– Меня зовут Бунгва, – сказал он. – Я старший в этом лесу. Не по возрасту, просто на мне лежит ответственность за всех здесь живущих.
– А это ваше настоящее имя или тоже только временное?
Бунгва задумался. Потом усмехнулся каким-то своим мыслям и сказал:
– Мне нет надобности менять имена, я не выхожу за стену.
– Стена очень длинная?
– Достаточно длинная, чтобы защитить нас от тех, кто может прийти по старому тракту.
– Разве деревья остановят солдат Империи?
– Ну… – Бунгва пригладил волосы. – Однажды остановили. Когда Империя пришла к нам, деревья сомкнулись стеной, спасая нас, жителей Атунского леса. Увы, многие остались по ту сторону стены, и их угнали в Рилу. Но мы рады стене, благодаря ее силе мы выстояли. Видишь ли, Тари, атуанцы испокон веков живут на этой земле, и у нас с лесом особая связь. Мы чувствуем лес, как своего близкого человека, как друга. Можем угадать его настроение, можем попросить о помощи. И если попросить правильно, лес всегда помогает.
Тайрин вспомнила Ауту. Она ведь тоже атуанка, но совсем не похожа на здешних жителей.
– Да, – сказал Бунгва, когда Тайрин поделилась с ним этой мыслью. – Мы хорошо спрятались. Лес укрыл нас и укрывает до сих пор. И мы остались такими, какими были наши предки. Но те, кто, к своему несчастью, был угнан в Рилу, растеряли всю свою силу. Они не видят разницы между апрельским и августовским одуванчиком, они не чувствуют землю, не понимают язык дождя. Они только внешне атуанцы, молятся древним богам тайком, выполняют их наставления, но не понимают смысла, не чувствуют надобности. Могут ли они ощутить приближение грозы? Увидеть с закрытыми глазами первый снег? Нет. Для них это пустые слова.
Тайрин вспомнила, как впервые поймала в себе это удивительное ощущение: я знаю, что уже рассвет, хотя глаза мои закрыты. И поняла, о чем говорит Бунгва. Быть атуанцем в городе невозможно. Удержать в себе это чувство природы можно, только когда ты внутри нее, когда ты целиком от нее зависишь. «Ведь я не атуанка по крови, – думала Тайрин, – но знаю, о чем говорит Бунгва. Значит, не важно, кем ты рожден? Важно, как ты живешь».
– С вашим лесом что-то не так! – выпалила она. – Он устал.
– Да… да, Тари, ты права. Ты смогла почувствовать это сама или Далва рассказал тебе?
Тайрин фыркнула:
– От него и простого «привет» не дождешься, не то что…
– Да, – улыбнулся Бунгва. – Далва немногословен. Но он добрый человек и истинный атуанец. И он привел тебя сюда.
– Он меня спас.
– Да, это на него похоже. Надеюсь, что ты подружишься с лесом. И со всеми нами.
– Мне надо домой. Мои родные арестованы, и я не знаю, что с ними.
– Да, – кивнул Бунгва. – Далва сказал нам. Сегодня ночью Улата отправляется в путь, она идет в Рилу. Мы попросим ее передать от тебя весточку, если есть кому.
Тайрин кивнула. Пусть Тинбо и предал ее, но больше у нее никого нет.
Вести из Рилы
Тайрин стала жить в Атунском лесу. Атуанцы относились к ней сдержанно, и, куда бы она ни пошла, она чувствовала на себе их взгляды. Тайрин понимала их любопытство, а Далва очень злился. Она не знала почему. К ней часто приходил Бунгва, они гуляли по лесу и разговаривали.
– Атуанцев мало, мы все приходимся друг другу родственниками. Далва – мой племянник, Улата – дочь. Наш народ умирает, – говорил ей Бунгва, – а лес переполнен деревьями и чересчур изобилен. Он хочет разрастаться, но с одной стороны его сдерживает стена, с другой – океан.
– Есть еще две стороны.
Бунгва усмехнулся.
– Ты умная, Тари, и умеешь смотреть на мир по-своему. Река Атун не дает нашему лесу заполнить собою все земли. Река Атун огромна, величественна и обладает силой еще большей, чем стена. Наш лес зажат в тиски, он в плену у самого себя. Как и мы. Мы не можем создавать новые семьи, не можем рожать детей, наши боги запрещают нам жениться на тех, кто вырос из одного корня.
– В Риле много атуанцев, – сказала Тайрин, и Бунгва опять улыбнулся.
Тайрин чувствовала, что нравится ему. Они часто бродили по лесу вдвоем, и Бунгва называл ей имена деревьев и рассказывал атуанские истории, смешные случаи из своей жизни. Далва ревниво наблюдал за ними, но никогда не вмешивался.
– Да, в Риле много атуанцев. Поэтому Далва и ходил туда. Узнать, вдруг кто-то из них захочет вернуться на родину.
– Никто не захотел?
– Это сложное решение. Оно принимается не сразу.
– И поэтому Улата ушла туда опять?
– Да. А потом пойдет Мина, а потом Твис и Клебфа. Мы будем звать их, пока живы.
– Почему бы не позвать кого-то еще? – Тайрин не смогла скрыть раздражение. – Почему обязательно надо брать в жены девушку из своего народа? Разве мы все не просто люди?
Бунгва смотрел на нее так долго, что Тайрин стало не по себе.
