— Ричи, — сказал Парадин. — Это твоя последняя возможность облегчить свою душу. Ты же видишь, что сейчас просто небольшое затишье перед бурей. Оно не протянется долго, пока наконец что-нибудь не случится, и тогда будет уже слишком поздно. Тогда я уже ничем не смогу тебе помочь. Ну?
— Что ну?
— Почему ты не доверяешь мне? Я обещаю тебе сделать все, что только в моих силах, чтобы защитить тебя и помочь тебе, что бы ты ни сделал. Я обещаю, Ричи!
— Мне нечего добавить.
— Ричи, мы довольно долгое время знаем друг друга. Ты… ты нравишься мне. Будь благоразумен. Я уверен — ты не в одной компании с ними. Нет. Несомненно, ты что-то задумал. Остановись и трезво оцени обстановку. Ведь ты ничего не сможешь сделать один. Переходи на мою сторону.
— А я не на другой стороне.
— Да, я надеюсь, что ты не в их компании. Я очень надеюсь на это, Ричи!
— Мне просто очень жаль, что наши дружеские отношения испортились, но я ничего не могу сделать. Ты забываешь, что именно я вывел вас на Делакорте.
— Я этого не забываю, — тихо ответил Парадин. — Это единственное, что я постоянно помню. Ты действовал настойчиво, последовательно и очень смело. Ведь у нас не было абсолютно никакого компромата на Делакорте. Я все помню, Ричи. Тебе удалось переубедить даже Мински, а уж ему-то совсем ни к чему было впутываться в эту историю, подвергая такому риску себя, свою больную жену и свое прибыльное дело. Конечно, разоблачение Делакорте — целиком твоя заслуга. Но в настоящий момент это обстоятельство может свидетельствовать как за, так и против тебя. Тебя можно было бы обвинить в соучастии при попытке освободить Делакорте, представив это, как стремление реабилитировать себя.
— Ты все еще веришь, что это произойдет?
— Я уверен в этом сейчас даже больше, чем когда-либо.
Я вспылил:
— Хватит об этом. Ты можешь меня упрекнуть, что я хоть что-нибудь, пусть даже мелочь, сделал не так?
— Нет, ни в коем случае.
— Тогда я прошу тебя оставить меня в покое! И еще! Мне до смерти надоел этот ваш соглядатай, назойливый, любопытный, вечно сующий свой нос в мои дела! Я имею в виду Ольсена! Я больше не хочу, чтобы за мной наблюдали! Мне это надоело!
— Ты должен предоставить мне решать, нужно тебя охранять или нет!
— В таком случае, я могу идти?
— Можешь идти, — пренебрежительно сказал Парадин, поворачиваясь ко мне спиной.
Я вышел, думая о том, что Парадин чувствует сейчас именно то, на что рассчитывали Гейер со своим начальством.
Остаток понедельника я провел в отеле, записывая для Вернера свою исповедь во всех подробностях. Ночью я отдал ему последние четыре из десяти кассет, а также диктофон и голубую сумку. Он бегло проверил ленты и остался доволен.
— Итак, ты уезжаешь завтра. Вместе с Лилиан. Удачи тебе. Но мне просто интересно, что же ты надумал, чтобы сбить меня с толку в самый последний момент?
— Если ты не пришлешь свои рукописи в «Стрип-клуб» в половине одиннадцатого в четверг, то очень быстро об этом узнаешь.
— Ты же знаешь, что я хотел сказать на самом деле, — засмеялся мой брат. — Даже если ты что-то там придумал, у тебя все равно ничего не выйдет, Ричи, последнее слово останется за мной.
— Если ты оставишь меня в покое, то и я оставлю тебя в покое, — грубо отрезал я.
— Очень остроумно с твоей стороны, братишка. Но ты не ровня не только тем парням, но даже мне, коли на то пошло. Если ты будешь вести себя спокойно — все будет хорошо. Но я, конечно же, не собираюсь учить тебя, что тебе делать. Ты давно вынашиваешь свой план и твердо решил осуществить задуманное. Мне неизвестно, в чем он заключается, но в любом случае тебя ожидает провал. Ты еще не раз вспомнишь мои слова, братишка.
Я бросил на Вернера разъяренный взгляд.
— В гневе ты просто ужасен, — ядовито рассмеялся Вернер. — Ты так агрессивен, что я временами просто опасаюсь приближаться к тебе.
Он все смеялся, когда я выходил. «Беспокойный смех», — подумал я.
— Передай Лилиан мой покорнейший поклон, — крикнул он мне вслед.
Я спустился в бар, чтобы в последний раз выпить с Пьером, который, похоже, действительно сожалел о моем отъезде.
— Я часто буду думать о вас, герр Марк. Я сегодня купил одну из ваших книг. И даже начал уже читать. Великолепно!
— Какую книгу?
— «Черный», — не задумываясь, ответил Пьер. — Вы ведь получили за нее премию, не так ли? И за фильм тоже, да? Я смотрел эту картину, когда она только вышла. Превосходно, честное слово, просто великолепно!
Этой ночью я спал как убитый. На следующее утро, запаковав вещи, уплатив по счету и щедро раздав чаевые, я покинул гостиницу.
