– Я купил яблочные дольки, – сказал Лайпс.
Актер уже вышел на сцену, открыл книгу. Они сидели довольно далеко, и слышно было плохо, так что Бьёке сердито шикнула, чтобы перестали болтать. Тогда Лайпс склонился к Тайрин и прошептал на ухо:
– А еще разноцветные леденцы, которые тебе понравились тогда.
От его шепота у нее по рукам побежали мурашки.
– Хочешь, расскажу тебе, что там будет в этой книжке? Все равно ведь ничего не слышно, – продолжал шептать Лайпс.
Тайрин чуть отодвинулась, посмотрела на него. Это было все равно что разговаривать при ней про театр, обсуждать премьеру. Он будто показывал ей сейчас, насколько он выше ее, насколько больше у него власти, прав и возможностей.
– Нет, – прошептала она. – Я хочу послушать, как читает артист. О чем книга, я и по картинкам знаю.
Лайпс улыбнулся, и она почти пожалела, что отказалась.
Тинбо сказал, когда они возвращались домой:
– Ты нравишься Саро.
– Что?! Не выдумывай.
– Правда, – кивнул Тинбо. – Я вижу, как он на тебя смотрит.
Тайрин посмеялась, но знала, что брат не врет. Она сама замечала, что улыбчивый сероглазый Саро чаще разговаривает с ней, чем с остальными, а когда шутит, всегда смотрит, как она отреагирует.
– Ты нравишься и Микасу.
– Прекрати, Тинбо! Тебя послушать, так в меня влюблена вся Рила.
– Не знаю насчет всей Рилы, но вот Лайпс точно влюблен.
Тинбо сиял, как круглая луна над их головами. Он был счастлив! Еще бы! Его обожаемый Лайпс и Тайрин вместе – просто мечта!
Тинбо забеспокоился.
– А ты?
Тайрин молчала.
– Тари, ты ведь тоже его любишь, да?
Тинбо остановился, взял ее за локоть, заглянул в глаза.
– Тари…
– Я не знаю, – выдохнула она в ответ и отвернулась.
После того как они впервые выбрались за стену, и она станцевала свой танец звездам, траве и друзьям под аккомпанемент камешков в руках брата, и Лайпс вышел из темноты и впервые взял ее за руку, она бы смогла не задумываясь ответить на вопрос Тинбо. «Да, да, да, конечно, я люблю его! Я люблю его больше жизни, он свет моих дней, он моя бессонница, я только и мечтаю, чтобы снова увидеть его голубые глаза в окаймлении черных ресниц, мне снятся его губы и руки, а на работе я жду не дождусь вечера, когда вы придете за нами и он мне улыбнется…» Да, так бы она сказала тогда, но сейчас, когда осень стучалась в окно дождями и ветром, когда листья унеслись вместе с птицами к теплому морю, когда по ночам хогты выползали из своих пещер, чтобы подбросить в небо самоцветы, которые превратятся в новые звезды, – сейчас она не знала, что ответить. Ей по-прежнему нравилось смотреть на Лайпса, он был самым красивым из всех людей, что ей встречались в жизни. Ей нравилось, когда он брал ее за руку, когда что-то шептал ей на ухо, когда угощал самым спелым персиком или долго смотрел в глаза. Но егошутки уже казались не остроумными, а скорее насмешливыми и даже глупыми. И гулять вдвоем было скучно и неловко. Она чувствовала: рядом с ней чужой человек. «Надо соединять судьбу с тем, кто тебе по-настоящему подходит», – вспомнила она слова самого Лайпса, переданные ей Тинбо. Но разве ей подходит Лайпс? Он не верит в хофоларские сказки, да и вообще ни в какие, он смеется над легендами и обычаями атуанцев, каесанов и других побежденных. Никогда в жизни она не сможет признаться ему, что умеет читать. «Если я стану его женой, мне разрешат научиться, – подумала она. – Женам книжников разрешают. И можно будет не скрывать, что я умею».
– Я не знаю, – повторила Тайрин и посмотрела на брата.
– Ты разобьешь ему сердце, – сказал Тинбо. Брат выглядел так, будто Тайрин ударила его по лицу. – Ты же всегда… Тари, ты же его любишь! Ты же сама всегда хочешь, чтобы он пришел и…
– Да! Да, хочу, и я… он мне нравится, да, Тинбо, но… Я не знаю, не знаю, правда!
– Я думал, вы уже целовались, – совсем растерянно сказал Тинбо, и Тайрин ударила его по плечу. Разве о таком говорят? – Ты любишь кого-то другого?
– Нет! Не люблю я никого. Не в этом дело.
Она не могла объяснить. Ее тянуло к Лайпсу. Он появлялся – и она теряла волю, не могла сопротивляться, шла за ним, куда бы он ни позвал. Но стоило ему уйти, и будто морок спадал, и она понимала, что идет не туда, что все происходящее между ними – неправильно. Но ничего не могла поделать и хотела снова его увидеть.
– Он как двуфь. Помнишь, нам Бьёке рассказывала сказку, когда мы первый раз вышли за стену? Лайпс для меня как двуфь. Забирает меня в болото, тянет на дно, а я не могу сопротивляться.
Тинбо запустил пальцы в волосы.
– Тайрин, что ты говоришь, какой он двуфь? Да он любит тебя! Он с ума сходит, он сам мне признался, что без тебя ему жизни нет, что…
– Молчи! – Тайрин закрыла ему рот рукой. – Пожалуйста, молчи.
Синие глаза Тинбо потемнели.
– Ты же сама… вы все время гуляете за руку, ты с него глаз не сводишь, я же вижу!