– Нет, Тари, мы не можем брать жен и мужей из других народов. Нас осталось слишком мало, мы должны сохранить себя. Удержаться внутри своей культуры, а не раствориться в Империи. Поэтому Далва так несчастен, ведь он любит тебя.
Тайрин споткнулась, Бунгва подхватил ее под локоть, но она тут же отняла руку. Она не ожидала таких слов. Любит? Нэш любит ее?
– Поверь, я знаю этого парня с рождения. И никогда не видел, чтобы он так на кого-то смотрел. Он любит, но никогда не женится на тебе, потому что ваши дети уже не будут атуанцами.
Тайрин кивнула, но не проронила ни слова. Совсем недавно она и сама думала так же. «Быть хофоларом, хранить огонь Хофоларии в сердце…» Но ее сестра вышла замуж за хэл-мара Хетла, умного, доброго и веселого, она счастлива с ним, их сын похож на Хетла, но слушает хофоларские сказки. Ее подруга Бьёке – пьятанка, выйдет однажды замуж за каесана Мэтла, и разве это плохо, если они любят друг друга и будут счастливы?
Тайрин протянула руку, и к ней тут же спустилась маленькая рыжая белка, уселась на ее плечо. Бунгва удивленно вскинул брови, но промолчал. Тайрин думала о том, что побывала на своей родине, про которую бабушка рассказывала так много! Побывала – и мечтает вернуться туда со своим народом. Но… но есть зеленоглазый Нэш, человек с огненными волосами и закрытым на все замки сердцем, которое так хочется отомкнуть! И разве она будет счастлива в Хофоларии без него?
Белка спрыгнула на землю и ускакала по своим делам. Тайрин смотрела ей вслед и думала об этом лесе, который дает слишком много, так много, что люди не успевают съедать все его дары, думала о тех, кто живет здесь, не смея выйти из-под лесного свода, как и многие жители Рилы не могут выйти за стену города. Она думала об Улате, которая должна разыскать в Риле Тинбо и передать ему весть от нее. Передать на словах, ведь Тинбо не умеет читать. Она бы хотела передать послание и для мастера Гуты, поблагодарить за все и попросить прощения, но где искать его теперь, в каких застенках? Да и слишком рискованно ходить атуанке по Риле с записками в карманах. «Когда-нибудь я вернусь в Рилу и сама скажу все, что так хочется сказать. Лишь бы все они остались живы».
С Далвой, которого про себя Тайрин продолжала называть Нэшем, было непросто. Он приходил утром и больше молчал, чем говорил, хотя они вместе собирали орехи, поздние ягоды, грибы, вместе готовили обед в уютном каменном очаге. Только иногда, когда она сильно допекала его расспросами, Далва рассказывал об их лесе и о том, что их народ ездит тайком через всю Империю к Семи островам, отвозит туда семена трав, деревьев, цветов, потому что война искалечила островную землю так, что там вот уже много лет ничего не растет само по себе.
– А почему тайно?
– Ну… – Далва поскреб гладковыбритый подбородок. – Острова не покорились, не сдались, и Империя не смогла их сломить, они остались свободными. Но они отделены от всего мира Полуденным морем, и император запретил вести с ними торговлю. Они вымерли бы от голода, если бы не мы.
– Атуанцы?
– Если бы не мы – контрабандисты, – засмеялся Далва.
Тайрин улыбнулась в ответ. Она не чувствовала себя здесь дома, все время боялась ошибиться, сделать что-то не так, нарушить какое-нибудь правило, но с каждым днем все больше прикипала к Далве. Было что-то в нем, что ей нравилось: неспешность, сдержанность и даже суровость, какая-то тайна, которую хотелось разгадать. Он будто был наполовину человек, а наполовину бьюи, и Тайрин все чаще ловила себя на мысли, что только рядом с ним ей спокойно, хоть и непросто. И что так может быть всегда и не наскучит ей.
Улата вернулась, когда лес сбросил последние листья и плоды, а земля по утрам начала покрываться тонким узорчатым инеем. В сумерках прилетела шишка, и караульный у стены перекинул лестницу. За несколько месяцев, что Тайрин провела у атуанцев, она выучила этот нехитрый маневр: здешние жители часто уходили в ближайшие города, а возвращались всегда одинаково – бросали шишку в специальную лазейку. Улата пришла одна, но на вопрос Бунгвы сказала:
– Я нашла семью, которая готова перебраться к нам. Весной надо будет вытащить их оттуда. Но кто пойдет вместо меня к Семи островам?
И она посмотрела на Тайрин.
– Твой брат просил передать, что он жив, здоров и в безопасности. Чего и тебе желает.
Улата вынула из рукава свернутую в крошечный шарик бумажку.
– А еще вот, – сказала она недовольно, и все, кто стоял вокруг, зацокали языком. – Он сказал словами, но мне пришлось записать, как услышала, потому что я не знаю ваших слов, их трудно запомнить, а говорить это на общеимперском он отказался.
Тайрин развернула бумажку. Она была такая тонкая, что просвечивала, и Тайрин не сразу узнала хофоларские слова, написанные общеимперскими буквами, с ошибками.
«Родителей и Элту отпустили. Бабушка умерла. Тебя ищут книжники. Не возвращайся».
И чуть ниже: «Мы тебя любим». Но еще по-хофоларски эти слова означали: «Храни Хофоларию в своем сердце». Тайрин бережно свернула листок, спрятала в лифе платья.
– Спасибо, что записала его слова, – сказала она Улате.