[27]. Это стоило ему целого месяца ссылки в Санта-Клару.
Но таков уж Ребольяр.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Артуро постучал в дверь.
— Это опять ты, парень, горит у тебя, что ли?
Толстая негритянка сжимала черной мозолистой рукой ручку двери.
— Наполеона, любовь моя, где Анхелита?
Покачивая огромным задом, Наполеона пошла за хозяйкой. Артуро улегся на софу.
— Устраивайся, это моя.
Грязная цветастая занавеска отгораживала коридор от зала. Рука Анхелиты, вся в перстнях, подняла занавеску. Анхелита все еще сохраняла осиную талию, о которой в свое время много говорили. Артуро нежно поцеловал ее в щеку. Начался торг.
— Сердце мое, мне сегодня на ночь нужны три женщины, — начал Артуро.
— И не мечтай, милок. Я жду солидных клиентов.
— Пошли их подальше.
— И речи быть не может.
— А чем я не клиент?
— Они янки. У них деньги шальные.
— Я ведь могу сюда больше и не приходить.
— Ну и не увидишь Берты.
— На черта она мне сдалась, эта Берта. Разве твой дом — единственный в Гаване?
— Ну что ж! Поищи другой.
— Слушай, если ты сегодня сорвешь мои планы, я тебя выдам полиции. Даю слово.
— Попробуй.
— Вот увидишь.
— Попробуй.
Даскаль вмешался:
— Пошли, Артуро.
— Не пойду.
— Анхелита, а если заплатим как следует, согласишься? — спросил Даскаль.
— Ишь ты, какой шустрый. И слова не даст вставить.
— Ах, вот в чем дело… А я-то думал… Сколько?
Анхелита спрятала деньги в карман халата и закричала:
— Девочки, в салон!
Шесть женщин. Одна из них, смуглая, не слишком полная, поздоровалась с Артуро.
— Бертика, ты пойдешь со мной.
Даскаль с Карлосом смотрят, выбирают. «Как тебя зовут? — Суси. А это — Лулу и Роса». Бертика сидит на коленях у Артуро, потом она вскакивает: «Пойду оденусь» — и исчезает; тяжело колышется засаленная сырая занавеска.
Резкий звонок призвал Наполеону. «Иду-у-у!» Она открыла дверь: на пороге, очень серьезный, стоял Франсиско Хавьер.
— Идите-ка к себе, красотки, — сказал Артуро. — Быстренько одевайтесь. — И Франсиско Хавьеру: — А ты разве не пошел в «Тропикану»?
— Мы все пошли в «Монмартр». Они там ждут меня.
Артуро захохотал, но тут же замолк, поперхнувшись.
— Ждут, когда ты приведешь нас?
Франсиско Хавьер подошел к софе, на которой сидел Карлос, и, выдержав долгую, жгучую паузу, сказал, что ему надо поговорить с ним. Они вышли на улицу. Остановились на углу под фонарем. Из бара «Виктория» неслось томное болеро: «Зачем же ты ушла-а-а, моя любовь, навеки-и-и…»
Никто не знал зачем. Никто не ответил.
— Ты останешься с ними? — спросил Франсиско Хавьер.
— Да, — ответил Карлос.
— Ты понимаешь, что делаешь?
— Да.
— Ничего ты не понимаешь. Но понимаешь ты, что делаешь.
— Нет, понимаю.
— Тем хуже.
— Ничего страшного.
— Ты пьян.
— Самую малость.
— Подумай как следует: ты собираешься согрешить и потом будешь каяться.
— Ничего.
— Ты с ума сошел! Нет, хуже — ты пьян. Ты вообще становишься пьяницей. Ты позволяешь плоти искушать себя. Оскорбляешь бога. Что скажут в союзе?
— Многие из союза ходят сюда. Я сам видел.
— Если ты позволишь плоти властвовать над собой, ты никогда не обретешь добродетели.
— Знаю, но что поделаешь!
— Как это «что поделаешь?» Ты кто — человек или животное? Каждая жертва, которую ты приносишь, каждый твой отказ — это дар Иисусу Христу. Возвращайся домой или пойдем с нами в «Монмартр». Ты должен блюсти целомудрие.
— Не пойду я с тобой в «Монмартр», потому что, когда я танцую там, я возбуждаюсь, а тамошние девицы меня не устраивают. Да и кого они могут устроить! Они знатоки в другом, их специальность — возбуждать. А что касается целомудрия, то я давно не мальчик.
— Было время, когда я тоже позволил совратить себя, но теперь я снова вернулся к богу. Я прошу, нет, я умоляю, чтобы и ты подумал об этом.
— Я уже думал, но целомудрие не по мне. Я никому не делаю зла, я не способен даже клопа раздавить. Я хочу спокойно есть и спать, а эти девочки очень милы.
— Подави зов плоти — вот о чем я тебя прошу.
— Зачем?
— Чтобы порадовать господа. Откажи себе в этом сейчас, и со временем ты способен будешь на воздержание.
— И стану вялым и худосочным. Этим я порадую господа?
— Не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
— Послушай, Франсиско Хавьер, я тут немного выпил, не так уж часто я пью, а сегодня особый случай, оставь меня, завтра поговорим.
— Нет, завтра будет поздно, ты уже согрешишь. Что скажут в союзе?
— Никто в союзе об этом не узнает, если только ты не расскажешь.
— Пойдем со мной.
— Никуда я не пойду, любишь ты портить людям настроение, и твой бог — тоже; вечно вы с ним суетесь, куда не просят.
Рука Франсиско Хавьера поднялась над головой Карлоса и, описав кривую, звонко ударила его по щеке.
