Константину было тяжело бороться с искушением, когда на расстоянии вытянутой руки, через проход, спала влюбленная в него девушка, и он убегал в купе к друзьям. Но в одну из ночей не выдержал. Даша сама попросила не уходить, прильнула к нему, быстро стянув с себя одежду. Терпеть больше не было сил.
Когда приехали в Москву, оказалось, что у Даши при себе нет ни одного документа. Квартиру удалось снять на чужое имя, а вот с учебой пришлось повременить. Отцу Даша сообщила, что не вернется и будет учиться в Москве. Николай опять потребовал денег. Костя, не раздумывая, отдал все, что собрал на строительство дачи. Но через полгода уже было не до поступления: с первых дней беременности у Даши начался токсикоз. Девушка таяла на глазах, не ела, плохо спала, а к врачам не пойдешь – опасно: несовершеннолетняя она. За такое Костю могли посадить, а этого Дарья допустить не могла и решила рожать дома, как ее мама и бабка делали.
Костя испугался: а вдруг что не так пойдет? Успеет ли помочь? Уговаривал себя, что, как только Даша родит, уйдет от Татьяны, словно это могло как-то помочь родам. Только бы все обошлось!
Удивляло, что Даша сама ни разу не попросила, даже не намекнула о женитьбе. Никаких упреков – наоборот: «Перед женой твоей виновата. Придет время, упаду перед ней на колени прощения просить. Сама я к тебе прилепилась, сама и отвечать буду». Когда узнала, что Константин с Татьяной не повенчаны и даже не расписаны, вроде успокоилась, но не надолго. Хотелось ей, конечно, как любой женщине, узнать, кто же та, другая, которую он называет женой, а узнав, не поверила. Да и как можно в такое поверить? Ее Костя – муж знаменитой Карпинской, портрет которой она в детстве вырезала из журнала «Советский экран» и пришпилила кнопкой над кроватью. Когда беременная ходила, услышала от кого-то: «Смотри на красивых людей, и ребенок родится красивым». Купила в ларьке «Союзпечать» фотографию любимой артистки – очень хотела родить дочку с ямочками на щечках и с золотыми кудряшками. Костя, увидев молодую Таню, улыбавшуюся с фотографии, спокойно сказал:
– Это моя жена.
Даша сначала обиделась, решив, что он подшучивает над ней, но оказалось, не врет. С этого момента она отдалилась, замкнулась, и, когда Костя сказал, что, как только родится ребенок, они поженятся, Даша ответила: «Никогда!»
Ее слова удивили Константина.
– Даш, я тебя не понимаю. Ты же любишь меня. Я хочу быть мужем и отцом ребенка. В чем проблема?
– В том, что твоя жена – мечта, идеал! А я простая девушка, каких миллионы. Ты всегда будешь маяться тоской по ней, потому что она НЕДОСЯГАЕМА! А на мне ты женишься из жалости.
– Брось глупости городить. Я люблю тебя. Даже не в этом дело… С тобой я живу по-настоящему, а с Татьяной все как на сцене или в кино. Иногда кажется, что у нее в голове кто-то командует: «Мотор, начали!» – и она бросается в объятия. Или кричат ей: «Твоя реплика – забыла?» – и Таня тут же отвечает как по писаному.
– Ну и что? Ты к этому уже привык. Она твоя богиня, и не только твоя. Вся страна ее любит, и я тоже. Никогда, слышишь, никогда этой женщине я не причиню боль. Ребенку дадим твое отчество, а фамилию мою. Я так решила. И очень прошу тебя, если ты хочешь, чтобы я не вернулась в лесничество и жила тут, растила ребенка у тебя на глазах, не заводи этого разговора, ладно?
– Ну, а если Татьяна сама тебя попросит? Скажет: «Дашенька, мой Котя совсем извелся, не может без вас жить, выходите за него», – что тогда?
Даша насупилась, наклонила голову, словно хотела боднуть больно. И в этот момент Константин, вспомнив слова Николая: «Вся в мать, упрется рогом, хоть кол на голове теши…», понял, что сморозил глупость. Она подняла на него глаза, полные слез, и твердо произнесла:
– Если она тебя прогонит, то поженимся, а по-другому – никогда!
То, что Татьяна, узнав о существовании Даши, отпустит (но не прогонит), было ясно как день. Костя раздумывал, как убедить Таню сыграть роль разлюбившей жены и поговорить с Дашей. Он почему-то находил это почти нормальным: бывшая жена спокойно передает будущей из рук в руки то, что ей было когда-то дорого, но со временем утратило ценность. К тому же Татьяна всегда повторяла: «Отпущу не к девке, не к бабе, а к матери твоего ребенка». Вот и пришло время. Для этого, правда, надо было выбрать подходящий момент. Уж точно не сейчас, перед ее любимым праздником.
Глава девятая
Подходящего времени, чтобы объявить Тане о решении уйти к другой женщине, родившей от него ребенка, у Кости никак не находилось. Мешало все: Танины гастроли и съемки, творческие удачи и неудачи, болезни и выздоровления, а главное – сознание того, что Дарью, как ему казалось, все устраивало и так. Его тоже устраивало. За три года он привык жить между двух стульев, порой успевая посидеть на обоих сразу, и не без удовольствия. Недавно, правда, вышел прокол: гулял в парке со своими девчонками, катал обеих на карусели, а тут коллега со своим отпрыском нарисовался. Дочка с карусели сползла, подбежала к нему и на ручки попросилась: «Папа, папулечка! Головка клужица, калуселька Сясю заклутила…» Он подхватил Настю, успев заметить, как у товарища Петренко отвалилась челюсть и подскочили белесые бровки. Умница Даша все мгновенно «прощелкала». Отобрав у Константина ребенка, вежливо поблагодарила:
– Извините, мужчина, она вас перепутала с отцом. Давно не видела, он у нас моряк. Всего хорошего. – И ушла.