– Да! – в бешенстве закричала Тайрин. – Да! И вот представь, что я не могу! Не могу вырваться из его рук! И сказать ему «нет» не могу, и быть его возлюбленной не могу!
Они молчали, глядя друг другу в глаза, будто всю жизнь танцевали в паре чудесный танец и вдруг поняли, что не попадают в такт.
– Ты должна сказать ему.
Тайрин через силу кивнула. Она уткнулась в плечо Тинбо и всхлипнула. Он обнял ее и повел к дому.
– Вы, девчонки, такие странные, – вздохнул Тинбо и перевел тему: – У Ауты скоро день рождения. Что мы ей подарим? Надо что-то особенное, да?
День рождения Ауты
У Ауты были строгие родители, они выросли в Риле и всю жизнь считали ее законы разумными и справедливыми. Они разрешили Ауте пригласить друзей на пятнадцатилетие, если это будут приличные дети из уважаемых семейств.
– Вы все такие и есть, – бесхитростно сказала Аута и все-таки не удержалась, фыркнула. – Ну, кроме тебя, Мэтл.
Мэтл, как раз в этот момент засунувший в рот полбулочки, пробурчал:
– Што фвасу я-то…
Изо рта посыпались крошки, все засмеялись.
– Мы как раз такие и есть, – заверил Ауту Лайпс и взял Тайрин за руку. Она не отняла ее, но нахмурилась. Самодовольство Лайпса раздражало ее все больше.
Подарок Ауте был готов. Каждый день Бьёке резала большой лист рулонной бумаги на восемь частей, которые потом станут страницами книг. И каждый день уносила между нижними юбками одну из восьми. Каждый день Тайрин подбирала упавшие кисточки или перья и прятала их в карманы, а вечерами задерживалась только для того, чтобы отлить немного краски в аптечные пузырьки. Тайрин распирала гордость, что они так ловко это все провернули, а еще она представляла, как обрадуется Аута, и хотелось танцевать.
Накануне дня рождения только и было разговоров, что о мальчишках, о нарядах и угощении, которое надо успеть приготовить. Бьёке накупила разноцветных лент и попросила Тайрин сделать ей одну из сложных хэл-марских причесок. Темные длинные волосы Бьёке были ее гордостью и предметом зависти всех городских девчонок. Аута уговорила маму испечь старинный атуанский пирог с пряными травами и сыром, а Тайрин все не могла выбрать, какое из двух платьев надеть: зеленое или темно-синее?
– Девочки, – сказала вдруг Аута и покраснела. – У меня прямо какие-то предчувствия по поводу этого дня рождения…
– Какие?
– Ну… – Она посмотрела на Тайрин. – Мне кажется, Тинбо попросит у меня поцелуй.
– Ох! – выдохнули хором Тайрин и Бьёке.
Аута опустила голову.
– Вот прямо чувствую, что так и будет.
– Ну а ты? – спросила Тайрин, представляя, что станет с Тинбо, если Аута откажет.
– Я не знаю. Первый поцелуй – это ведь очень ответственно, вы же знаете. Он должен быть только по любви и по согласию обоих.
Бьёке фыркнула:
– Ты думаешь, Тинбо способен поцеловать тебя просто так, не спрашивая?
– Нет, конечно, нет! – Аута опять глянула на Тайрин. – Просто я… а вдруг это не настоящая любовь? Не на всю жизнь.
Бьёке даже фыркать не стала. Наверное, подумала о Мэтле. Совсем недавно он попросил ее о поцелуе, но она сказала, что еще не время и пусть сначала научится быть серьезным. В отношении Мэтла это прозвучало все равно что «никогда». Он потом целый месяц не ходил с ними гулять, сидел дома и не хотел разговаривать даже с Тинбо.
– Все это глупости, – заявила Бьёке. – Первый поцелуй, второй, пятый… Целоваться можно сколько угодно, это вам не замуж выходить.
– Потом да, но первый поцелуй… – неуверенно прошептала Аута. – Есть же примета, что, если первый поцелуй отдан не по любви, потом счастья не будет. Муж начнет бить, или вдовой останешься, или вообще замуж не выйдешь.
– Ой, Аута, тебе скоро пятнадцать лет, а ты веришь всем этим сказкам? Книжники подняли бы тебя на смех!
– Мы не книжники, – возразила Тайрин. – Не знаю, я тоже не очень верю этой примете, но если ты Тинбо не любишь, то, может, не стоит с ним целоваться?
– Я… в том-то и дело, что я его люблю! Но вдруг это пройдет?
Они засмеялись. А Тайрин вспомнила свой недавний разговор с Тинбо. «Ты должна сказать ему». Наверное, должна. Интересно, попросит ли Лайпс о первом поцелуе?
– Как по мне, главное, чтобы никто не украл твой первый поцелуй, остальное не страшно, – заметила Бьёке.
– Да, хуже украденного первого поцелуя ничего нет, – согласилась Аута. – Представляете, некоторые мальчишки так и делают. Подбегают на улице и целуют! Вот ужас-то, да?
– Так делают только те, кому никто из нормальных девчонок никогда не разрешит себя поцеловать! – отрезала Бьёке.
Аута пришла в восторг. Она гладила подаренный ей самодельный альбом, перебирала пузырьки с красками и кисточки и шептала:
– Девочки, вас ведь убьют, если узнают, девочки…
Тайрин и Бьёке смеялись.
А потом пришел Лайпс с Саро и Микасом. Лайпс подозвал Тинбо, они о чем-то пошептались и вручили Ауте свой подарок. Это был роскошный альбом в кожаной обложке, с крохотным, но настоящим замочком и ключиком, с шелковой на ощупь белоснежной бумагой.