— Уважай бога, сукин сын!
В дверях стояли Артуро, Маркос, Даскаль, Наполеона и Лулу и смотрели на конус света под фонарем.
— Вмазал! — сказала Лулу.
— С чего это он вдруг? — спросила Наполеона.
Карлос пошел обратно к дому, и все вернулись в зал, на свои места.
— Ничего, до свадьбы заживет, — сказал Артуро.
— Вот как осаждают добродетель, — заметил Даскаль.
А Наполеона:
— Ну ладно, ребятки, мы что, у гроба собрались, что ли?
«Святой Игнасио» тихо скользил по спокойным водам Альмендарес. Он свободно прошел под мостом Поте: корпус судна был невысок. Под шум моторов и воды, кипевшей за винтом, вошли в широкое устье. Проходя мимо форта Ла Чоррера, Хуанито, хозяин судна, ответил на световые сигналы носовым прожектором. Судно вышло в море.
— Какой курс? — спросил Хуанито.
— На Майами, — сказал Артуро.
«Святой Игнасио» прибавил ходу. Он шел уверенно, разрезая воду острым носом. Стоя на корме, Даскаль вдыхал свежий влажный воздух раннего утра. Судно из дерева и железа легко шло вперед, послушное равномерным толчкам, рождавшимся в его чреве. Шум и покачивание сливались в единый ритм, и оно казалось огромной колыбелью. Не хватало только немножко тепла, и Даскаль залез в рубку, куда не пробивался свежий предрассветный ветер.
На горизонте светящейся линией лежала Гавана. Подошел Артуро и протянул Даскалю виски с содовой.
— Твоя девочка жалуется, что ты на нее внимания не обращаешь, говорит, что ты вроде и не мужчина вовсе.
— Что… вовсе?..
— Что, может, тебе и не хочется с нею побыть.
— Да, да. Я тут почти задремал.
— А Карлос?
— Вон он.
Карлос стоял на корме и смотрел, как темная вода под судном закручивается в водоворот и стелется за ними длинным следом.
Одна из девушек открыла дверь каюты и села на стул, стоявший на палубе, села осторожно, точно боясь его сломать. Она была в красных шортах и туго облегающем свитере, расписанном геометрическими фигурами. Одежда, видно купленная готовой, отвисала там, где ей не положено было отвисать, и слишком туго обтягивала формы. Этот вульгарный, претенциозный костюм она носила с независимым видом и даже с вызовом.
— Карлос, — позвал Артуро. — Вот твоя доля.
Карлос сразу же подошел и, мгновенно воодушевившись, посадил девицу в красных шортах к себе на колени. Двигались оба автоматически, неестественно, точно кто-то нажал кнопку заводного механизма. Карлос быстро допил виски и, захватив девушку, пинком отворил дверь каюты. Артуро, смеясь, закрыл за ним дверь.
— А ты? — спросил он Даскаля.
— Сейчас, сейчас…
Бертика вылезла из люка и теперь сидела на носу возле спасательной шлюпки; ветер трепал ее волосы. Артуро подошел и сел рядом. Хуанито вел судно спокойно, не обращая никакого внимания на то, что происходило вокруг, — вел с уверенностью человека, который делает хорошо знакомое дело. Даскаль допил виски. Вокруг было темным-темно. Только на горизонте низкие тучи отражали сияние далекого города. Гавана скрывалась за холодным, ощутимо плотным слоем воздуха и черной вздыбленной массой воды.
Из каюты вышла третья девушка.
— Привет, — поздоровалась она.
— Привет, — ответил Даскаль.
— Все уже заняты?
— Кроме меня.
— Хочешь, пойдем?
— Как тебя зовут?
— Суси.
— Иди сюда, Суси, посмотри сверху на море.
Суси поднялась по трапу и устроилась на капитанском мостике, ответила Хуанито, который с ней поздоровался, и стала смотреть вокруг.
— Что это там за большая белая туча?
— Это Гавана, — сказал Даскаль.
— Как это — Гавана?
— Ее отражение в небе.
— Ишь ты! Никогда не видела такого. Первый раз я так далеко…
«Святой Игнасио» начал пересекать Гольфстрим, и теперь с каждой минутой качка становилась все сильнее. Даскаль вдруг увидел Бертику и Артуро — они лежали обнаженные в шлюпке на носовой палубе, и волны, с силой разбиваясь под ними, обдавали их с ног до головы.
— Сумасшедшие, — сказал Даскаль.
— Такой уж он, Артуро, — заметил Хуанито.
— Как здорово! — воскликнула Суси.
Губы Суси были густо намазаны темной помадой, а в ушах — толстые кольца-серьги. Взяв в ладони ее лицо, Даскаль пристально разглядывал. Она была жалкой, была вульгарной, нечистой и доступной.
— Ну, пойдем? — спросила Суси.
— Нет, я пойду спать.
— А я?
— Можешь поговорить тут с Хуанито, чтобы он не заснул.
Даскаль отворил дверь первой каюты — большую постель заняли Карлос с девушкой. Вторая каюта была поменьше, с койками в два этажа. Даскаль лег не раздеваясь.
На рассвете постучали в дверь. Даскаль открыл, еще полусонный. Это был Артуро, он принес галеты с ветчиной и сыром.
— Хочешь есть?
Даскаль взял галеты и сел на край койки. Артуро ушел, бодро напевая арию Верди со своими на ходу придуманными словами. Даскаль откусил сразу половину галеты. Медленно прожевал, не стряхнув еще сна. Через иллюминатор проникал бледный свет.