ними я не нашла счастья.
Официант принес коньяк, Лилиан выпила одним глотком и сказала:
— Драгоценности и деньги я истратила — двое мужчин позаботились об этом. И я дала себе слово, что больше такого не случится. Здесь, в Берлине, я познакомилась с бельгийцем.
Принесли еще коньяк. На этот раз она пила медленно.
— Он хороший парень, необычайно красивый. Ты знаешь, я всегда была неравнодушна к таким красавцам. Ты — единственное исключение. Тебе это известно, не так ли?
— Да.
— Все другие мужчины — свиньи, включая и твоего проклятого брата. Как он себя чувствует?
— Прекрасно.
— Я думаю, он плохо кончит. Остерегайся его, Ричи.
— Почему?
— Я точно не знаю, но я это чувствую. Пожалуйста, обещай мне, что будешь осторожен.
— Хорошо, обещаю.
— Я хочу еще выпить.
— Ты будешь пьяна.
— Я так хочу.
Я попросил официанта принести еще коньяк.
— Двойной, — сказала Лилиан.
— Да, мадам, двойной, сию минуту, — на ходу ответил официант.
— Бельгиец — дерьмо, — сказала Лилиан. — Обещал жениться на мне. Он холост. Я навела справки. Он богат. Владеет текстильными фабриками. Мне пора выходить замуж, не так ли? Ну, так вот. Он регулярно совершал деловые поездки в Берлин. Он говорил о женитьбе, о детях и тому подобное. Он не предохранялся, а я ничего не говорила. Думала, если забеременею, это его подстегнет. Убедившись, что беременна, я сказала ему об этом… С тех пор я его больше не видела.
— Он исчез?
— Нет, он по-прежнему приезжает в Берлин. У меня здесь небольшая квартира, которую он купил для меня, записав на свое имя. Его адвокат сообщил мне, что я должна освободить квартиру к пятнадцатому числу. Если я скажу, что беременна от него, меня обвинят в шантаже. Возможно, мне все-таки удастся добиться своего, как ты считаешь, Ричи?
— Не думаю.
— В таком случае мне надо сделать аборт. Еще есть немного времени. Я знаю доктора в Швейцарии, который однажды уже делал мне аборт. Но у меня нет денег.
— Послушай, Лилиан, — сказал я, взяв ее холодную руку с беспокойными нервными пальцами. — Жизнь можно устроить везде: в тюрьме, в монастыре — все равно где; и всегда, что бы ни случилось, как бы жизнь тебя ни трепала до этого — все можно начать сначала. Останься со мной, я помогу тебе.
— Нет, Ричи, нет. — Лилиан резко вырвала свою руку из моих ладоней. — Лучше дай мне денег.
— Сколько тебе нужно?
— Думаю, не меньше трех тысяч.
Я вынул чековую книжку и выписал чек на десять тысяч марок.
— Ты с ума сошел! — задыхаясь от волнения, крикнула Лилиан.
— Ты забыла?
Она пристально смотрела на чек.
— Никогда.
— Что никогда?
— Мы никогда не сможем быть вместе. Никогда.
Официант принес коньяк. Лилиан казалась слегка пьяной.
— Поедем ко мне? — сказала она.
— Сейчас?
— Да, сейчас. И не будь таким осторожным. Разве это не изумительно, что сейчас мы снова вместе?
— Я отвезу тебя домой, — сказал я. — Но у меня назначена встреча. Я не могу остаться у тебя.
— Разумеется, можешь.
— Нет, сегодня это действительно невозможно.
Она улыбнулась мне вызывающей пьяной улыбкой, похожая в эту минуту на проститутку.
— Давай поспорим.
Я не стал спорить. Она бы все равно выиграла.
Было совсем темно.
— Свет! — приказал Эйлерс.
Три ярких луча осветили девятерых мужчин, стоявших в строю. Они были одеты в голубые мундиры и плащи, все около шести футов ростом, широкоплечие, с каштановыми волосами и карими глазами, высокими лбами, узкими носами, пухлыми губами, возрастом около пятидесяти лет, как и мой брат, стоявший под номером четыре.
Я сидел между Эйлерсом и Лансингом. Впереди сидела старая женщина и прыщеватый юноша.
Спустя немного времени Эйлерс спросил:
— Ну?
Женщина повернулась к нему.
— Извините, — сказала она. — Я его не узнаю. Я не думала, что это так сложно, когда видишь больше двух человек. Они все так похожи друг на друга.
— А что ты скажешь? — спросил Эйлерс молодого человека.
— То же самое, — ответил тот. — Я не уверен.
— Но сегодня утром в разговоре с нашими полицейскими ты вспомнил, что видел этого человека. А когда мы показали его тебе, ты опознал его. — Эйлерс говорил о Вернере.
Прыщеватый юноша продолжал упорствовать:
— Но тогда вы показали нам одного человека, а не девять!
— Совершенно верно, — согласилась женщина.
Было около полуночи. Эйлерс, усталый и подавленный, курил одну сигарету за другой, с трудом подбирая слова.
— Вот, послушайте. Вы говорите, что не узнаете мужчину, которого опознали сегодня утром.
— Верно, — задиристо сказал юноша.
— Не спешите. Вы должны узнать его!
— Нет, — окинув взглядом девятерых мужчин, сказала женщина. — Нет, я не узнаю. Вначале я думала, что это третий номер, теперь же я вообще не уверена.
— Я думаю, что это номер восемь. Но у меня нет твердой уверенности.
— Сегодня утром вы обманули нас, — произнесла женщина. — Вам следовало показать нам подозреваемого не одного, а в соответствующем строю. Тогда бы мы вам сразу сказали, что не можем опознать его. Вы не имеете права вынуждать нас к опознанию. Я консультировалась со своим адвокатом. Мы пришли сюда добровольно, идя навстречу вашим желаниям, и к тому же в глухую полночь.
— Поэтому вам придется отпустить человека, кто бы он ни был, если он не опознан. Против него не может быть выдвинуто других обвинений, — заявил юноша.
— Вы тоже советовались с вашим адвокатом? — спросил Лансинг.
— Это общеизвестно, — дерзко ответил молодой человек.
— Стало быть, вы отказываетесь участвовать в опознании?
— Да, — разом ответили они.
Лансинг отпустил мужчин, прожекторы выключили, включили мягкий комнатный свет.
— Между тем вы слышали, что профессор Камплох разыскивается за военные преступления? — вежливо спросил Эйлерс.
— Да! — ответили женщина и молодой человек.
— Где вы слышали об этом?
— Все говорят об этом, — не задумываясь, ответила женщина.
— По радио, — ответил юноша.
— Кто-нибудь намекал, что вам не следует опознавать подозреваемого в связи с этим делом? Угрожал вам кто-нибудь или обещал что-нибудь?
— С меня довольно! — возмущенно крикнула женщина. Она встала, и я увидел, что, помимо того, что она была старая, она была еще и очень толстая. — Мой адвокат, доктор Таррон, свяжется с вами. Я не намерена мириться с этим! — Она резко поднялась и вышла из комнаты в сопровождении своего компаньона, лениво и нагло шагавшего за ней следом.
Мы наблюдали за тем, как они выходили из комнаты. Эйлерс затушил свою сигарету, наступив на нее ногой. Лансинг отчаянно выругался.