А когда начался разъезд, он смотрел на сверкание бриллиантов в накрахмаленных манишках фраков, на расшитые блестками и золотом одежды, на тиары и длинные талии женщин в вечерних платьях, походивших на насекомых под огромным увеличительным стеклом. Груди креолок, подрагивавшие при ходьбе, возбуждали в нем мучительное желание, которое становилось еще сильнее от нежных бликов перламутра и дрожи вееров из Страусовых перьев.
Светлыми ночами он бродил по Центральному парку, мимо вокзала Вильянуэва, до самого Марсова поля и фонтана «Индианка», который считал необычайно красивым, и мечтал о том дне, когда у него будет дом со множеством статуй и вещей, таких же прекрасных, как эта.
Именно тогда и произошел случай, широко обсуждавшийся в газетах, — к огромному стыду Габриэля, который хотел бы, чтобы его мать об этом никогда не узнала. Но она не могла не узнать, если читала гаванские газеты, а она, конечно, их читала с некоторым запозданием, но читала.
Габриэль получал тогда сорок песо в месяц, и этого при разумных расходах ему хватало. Восемь песо он платил за комнату в пансионе «Друг» на улице Нептуна, 35; обедал он в кабачке О’Рейли, на что уходило около тридцати сентаво в день. Остальное шло на книги, прачечную и прочее, необходимое тому, кто посещает университет. Однако денег недоставало на все, другими словами, их не хватало на развлечения.
Ежедневно за пять сентаво он покупал газету «Ла Дискусьон» и читал о том, что театр «Молино Рохо» дает бенефис со следующей программой: «Креольское рыцарство», «Купание прекрасной Фрины» и «Курица, несущая золотые яйца». С участием любимицы публики Аиды ди Глория. В пятницу — премьера «Школы плутовства». Из этой же газеты он узнавал, что в парке Мирамар Сантос и Артигас показывают фильмы, в том числе и снятые на Кубе: «Либорио достается главный выигрыш», «Прибытие генерала Вуда» и как достойное завершение программы полнометражный фильм «Андрэ Шенье» с участием актеров «Комеди Франсэз».
Габриэль часто бывал и в «Молино Рохо», и в «Мирамаре», а также в «Альгамбре», в «Политеаме» и в «Альбису», где в то время давали «Веселую вдову». Но хотелось большего. И однажды было решено создать «Общество».
Их было двенадцать. Все они изучали право, а шестеро из них жили в доме 35, по улице Нептуна. Идея сводилась к тому, чтобы каждый месяц вносить по одному песо и выбирать президента, который распоряжался бы этим фондом и обеспечивал бы по воскресеньям развлечения.
Первым президентом «Общества» был Хуанито Диас, и это ему пришла в голову блестящая мысль истратить пять песо на первый взнос за пианолу. Конечно, этот взнос был единственным. Чтобы пианолу не могли отобрать, они дали неверный адрес, и в праздничные дни перевозили ее с места на место в украшенном коронами погребальном фургоне, за что каждый раз платили шоферу пятьдесять сентаво.
В конце первого месяца, подсчитав расходы, они увидели, что денег на выпивку все равно не хватает. Кетико Эрнандес, избранный вторым президентом, подал счастливую мысль отправиться к Рамону Гомесу. (Кетико, царство ему небесное, в конце концов стал хозяином продуктового магазина и умер в объятиях мулатки, после того как съел не в меру много фасоли.)
У Рамона Гомеса на улице Санха был перегонный аппарат, с помощью которого он изготовлял ром «Гомес». Делегация пришла к нему в тот самый момент, когда он, стоя в одной рубашке, без пиджака, считал пузатые бутылки. Идея состояла в том, чтобы сосредоточить деятельность «Общества» на пропаганде рома и за это получать бесплатную выпивку.
Дон Рамон согласился. Он велел отпечатать несколько тысяч листовок: «Пейте ром «Гомес»; обратную сторону листовок промазали клеем. Ребята расклеивали их по городу и каждую неделю получали шесть бутылок рому и шесть анисовой водки.
В те же самые дни произошла история с «Альфонсом XIII». Паченчо узнал, что на этом испанском пакетботе прибывает Маринита Луис, которая до того, как уехала в Испанию, была его любовницей. Они с Габриэлем пошли ее встречать.
На палубе Маринита познакомила их с сеньорой В., с которой подружилась во время плавания. Сеньора В. в письмах договорилась о браке с сеньором М., у которого в столице был большой магазин мужского белья. Сеньоре В. рубашечник не понравился, и она отказалась от данного обещания. (Потом уже Маринита рассказала, что на корабле у В. был роман со старшим офицером.)
