Сталин, обращаясь к Лозовскому, говорит: «Прошу подтвердить, говорил ли Микоян по телефону, что этот вопрос следует доложить ЦК?» Я тоже спрашиваю у Лозовского: «Ведь это так было?» Он отвечает: «Да, вы сказали так». Тогда я снова к нему: «Почему же вы не сделали этого?» Он молчал. Сталин молча слушал наш диалог и в конце сказал, что ко мне он претензий не имеет, потому что я предупреждал Лозовского, который не хуже меня знает порядок оформления таких документов. На этом выяснение прекратилось.
Потом Сталин ни разу не поднимал этого вопроса. Было видно, что, если бы мы ему доложили этот проект ответа, он не был бы им принят. Но счастье было в том, что американцы отклонили наше предложение, то есть если даже позиция наша была неправильная, она никакого ущерба не нанесла нам. Наоборот, отказ от переговоров пал на американцев.
Позже, размышляя над этим фактом, я все думал: откуда же Сталин узнал, что был послан такой документ, раз его не доложили?
В то время был порядок, при котором МИД посылал в ЦК по одному экземпляру тех шифровок, которые рассылались членам Политбюро. В данном случае Лозовский не посылал копии в ЦК или она до Сталина не дошла (может быть, Поскребышев не показал, не считая этот документ особо важным). И Сталин узнал это из шифровки нашего посла в Вашингтоне, который сообщал, что Госдепартамент отклонил наше предложение по переговорам. В связи с этой телеграммой Сталин поинтересовался, какие же это были предложения.
Это было в 1946 г. Конечно, налицо была ошибка со стороны Лозовского. Но до 1949 г. Сталин ни разу не вспоминал о ней, и мне не напоминал. Вообще, вопрос казался исчерпанным как с точки зрения фактической стороны дела, так и с точки зрения поведения Лозовского. Но Сталин, видимо, сохранил в памяти этот эпизод специально на всякий случай, когда потребуется. Вообще, за последнее время память у Сталина ослабла, но то, что ему нужно было, он помнил хорошо. При расправе с Лозовским этот эпизод был использован.
В 1952 г. на Пленуме ЦК после XIX съезда партии он опять «вспомнил» этот вопрос и выдвинул против меня обвинение, что в «сговоре с Лозовским» послал ответ американцам с уступками против тех позиций, которые были ранее согласованы, и тем нанес ущерб интересам страны. Лозовский к тому времени был расстрелян как «враг народа». Сталин, конечно, не сказал, что ко мне претензий тогда не имел и что эти «уступки» американцы не приняли, создав на Пленуме ложное впечатление обо всей ситуации. Переписка по этому вопросу сохранилась.
* * *
После войны как Москва, так и Лондон были заинтересованы в возобновлении англо-советской торговли в новых, мирных условиях. Нас интересовало английское оборудование, англичан — пшеница, лес и различное сырье. Однако положение сторон с точки зрения платежного баланса было не равное. Дело в том, что по Соглашению между СССР и Англией от 16 августа 1941 г. о взаимных поставках, кредите и порядке платежей мы были обязаны сумму каждой получаемой в счет кредита ссуды погашать пятью равными годовыми взносами.
Надо сказать, что 3% годовых в начале войны было нормальным условием получения кредита, да и выбора у нас не было. По окончании войны, когда образовалась значительная сумма нашей задолженности, эти условия стали для нас обременительными. К тому же, будучи нашим союзником в войне против общего врага, Англия понесла несравненно меньший ущерб. Мы добились того, что англичане с сентября 1946 г. новые ссуды стали предоставлять нам из расчета 2% годовых.
По моему поручению торгпред Кленцов в Лондоне вел переговоры с министром торговли Стаффордом Криппсом. Он должен был выяснить настроения англичан в отношении торговли с нами. 19 февраля 1947 г. я получил личное послание Криппса, с которым мы в августе 1941 г. подписали упомянутое соглашение о взаимных поставках, кредите и порядке платежей. В этом послании сообщалось: «Вы, несомненно, уже знаете от г-на Кленцова о моем разговоре с ним 8 января, когда я, в связи с его скорым возвращением в Москву, выразил мнение, что если бы г-н Маркуанд поехал в Москву в то же время, то это могло бы ускорить переговоры относительно торговли между нашими двумя странами. Несколько дней спустя сэр Морис Петерсон (посол Англии в СССР. — Ред.) официально сделал Вам такое предложение, но до сего времени мне неизвестно, будете ли Вы согласны вести эти переговоры в близком будущем».
Я действительно не торопился с ответом на предложение Петерсона. Еще когда Кленцов сообщил мне о беседе с Криппсом, я сразу же решил не спешить: вопрос был чрезвычайно важным, и его надо было всесторонне обдумать. Помимо неравного положения с точки зрения платежного баланса, о чем я уже говорил, мы просто тогда не имели достаточного количества товаров для экспорта. Валюты у нас также не было.
Далее Криппс писал: «Если мы хотим достичь чего-либо существенного в этом году, нам нельзя терять времени. Поэтому я надеюсь, что Вы найдете возможным сообщить нам в самом ближайшем будущем о Вашей готовности принять г-на Маркуанда, которому я специально поручил вопрос развития нормальных торговых отношений между СССР и Соединенным королевством».
