Все было тщательно продумано. К десяти вечера мы покончили с ужином. Сейчас мы пили отменное виски у меня в номере. В этот вечер Вернер был щедр на угощения. Шесть бутылок превосходного шотландского виски — достаточная доза даже для более выносливых пьяниц, чем мы с Вернером.
— Позвоним Лилиан? — спросил я.
— Кому?!
— Лилиан. Ты не думаешь, что нам нужно позвонить ей?
— Она спит.
— Может быть, и нет. Я хотел бы сказать ей, что мы с тобой по-дружески выпиваем. Что ты простил нас обоих.
— Нет, не звони ей. Я уверен, она спит. Давай не будем беспокоить ее.
«Беспокоить ее, когда она упаковывает свои чемоданы», — подумал я, а вслух сказал:
— Все в порядке. Давай выпьем за нее! — Я лихо наполнил наши бокалы. Вскоре он должен будет подсыпать в мой бокал снотворное.
— За Лилиан!
— За Лилиан! — повторил Вернер.
— Ты говоришь, что уезжаешь. Куда ты собираешься? — спросил я.
— В Суэц. Побуду там некоторое время… Важная работа. — Он был уверен в себе.
Я вспомнил отличную дорогу от «Гелиополиса» через пустыню в Суэц.
«Если мне повезет, ты никуда уже не поедешь, дорогой братец», — подумал я.
Из предосторожности я навел справки и обнаружил, что Вернер уже оплатил свой счет в «Империале». Багаж был доставлен на главную железнодорожную станцию, чтобы создать впечатление отъезда поездом. Настоящий багаж, наверное, находится в багажнике «мерседеса». Если он готовит меня для наемного убийцы, то покинет отель перед самым его приходом. Брат, конечно же, позаботился о своем алиби.
— А как твой главный козырь — магнитофонные ленты? — спросил я. — Ты возьмешь их с собой?
— С собой? Я не сумасшедший.
— Хорошо. Но ты не можешь их оставить здесь, не так ли? — настаивал я.
— Почему нет, если они в надежном месте? Давай еще выпьем, сегодня очень важный день. Я собираюсь вручить им ленты сегодня ночью, а они отдадут мои документы.
— Здесь, в Каире?
— Здесь, в Каире, — ответил Вернер. — Перед тем, как я покину город. — Он казался довольно пьяным, в то время как я симулировал опьянение. Он, очевидно, думал, рассказывая мне все это, что уже ничем не рискует, ведь я буду мертв еще до начала этих событий. — Все организовано надлежащим образом. Я всегда методичен, всегда…
Я подумал, что лучше не требовать выдачи лент в этот момент. Я снова наполнил наши бокалы. Мы выпили виски, как это было в тот душный пасмурный день, когда Вернер предложил написать книгу для меня; как это было в Трювеле, когда он шантажировал меня рукописями своих книг. Я бросил пустую бутылку из-под виски в корзину для бумаг, открыл другую бутылку, затем поднялся и пошел в ванную, оставив дверь в соседнюю спальню открытой. Не включая света, я встал перед зеркалом, и спустил воду в сливном бачке. Мой брат быстро залез в карман, и я увидел в зеркале, как он вытащил коробочку, открыл ее и извлек три маленьких пакетика. Вернер высыпал порошок в бутылку, которую я только что открыл. Он поставил бутылку на стол, взял свой бокал и расслабился в кресле. Я возвратился в комнату и допил виски. Бокал моего брата был наполовину пуст.
— Долить? — спросил я.
— Я сначала покончу с этим, — ответил он.
— О’кей. — Я налил себе из бутылки. Я чувствовал, что Вернер смотрит на меня, пока прикуривает сигарету. Его руки, как ни странно, совсем не дрожали. Очень хладнокровный убийца. Я наклонился над столом, чтобы поставить бутылку и, симулируя опьянение, ударил ею о доверху заполненную пепельницу, содержимое которой высыпалось на брюки Вернера. Он громко выругался и поднялся, поставив свой бокал на круглый столик. Я извинился и поспешил в ванную за полотенцем. Вернувшись, я встал на колени перед Вернером, который пытался очистить запачканные брюки.
— Подожди, — сказал я, — холодная вода — превосходное средство… Натяни ткань… — инструктировал я его. Вернер наклонился вперед, послушно выполняя все мои указания. Я держал полотенце в правой руке и быстро стирал пепел с брюк брата. — Хорошо натягивай ткань… — говорил я отрывистым голосом. Вернер наклонился еще ниже.
Пока я правой рукой очищал пепел с брюк, моя левая рука лихорадочно нащупывала одну из ручек под столом. Столик был устроен так, что поворачивался вокруг своей оси. Я бесшумно повернул столик на сто восемьдесят градусов, продолжая давать Вернеру дальнейшие указания. Все получилось очень просто. Он, вероятно, ничего не заметил, ведь моя левая рука намного проворнее правой.
— Порядок, — удовлетворенно проговорил я и опустился в кресло.
После того как столик повернулся на сто восемьдесят градусов, уготованное мне виски со снотворным оказалось прямо перед Вернером, тогда как бокал брата оказался на месте моего. Количество напитка в бокалах было примерно одинаковым.
— Твое здоровье, — сказал я, поднимая бокал.
Мы выпили. С глубоким удовлетворением я наблюдал, как мой ни о чем не подозревающий братец отпил виски из ловко подмененного мной бокала. Я вспомнил отравленный чай Делакорте, предложенный мне на вилле, близ «Гелиополиса».