Маринита носила красные подвязки, но и сеньора В., по-видимому, была не так добродетельна, как могло показаться. Паченчо отвел обеих к Глории Трес, содержавшей самое элегантное по тем временам заведение. Какая там была клиентура! Ни один из завсегдатаев не имел в талии меньше сорока двух дюймов, а свои животы они обтягивали жилетками из дорогого сукна, перекрещенными золотыми цепочками.
Паченчо и Габриэль познакомились там с другими девушками, и очень скоро все «Общество» навещало самых прекраснейших куртизанок Гаваны. Было решено, что сбор с Рамона Гомеса необходимо увеличить. Но для этого потребовалась сенсация. Тогда они вспомнили о театре.
В тот день они заранее собрались в Центральном парке и стали ждать конца спектакля, когда публика начнет разъезжаться. Сидя на скамейке, Габриэль Седрон нервно курил сигарету, ему вспомнилось — он прочел об этом в газете «Ла Луча», — что накануне вечером в кафе «Комары» завязалась перестрелка и в результате были ранены два человека и одна лошадь. Очень может быть, что сегодня вечером произойдет что-нибудь похожее. Никогда не известно, на что можно нарваться, имея дела с офицером, который еще совсем недавно воевал, — с офицером, который всегда носит при себе страшный бискайский револьвер.
Но вот огни в вестибюле театра стали ярче, нервы напряглись еще больше. Они перешли через улицу и, стоя перед входом, делали вид, будто читают афиши. В дверях показалась публика в парчовых платьях и отутюженных фраках. Парни незаметно стали наклеивать рекламы рома «Гомес» на спины кавалеров, на экипажи, на поджидавшие хозяев сверкающие «паккарды», на стены и на цилиндры.
Скандал, как и надеялись, был грандиозный. Жаль только, что сенатор Понсе своей тростью сломал руку Хуанито Диасу.
На следующий день знаменитый репортер Рекардо Дольс посвятил этой проделке свои «Заметки на злобу дня». Но тут все стены столицы оказались оклеенными листовками, предлагавшими ром «Гомес». Торговля оживилась, и дон Рамон повысил плату до двенадцати бутылок рому и восьми бутылок анисовой водки. Кутежи «Общества» нашумели на всю округу. Габриэля Седрона огорчало только то, что его мать узнала обо всем и написала ему пространное письмо, где предостерегала сына от дурных компаний.
Развлечения приняли такой размах, что Габриэлю Седрону для поддержания сил пришлось купить себе два патентованных средства: настойку Берро и эликсир доктора Бастида. По воскресеньям он проделывал на трамвае длинный путь до Ведадо и там укреплял здоровье морскими купаниями. Неистощимый на выдумки Хуанито Диас быстро поправился и снова мог принимать участие в развлечениях «Общества».
Габриэль всегда помнил отцовский совет: в этой стране хорошо одним генералам и ученым — и потому не пренебрегал занятиями. Летними вечерами он ходил с Паченчо гулять, они ели фруктовое мороженое и смотрели на золотую молодежь времен республики: Бебито Эчарте, Хенарио де ла Вега, Хорхе Бомбальера, Пепито Искьердо, Артуро Такечеля, Бекико Пелайеса — так сказать, ее цвет, самые сливки. Во время воскресных прогулок случалось ему с восхищением наблюдать и знаменитую куртизанку по прозвищу Живой труп, которая прогуливалась по Прадо в своем экипаже; ее бесстрастное лицо было покрыто белилами, что еще больше подчеркивало белизну кожи: такова была ее манера предлагать себя. Некогда в ее постели побывали известнейшие люди.
Огни Гаваны, вначале ослепившие Габриэля, теперь стали ему привычными. Он уже не ходил, как бывало раньше, в шляпный магазин «Энрике» поглазеть на хлопотавших там красавиц. Он всерьез занялся учением. Ежедневно читал газеты и, поскольку увеличилось его месячное содержание, сумел послушать Тамаки Миуру в «Мадам Баттерфляй», Эухению Суффоли и Энрике Борраса — словом, приобщался к серьезному искусству.
Это были счастливые времена, деньги текли рекой. И поэтому, когда умер дедушка Сандалио, Габриэль ответил отказом матери, которая звала его приехать заняться делами. В письме он посоветовал ей нанять управляющего. Огромный город лежал перед ним — только руку протянуть, — и Габриэль решил его завоевать.