Петренко «варежку» захлопнул и ухмыльнулся.
После этого случая Константин разозлился на себя и в очередной раз решил, что пора объясниться с Татьяной, но его срочно послали в командировку, так и не успел до отъезда поговорить. Вернулся перед самым Новым годом и, как всегда, отложил разговор на «послепраздника».
– Девчонки, вы дома?
Костя открыл дверь и, придерживая ее ногой, ввалился в квартиру с чемоданом, кучей свертков и коробок, потом занес елку.
– Настька, солнце мое, иди к папе. Ну, кто у нас самая хорошая девочка на свете? Кто у нас самая любимая, кто самая, самая, самая красивая?!
– Сяся! – пролепетала девочка и вырвалась из отцовских объятий. – Мама, папа приехал!
Дарья отложила вязанье и обняла Костика:
– Как долго тебя не было. Я так соскучилась!
– И я. Совсем одичал в лесах этих. Давай сумки распаковывать. Настька, вот твои подарки, забирай.
Девочка ухватилась за длинный мохнатый красный шарф и поволокла за собой, пока не вытащила весь, растянув по комнате. Потом достала новую куклу:
– А как ее зовут?
– Не знаю, она не сказала. А ты как думаешь?
– Мишка.
– Погоди, мишки, они лохматые, с лапами, а это девочка.
– Всё лавно Мишка. Она на ушко Сясе шепнула.
– Ну, хорошо, давай елку ставить.
– Елка, елка, – хлопала в ладоши Настя, прыгая вокруг отца, мешаясь под ногами.
– Ну-ка, иди сюда, доставай шарики и вешай на елку.
– Костя, она маленькая, разобьет.
– Не разобьет, она аккуратно будет вешать. Правда, зайка?
– Я буду аккулатно, – посерьезнела Настя. Она вытащила из коробки серебристого ангела. – Кто это? Посему у мальчика клылышки?
– Это ангел. Он помогает всем желания исполнять.
– И Сясе?
– Конечно. А какое у тебя желание?
– Хочу замуж!
Дарья и Костя переглянулись и прыснули со смеху. Насте было всего три года.
– Ранняя у нас барышня, и в кого это? – засмеялся Костя и, не дав жене открыть рта, крепко поцеловал ее в губы.
Когда оба отдышались от затянувшегося поцелуя, Костя вспомнил:
– Да, кстати, я собирался завтра вас за новогодними подарками везти. Есть такой замечательный магазин на Арбате – антикварный комиссионный. Там старинные вещи бывают, очень красивые. Только выехать нужно пораньше. Было время, его закрыли, но теперь он снова открылся.
– Ула, ула! Мы едем за подалками! – выкрикивала Настя, вращая длинный шарф, как прыгалки, потом запуталась в нем и свалилась на ковер.
За несколько дней до отъезда в Москву Константин позвонил Татьяне и соврал, что вернется чуть ли не тридцать первого декабря, прямо в канун праздника, но на самом деле приехал раньше, чтобы побыть со своими дорогими девочками. Даша уже не так, как прежде, противилась разрушению его гражданского брака с Татьяной. Убедившись, что Костя о жене почти не вспоминает и все чаще проводит время с ними, уже не перебивала его, когда тот говорил: «Таня прекрасная, удивительная, чудная, но не моя, понимаешь? Она для всех, и все ее любят, а мне нужна такая, как ты, своя, родная и близкая».
Перед походом в магазин Константин предупредил, что едут они за кольцами. Даша не могла скрыть счастливой улыбки.
В антикварном, пока Дарья выбирала кольцо, Константин с Настей на руках рассматривал витрины.
– Настюха, а ты чего хочешь? Смотри, вот заяц с барабаном и куклы старинные…
– Папа, вон ту палочку на велёвочке хочу.
Под стеклом на витрине лежала блестящая палочка на шелковой ленточке. Ее поверхность была покрыта какими-то непонятными знаками.
– Да на что она тебе? Она и некрасивая совсем.
– Класивая…
– Послушайте, что это за штука? – спросил он у продавца.
Тот смешался, не зная, как ответить, и ляпнул, что это вроде старинной закладки для книги.
– Хочу заклядку! – заявила Настя.
– Сколько она стоит?
– Сейчас проверю. Эту вещь уценивали трижды. Последняя уценка… дайте взглянуть, да, точно, десять рублей сорок три копейки.
Продавец мог бы еще добавить, что кожаный ремешок, на котором висел странный кулон, был отталкивающе засален и его заменили шелковой ленточкой, а сам кулон, похожий на толстый гвоздик, испещренный странными знаками, отполировали, придав блеск и вполне товарный вид.
– Даш, пробей эту штуку.
Настя схватила странный предмет, тут же просунула голову в алую шелковую петлю и, довольная, рассмеялась. Даша удивилась выбору дочки. Поднесла кулон поближе к глазам, чтобы рассмотреть получше. Он показался ей странным, каким-то нездешним, но плохое от него не исходило, в этом Дарья была уверена, ведь в лесу выросла и чуяла опасность задолго до ее появления. Штука эта вызывала кучу вопросов – например, что означают знаки на нем и почему один из них кажется таким знакомым? Никак не могла вспомнить, где видела эти, словно переплетенные, буквы М и А. Кольцо для себя она нашла быстро – тонкое, неброское, но старого красного золота, похожее на то, что мама носила когда-то. Костя еще купил маленькие золотые сережки с бирюзой, уверяя, что они точь-в-точь по цвету к Дашиным глазам.