Никто не заставлял ее говорить это. Но, может быть, сейчас ее просто вынудили многое сделать и сказать? Не было необходимости лгать и предавать меня! Лилиан не могла быть опытной лгуньей, такой превосходной актрисой, такой умелой проституткой. Я отказывался верить, что она способна на такое дело. И опять не давала мне покоя, неотступно сверлила мой мозг мысль, что Лилиан, будучи на пороге смерти, позвонила мне, не Вернеру, который находился ближе, а именно мне. Ведь тогда она не могла притворяться, и никто не мог ее шантажировать в тот момент.
Делакорте подлил мне чая.
— Я узнал правду во время полета. И был поставлен перед выбором.
— Выбором? — Я снова почувствовал слабое головокружение. Слишком многое испытал, физически и морально.
Делакорте пожал плечами.
— Видите ли, мой друг, мне предложили возглавить неврологическую клинику — не имеет значения где. У меня будут огромные возможности, почти безграничные фонды, все необходимое для исследований. Здесь требуются квалифицированные люди. Я получу это место при условии, что откажусь от Лилиан. Совершенно. Никогда не увижу ее снова. Таковым было условие. Если же я не соглашусь с этим… — Он приостановился.
— Да, что тогда?
Он медленно продолжал:
— В самолете мне сказали, в случае, если я не соглашусь — и в этом не было сомнений, — меня силой доставят из Египта обратно в Германию.
— Мой брат сказал вам это?
— Да. Он, должно быть, очень влиятельный человек.
«Он также великий игрок в покер, но ты не знаешь этого, ты, бедный идиот. Бедный идиот? Но я также не мог справиться с Вернером», — подумал я.
— У меня была возможность испытать решительность вашего брата и его друзей. После всего я опять свободный человек, человек с перспективой новой карьеры.
Моя голова раскалывалась. Головокружение усилилось.
— О’кей, — сказал я. — Итак, вы бросите Лилиан именно по этой причине.
— Да, — сказал он.
Делакорте, несомненно, становился выше, а комната уменьшалась. Могла ли кружиться люстра?
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Не очень.
— Это жара. Выпейте еще чая. — Он протянул мне чашку. Я покорно выпил. Мои члены отяжелели. Я пытался подняться, но не смог.
— Вы почувствуете себя лучше, если будете сидеть, — сказал Делакорте. — Да, я бросил Лилиан. У меня же не было выбора.
— Я не верю вам, — пробормотал я, с большим трудом произнося слова.
— Это — несчастье, — сказал он. — Но я говорю правду. А вы еще поверите мне, о, да, еще поверите.
Я снова опустился на стул. Внезапно я увидел лицо Делакорте, которое приблизилось ко мне. Все вокруг расплывалось и мелькало перед глазами. Устрашающе огромный рот Делакорте вырисовывался прямо передо мной.
— Сейчас я попрощаюсь с вами. Я не думаю, что мы когда-нибудь встретимся. По крайней мере надеюсь, что нет.
— Попрощаемся?
— Вы невнимательны и непонятливы. Слишком нервны. Я бросил крошечную, сильнодействующую пилюлю в ваш чай. Сейчас вы уснете…
— Я…
— Не беспокойтесь. Я сказал, вы уснете. Не умрете. Более того, два великолепных доктора позаботятся о вашем здоровье. Вы должны благодарить за это Лилиан.
— Лилиан…
— Она настаивала на этом. У вашего брата и его друзей были другие планы насчет вас. Но она считала, чтобы избежать осложнений, вы должны на некоторое время исчезнуть из виду. Вы понимаете, она спасла вам жизнь. Необыкновенная женщина. Она ведет себя, как сумасшедшая. Можно было подумать, что вы были ее любовником… — Его лицо было похоже на горы, рот — на ущелье, а зубы — на каменные валуны. — Это лечение полезно, особенно для людей с потрепанными нервами. Еще раз говорю, ничего плохого с вами не произойдет… Все будет зависеть от вас. Вы будете…
Второй раз за последние двадцать четыре часа я потерял сознание. В моей памяти почти стерлись события последних дней.
Я помню, что всякий раз, когда я просыпался, передо мной была одна и та же мебель, стоявшая с противоположной стороны в пустой комнате. Человек в белом халате неизменно сидел возле кровати. Серый свет освещал комнату через зарешеченное окно. На двери не было ручки. Няня, иногда симпатичная, иногда непривлекательная, приносила поднос с едой и кувшином апельсинового сока. Я был очень слаб. Только с ее помощью я мог приподняться, сесть и хоть немного поесть. После еды мне давали три пилюли. Через десять минут я погружался в новый глубокий сон без сновидений.
— Какой сегодня день? — спросил я однажды у доктора. Весь персонал говорил по-немецки.
— А какое это имеет значение? — ответил он.
Он был прав. Это не имело никакого значения. До сегодняшнего дня я не знаю, где я был и что со мной происходило. С трудом я вспомнил свое имя и кто я такой. Но меня ничто не интересовало. Сон — хороший друг; могла ли смерть быть такой приятной?
Однажды я получил какой-то белый порошок вместо обычных пилюль, и молодой доктор сказал: «Самое время вам снова проснуться».
— Какой сегодня день? — снова спросил я.
— Среда, — ответил он.
— А число?
— Шестое декабря.
— Когда меня сюда привезли?
— Второго. В прошлую пятницу.