Несмотря на настойчивость, проявленную Криппсом, я не спешил с ответом, рассказав, конечно, о его предложении Сталину. В Москве ожидалось проведение в марте 1947 г. сессии Совета министров иностранных дел, куда должен был приехать министр иностранных дел Англии Бевин, который в переговорах мог высказать соображения и по вопросу англо-советской торговли, а их следовало учесть при ответе Криппсу.
Случилось так, что до беседы с Бевином, министр лесной промышленности Орлов в разговоре со Сталиным сказал, что может дать стране много валюты, столь необходимой тогда, при условии механизации лесозаготовок. Для этого нужно проложить к лесосекам железные дороги, купив за границей узкоколейные рельсы и паровозы. В результате мы сможем заготовить и вывезти большое количество лесоматериалов и получить за них валюту. Сталину эта идея понравилась.
Затею с рельсами и паровозами я с самого начала считал несерьезной, так как, чтобы проложить железнодорожную колею, нужно строить насыпь, ровнять местность и т.д. Лесозаготовки осуществлялись в отдаленных, малонаселенных, труднодоступных местах и, кроме того, у нас просто не было для этого средств. Тогда, после разрушительной войны, мы были еще очень бедны.
Я сказал Сталину, что в принципе идея правильная, но Орлов не учитывает всех трудностей и больших капиталовложений, необходимых для постройки железных дорог в лесных и болотистых местах. Однако Сталин поверил в реальность предложения Орлова. Продолжать с ним спор было бесполезно. Когда он 24 марта 1947 г. встретился с Бевином, то сказал ему, что мы готовы поставлять Великобритании лесоматериалы, а от нее хотим получить оборудование для лесной промышленности, а также узкоколейные железнодорожные рельсы и паровозы.
На следующий день после беседы Сталина с Бевином, 25 марта 1947 г., посол Великобритании Петерсон написал мне, что «Бевин весьма желает, чтобы вопрос об англо-советской торговле был обсужден между нашими обоими правительствами с возможно наименьшей задержкой».
Обсудив вопрос со Сталиным, я сообщил Петерсону, что, «придерживаясь этой точки зрения, Министерство внешней торговли СССР согласно начать переговоры».
У меня была практика: перед началом любых переговоров созывать совещание с 5-6, а иногда и с 10-12 знающими вопрос работниками, чтобы посоветоваться с ними и уже после этого окончательно определить тактику поведения на предстоящих переговорах. На одном из таких совещаний работники НИИ конъюнктуры МВТ Солодкин и Май на мой вопрос, есть ли возможность снизить наши платежи, сказали, что Англия снизила французам платежи по военному кредиту с 3% до 0,5% годовых. Что, если бы и нам поставить англичанам такие условия? Для меня это было совершенно неожиданным: я не знал об этом прецеденте. Когда я услышал эту мысль, то сразу понял ее возможности и был очень обрадован. Даже переспросил, правильно ли их понял. Они все подтвердили. У меня сразу возникла мысль, что, если исходить из того, что во Второй мировой войне мы пострадали и сыграли роль в победе неизмеримо больше французов, такое наше предложение было бы справедливым и заслуживало бы самого серьезного внимания.
Я сразу же доложил об этом Сталину в присутствии узкого состава Политбюро. Сталин к моему сообщению отнесся скептически. «Мы сами подписали с англичанами соглашение о 3% годовых, — сказал он. — Как можно от этого отказаться? Ничего у тебя из этого не выйдет. Даже не следует ставить этого вопроса». Я продолжал настаивать. Сталин не отступил от своего мнения. Тогда я попросил его разрешить мне, под мою ответственность, поставить этот вопрос на переговорах с англичанами. «В худшем случае нам откажут, но ведь мы ничего от этого не потеряем», — аргументировал я. Сталин не стал возражать.
На переговоры в Москву в апреле 1947 г. должен был приехать секретарь по заморской торговле Англии Гарольд Вильсон, которого до этого я не знал. Вильсон был моложе меня на двадцать с лишним лет.
19 апреля 1947 г. посол Петерсон представил мне Вильсона, который тут же вручил мне письмо Криппса, заканчивающееся фразой: «С приятными воспоминаниями я шлю Вам наилучшие пожелания и весьма надеюсь, что в недалеком будущем мы будем иметь удовольствие принимать Вас у себя как нашего гостя. Искренне Ваш. Стаффорд Криппс». Прочитав письмо, я невольно вспомнил наши с ним переговоры в 1941 г., в самом начале войны, когда Криппсом была занята весьма жесткая позиция в вопросе о предоставлении нам помощи против общего врага.
Вильсона сопровождала личный секретарь мисс Марсиа Лейн. Она сопровождала его и во всех других поездках в Москву, когда я его впоследствии принимал. Умная, деловая женщина.
Вильсон был хорошо расположен к нам. С ним приятно было беседовать и даже спорить. Правда, тогда у него было еще маловато опыта, зато много энергии и молодого задора. Мы с ним вели длительные дискуссии, которые продолжались иногда далеко за полночь. Забегая вперед, скажу, что мы с ним провели 32 беседы. В итоге удалось добиться больших уступок со стороны Англии в нашу пользу.