Я забрал Лилиан из больницы, и в сопровождении охраняющего ее детектива мы отправились на виллу на Вальдпроменад. У него же были и ключи, найденные у Лилиан той ночью, когда она поступила в больницу. На вилле было холодно. Я помог Лилиан упаковать несколько больших чемоданов. Детектив, низенький немногословный человек, был рядом и тоже помогал. Я не мог спокойно смотреть, как Лилиан перебирает свои многочисленные шмотки и тщательно их укладывает, и попытался завязать разговор с молчаливым детективом. Вскоре выяснилось, что он был другом Пауля Эриксена.
— Как там фрау Эриксен?
— Ну, за нее-то можно не беспокоиться.
— А от ее мужа по-прежнему ничего нет?
— Ни весточки. Я уже не уверен, что его когда-нибудь удастся найти, — сказал офицер. — Мы с сестрой сейчас присматриваем за его женой.
В конце концов на моей до предела загруженной машине мы выехали с виллы. Багажник еле закрылся, и еще много чемоданов лежало на заднем сиденье. Лилиан всю дорогу клевала носом и проснулась, когда мы уже прибыли в Кассель. Тем временем стемнело. А поскольку у нас с самого утра во рту не было ни крошки, мы решили остановиться и перекусить сандвичами и кофе, приготовленными еще в отеле. После чего мы почувствовали себя немного лучше и продолжили наше путешествие.
Когда мы оставили позади значительную часть пути, я заметил еще один автомобиль, вынырнувший из темноты и преследовавший нас на безопасном расстоянии. Уже на подъезде к Франкфурту мне показалось, что я узнал машину Ольсена. Он хорошо знал, что мы направляемся во Франкфурт, и безо всякого труда рассчитал время нашего прибытия. Все, что ему было нужно, это дождаться выезда с автобана. Весь оставшийся путь я время от времени поглядывал назад и несколько раз замечал автомобиль Ольсена, следовавший за мной на значительном расстоянии. Прибыв на место, я занялся багажом, на некоторое время забыв о своем конвое. Когда багаж Лилиан был выгружен из моей машины, я уже не видел автомобиля Ольсена. Зато ниже по дороге припарковалась еще одна машина с двумя детективами. Ночью во Франкфурте дул сильный ветер, но было не холодно. Я освободил машину от всех чемоданов, кроме двух, которые я оставил в салоне. Один был мой, другой принадлежал Лилиан. Эти чемоданы пригодятся нам в случае побега.
Лилиан решила не распаковывать чемоданы ночью. Она очень мало говорила, но, когда наши глаза встречались, она улыбалась. Она казалась счастливой.
— Я должен пойти в клуб, — сказал я ей. — А что ты собираешься делать?
— Принять ванну, — ответила она. — А потом добраться до постели. Когда ты вернешься, Ричи?
— Поздно, может быть, даже очень поздно. — Мы с Мински должны слишком многое обговорить. — Я оставлю тебе ключи. Запрись изнутри, но не оставляй ключ в замке, чтобы я мог войти. И ни в коем случае никому не открывай. И не отвечай на телефонные звонки. Если буду звонить я, то подожду три гудка, затем положу трубку, а потом позвоню опять.
Лилиан кивнула, зевая.
— Кажется, тебе лучше сразу пойти спать, — заметил я.
— Завтра, нет, послезавтра, будет четверг. Ты думаешь, мы будем?..
— Нет.
— Но ты не вполне уверен?
— Нет.
— Не делай такое лицо, Ричи. Ты что, боишься?
— Есть немного.
— А я — нет. Теперь, когда мы вместе — впервые за все эти годы мы ведь правда вместе, Ричи? — я совсем ничего не боюсь. Ты уверен, что получишь эти паспорта?
— Я должен верить, что все пройдет без осложнений. Уверенность и спокойствие — сейчас самые верные мои помощники.
— Тогда, что бы ни случилось, все равно мы будем вместе. Ричи, поцелуй меня.
Я поцеловал ее нежные, теплые, трепетные губы. Все мое существо переполнилось нежностью, когда она прижалась ко мне своим телом.
— Скажи, что любишь меня, — прошептала она.
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, — прошептала она. — Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…
Я запер дверь снаружи. Когда моя машина тронулась с места, из машины, припаркованной ниже по дороге, вышел один человек, а другой повел машину следом за мной. Подъехав к повороту, я увидел автомобиль Ольсена. Он сам сидел за рулем. Остановившись у следующего светофора, я уже мог видеть оба автомобиля.
— Твоя жена? — спросила Ванесса.
— Да. — Панос представлял собой воплощение горя. — Это была ужасная ошибка. Я не хотел обидеть тебя, Бритт. Когда я обнаружил, что Жоржетта послала тебе некролог, было уже поздно. — Панос теперь говорил по-французски и очень торопился. — Я обнаружил это, только когда получил твое письмо. Я улетел в Афины на похороны матери. Жоржетта взяла отпечатанный некролог, положила в конверт и написала адрес, который нашла в моей записной книжке. Она показывала мне конверт и спрашивала, правильно ли написаны имена адресатов, которым она должна отослать некрологи. Но я был так расстроен в то время — я очень сильно любил свою мать…
— Откуда же твоя жена взяла мой адрес? В конце концов ты всегда возвращал мои письма. — Ванесса уже говорила странно спокойным голосом.
— Это правда, но в то время, в течение тех первых нескольких недель, я собирался написать тебе. Я был очень несчастлив, когда ты ушла от меня. Я не мог писать. Я ненавидел тебя за то, что ты оставила меня, и в то же время стремился к тебе. Я знаю, это — безумие…
— Это не безумие, — мягко сказала Ванесса. Она налила себе в бокал шампанского. — Налить тебе еще?