БЕЛОЕ ЗОЛОТО
БЫТИЕ
В начале сотворил бог отели «Ритц» и «Уолдорф».
Пятая же авеню была безвидна и пуста, и тьма над поверхностью Олд-Бонд-стрит; и дух божий носился над Гайд-парком.
И сказал бог: да будет «Тиффани», и стал вексель.
И увидел бог: hors d’oeuvre[59], что она хороша, и отделил бог Ниццу от Монте-Карло.
И назвал бог мартини very nice[60], а путешественника назвал болтуном. И был вечер, и было утро: день один.
И сказал бог: да будет твердь посреди трестов, и отделил дебет от кредита.
И создал бог твердь и отделил проценты, которые под твердию, от долговых обязательств, которые над твердию: и стало так.
И назвал бог твердь фондовой биржей. И был вечер, и было утро: день второй.
И сказал бог: да соберутся все меню, которые на Вандомской площади, в одно место и да явятся à la carte[61]: и стало так.
И назвал бог Уолл-стрит улицей только для господ, а собрание забастовщиков назвал большевистским. И увидел бог, что хорошо.
И сказал бог: да произрастет час коктейлей «дайкири» со льдом и five o’clock[62] и чековая книжка, приносящая по урожаю тростника плод, в котором семя его по роду его, в гаванском Яхт-клубе: и стало так.
И произвели рубщики тростника колонов — колонов, сеющих семя по роду их, и чаны, приносящие необработанный сахар, в котором семя его по роду его, в бумагах расчетной платы. И увидел бог, что хорошо.
И был вечер, и было утро: день третий.
И сказал бог: да будет tips[63] на тверди ночных клубов, для отделения дня от ночи, и да будут они для знамений, и для сезонов, и дней, и годов, и да будут «Say it with flowers»[64], на тверди цветочных магазинов, чтобы освещать благодарность: и стало так.
И создал бог две улицы великие: улицу большую, для управления ночью, и улицу меньшую, для управления днем, и vedettes[65].
И поставил их бог по всему континенту, чтоб не хватало денег.
И улицу большую назвал Бродвей, а улицу меньшую назвал Рю-де-ла-Пэ. И увидел бог, что хорошо.
И был вечер, и было утро: день четвертый.
И сказал бог: да будут ссуды на сахарное производство и опротестованные векселя и они да полетят по нотариальным конторам перед лицом тверди законов.
И сотворил бог Моргана и Рокфеллера больших и всякую душу живую, пресмыкающихся перед ними, которых произвел сахар по роду их. И увидел бог, что хорошо.
И благословил их бог, говоря: плодитесь и размножайтесь и наполняйте бонами республику, и банкроты да размножаются на земле.
И был вечер, и было утро: день пятый.
И сказал бог: да произведут урожай тростника по роду их фирмы «Данхил», и «Салка», и «Шанель»: и стало так.
И сказал бог: создадим Кантри-клуб по образу нашему, по подобию нашему, и да владычествует он над банковскими счетами, и над Каннами и Биаррицем, и над Булонским лесом, и над журналами, и над всеми hang-overs[66], пресмыкающимися по земле.
И сотворил бог cover charge[67], по образу своему, по образу божию сотворил ее; блюзы и фокстроты сотворил.
И благословил их бог, и сказал им бог: плодитесь и размножайтесь и наполняйте гаванские Билтмор-, Яхт- и Кантри-клубы и нареките их по имени их: Г. Б. Я. К. и владычествуйте над всеми дамскими комнатами в барах на Парк-Лейн и Авеню д’Опера и над всяким, кто говорит «Au revoir»[68], «See you soon»[69] и пресмыкается по земле, и прежде всего — спортсменами.
И сказал бог: вот, я дал вам всякие слова — for he is a jolly, good fellow[70], перед ним hats off[71]; и всякие extra dry[72], superluxe[73] — вам это будет в пищу.
А всем welcome[74] на земле, и всем enchanté[75] в небесах, и всякому, кто курит сигару из сигар — «Корону», в которой душа живая, и всякому, кто говорит «I like my way»[76], и всякому, кто говорит «c’est la vie»[77], «все это анархисты», «мамуля любит духи», дал я путешествия за границу: и стало так.
И увидел бог все, что он создал, и вот, устыдился весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.
И совершены небо и земля, и все принадлежности их.
И совершил бог в день седьмой дела свои, которые сделал, и почил в день седьмой от всех дел своих, которые создал.