Рассыпал пепельницу я умело. Все было бы гораздо труднее, не владей я одинаково хорошо обеими руками. Уже через несколько минут речь моего брата стала невнятной и его глаза мгновенно потускнели. Самое время вызвать его на откровенность, ведь он уверен, что жить мне осталось недолго.
— Эти ленты… — начал я. — Твои друзья, наверное, прослушают их перед тем, как отдать документы?
— Естественно, они должны быть уверены, что я их не подведу… Я получу свои бумаги сегодня же ночью… По-моему, нам нужно выпить еще…
— За тебя, мой славный брат, — согласился я, поднимая бокал.
Я с удовольствием наблюдал, как Вернер поглощал напичканное снотворным виски. Вернер откровенно усмехался мне в ответ, вероятно, не сомневаясь, что это последняя ночь в моей жизни.
— А что если тебя обманут? — неожиданно спросил я. — Предположим, они не вернут тебе документы?
— Не беспокойся, братец. Сегодня ночью я не только получу все бумаги, но еще и успею от них избавиться перед своим отъездом в Суэц. — Он самодовольно рассмеялся, полагая, что я обречен на верную смерть. — Ты знаешь, где спрятаны твои кассеты?
У меня отвисла челюсть, а спина покрылась испариной.
Вернер с неизъяснимым злорадством извлек из кармана ключ.
— Посмотри… — Он едва ворочал языком. — Ты знаешь, что это?
— Не имею понятия… — одними губами ответил я.
— Ключ от камеры хранения на вокзале. Ленты там! Можешь не сомневаться. Нужно всего лишь открыть замок и… — Неожиданно Вернер лишился чувств и повалился на пол. Ключ выпал из его руки…
Я поспешно встал с кресла, подобрал ключ и, раздев Вернера, оттащил его в спальню… Мои часы показывали пять минут двенадцатого. Я выключил свет, перешел в ванную и затаился.
Ровно в полночь дверь номера девятьсот семь отеля «Империал» открылась медленно и бесшумно…
Я услышал хихиканье, затем луч фонаря отразился в зеркале ванны. Наемный убийца моего брата пришел вовремя.
Сегодня я знаю, что организация «Паук» смотрела сквозь пальцы на намерение Вернера убить меня. Я абсолютно уверен: будь он жив — он не смог бы избежать шантажа этой клики. Вернер не получил бы документы даже в обмен на мои магнитофонные записи. Слишком многое подтверждает невозможность такого обмена. Мы оба, я и Вернер, находились под наблюдением более опытных специалистов, чем персонал «Ассошиэйтед Пресс Сервис». Они предусмотрели возможность несостоявшегося убийства. В моей жизни много ярких воспоминаний, не многие из них приятные. Я с особой злобой вспоминаю, как «Паук» ловко провел меня, после того как наемный убийца выполнил свою работу. Я помню этого типа из номера на моем этаже, ярко-рыжего, якобы пьяницу, который сорвал лацкан с моего пальто. Эта примета сделала меня легко узнаваемым для дружелюбного американца, подстриженного под ежик, которого я встретил на мосту Семирамиды. Ему я позже ошибочно передал те драгоценные ленты. Я вспоминаю слова шефа бюро «Ассошиэйтед Пресс Сервис» в аэропорту «Леонардо да Винчи»: «Совершенная организация. Эти парни по-прежнему самые лучшие…»
В понедельник мне разрешили увидеться с моим первым посетителем. Офицер Столлинг проводил меня в комнату для посетителей. Я увидел Бориса Мински, заметно постаревшего. Он стоял с опущенной головой, его лицо было бледным, проступали мешки под глазами. Обычно хорошо одетый, он выглядел сейчас как человек, который сильно отчаялся. Его серый костюм был неглажен, рубашка — измята. Борис поднял голову, взглянул на меня и улыбнулся. Глаза Мински, как и всегда, оставались серьезными.
— Привет, Ричи!
— Борис!
Охранник сказал, что мы должны сесть лицом друг к другу, положив руки на стол.
— Я рад, что смогу снова навещать тебя, — сказал Борис, когда мы уселись.
— Я тоже, но что-то произошло. Ты болен?
Он посмотрел на меня, затем сказал:
— Я не хотел говорить тебе, но это так очевидно, и раз ты спросил… Рашель умерла.
— Борис!
— Сидеть! — приказал мне охранник. — Я сожалею, герр Марк, но вы должны сидеть.
Я сел.
— Рашель умерла? Но как такое может быть? Когда? Когда она умерла?
— Пятого декабря, — ответил Мински.
Пятого декабря меня усыпили в том доме, неподалеку от Гелиополиса.
— Но как? От чего она умерла?
— Помнишь, как на нее напали в саду?
— Да.
— Она пролежала на холодной земле около получаса. Голова была не сильно повреждена. Она поправлялась очень быстро. Но потом Рашель простудилась, а мне не сказала. Хотя антибиотики могли бы ей помочь, все это перешло в пневмонию. В тот день, когда ты уехал из Франкфурта, я переехал в санаторий «Хорнштейн» и оставался с ней до последней минуты. Временно клуб пришлось закрыть. Профессор и сиделки делали все возможное. Два дня она находилась в бреду. Никого не узнавала, даже меня. Но я был с ней до конца. — Его голос замер.
Я молчал.
Охранник опустил глаза и смотрел на свои руки.