Я получал все меньше и меньше медикаментов, и наконец на восьмой день я уснул, хотя и беспокойно, но зато без снотворного. В течение следующих трех дней меня тщательно обследовали и признали, что я слаб, но тем не менее в хорошем состоянии. Три дня отличной еды и прогулки с помощью няни в прекрасном ухоженном саду виллы почти вернули мне хорошее самочувствие.
Одиннадцатого декабря, вернувшись с прогулки, я обнаружил свою дорожную сумку и пальто. Я быстро все проверил. Бумажник, фальшивый паспорт, деньги, билет на самолет — все было на месте.
Я сидел на кровати и думал о Гейере, Ольсене, Лилиан и Вернере. Достаточно ли было времени, чтобы они успели исчезнуть? Меня здесь держали пять дней, даже больше, предоставляя им эту возможность. Но я ошибался на этот счет. Через час дверь открылась, и, дружелюбно улыбаясь, вошел Ольсен, одетый в костюм цвета хаки.
— Рад тебя снова видеть, — сказал он. — Собирай вещи. Мы уезжаем.
— Куда?
— В Каир.
— По чьему приказу?
— Не задавай слишком много вопросов. Мне приказали доставить тебя туда. Именно это я и собираюсь сделать.
Я быстро собрал вещи. Мы вышли. На вилле, казалось, больше никого не оставалось. У входа стоял знакомый желтый «плимут». Ольсен бросил мою дорожную сумку на заднее сиденье. Стояла дождливая, унылая погода. Перед самым аэропортом Ольсен свернул на широкую дорогу, которая, судя по знакам, вела в Каир.
— Ты везешь меня к моему брату?
— Я везу тебя в отель «Империал», — ответил он. — Там ты получишь новые инструкции. Сегодня я скажу тебе «прощай», и мы никогда больше не встретимся.
Впереди показались башни нескольких мечетей. Мы ехали по уродливому пригороду Каира. На пыльной дороге дети в лохмотьях играли пустыми консервными банками.
— Ты остаешься в Египте?
— Да. Не так давно мне предложили перевестись сюда.
— Это предложение «Паука»?
Ольсен пожал плечами.
— Я понимаю, подвернулась удобная возможность, — сказал я. — Для Гейера тоже. Ему ведь тоже нужно было исчезнуть из Германии. Он уже уехал?
— Да.
— С другим заданием, да? Что-то вроде обучения мальчиков? Старый педераст!
Ольсен добродушно рассмеялся.
— Ольсен, здесь много работы?
— Да. Им нужны специалисты. Мы оба говорим по-французски и по-английски. Теперь нам придется выучить еще и арабский.
Мы ехали по дальним пригородам Каира. Он, очевидно, хорошо знал дорогу. Внезапно Ольсен сказал:
— Слушай, Марк, ты мне нравишься. Ради Бога, не разыгрывай из себя героя. Не стоит этого делать. В твоей ситуации у тебя нет никаких шансов. Делай, что от тебя потребуют.
— Это зависит от того, что от меня потребуют.
— Герой. Я знаю. Ты пожалеешь об этом, вспомни мои слова.
Мы въехали в город: железнодорожная станция, Майдан эль Тахрир, Нильский Корнич, мост Семирамиды, ведущий к острову Гезир, а затем Шеферде. Ольсен подъехал к отелю «Империал».
Сейчас, когда я пишу, я ловлю себя на мысли, что думаю о толпах иностранцев, застигнутых войной врасплох. О тех, кто не успел покинуть Египет. Они заполнили «Империал», «Хилтон» и другие роскошные отели Каира. Израильские самолеты с грохотом проносились над опустевшими улицами столицы, люди толпились в бомбоубежищах. В эти минуты война велась в пустыне. Очень странное для меня ощущение…
Швейцар взял мой багаж.
— Почему вы поселили меня именно здесь? — проворчал я.
— В большом отеле ты в безопасности, — объяснил Ольсен. — А денег у нас для тебя предостаточно.
Я вышел из автомобиля.
— Будь умным, Марк. Помни, что я тебе сказал. Только так ты сможешь выжить, — добавил он перед тем, как уехать.
Я подошел к администратору.
— Мое имя — Хорнек. Петер Хорнек, — резко сказал я.
— О да, мистер Хорнек, — улыбнулся клерк. — Мы ждали вас. — Он посмотрел на план гостиницы. — Ваш номер — девятьсот семь, — сказал он, вызывая коридорного.
Из окна моего номера, большого и удобного, открывался вид на Нильский Корнич, мост Семирамиды и остров Гезир. Первое, что я сделал, едва переступив порог своего номера, это послал Мински телеграмму, как и обещал. В ней говорилось: «Прибыл благополучно. Наилучшие пожелания. Ричи». Как мы договорились, это означало — я в беде. Я не мог даже представить, чем он может мне помочь, но я надеялся на то, что он что-нибудь придумает. Борис наверняка находился под наблюдением Парадина. В этом случае о телеграмме сообщат прокурору по моему месту жительства. Для Парадина в этом не много пользы, так как Германия и Египет разорвали дипломатические отношения. В любом случае Египет не выдавал обвиняемых в преступлениях, аналогичных моему.
Только я положил трубку, как зазвонил телефон.
— А, наконец-то, вот ты где. — Это был голос моего брата.
— Да, я здесь, — ответил я. — А ты где находишься?