ное. Ни к чему у него сердце не лежит. Придется нам с тобой позаботиться о его детишках. Ты не можешь себе представить, чего мне стоило уговорить его заночевать на работе. Хотел возвращаться домой в два часа ночи.
Но Кико едва ее слушал. В его душе шла борьба между мужским самолюбием и страхом. Нет, он должен идти, иначе его жена умрет от беспокойства.
— Я ухожу, Лола. Не забудь, что мы ждем тебя завтра, хорошо? И пораньше, пожалуйста.
Протягивая ей руку, он крепко прижал пальцы один к другому, чтобы не дрожали. Теща тоже встала.
— Приду обязательно. Завтра утром. А ты поосторожней, ладно? Будь внимателен на улице.
Она открыла дверь.
«Ждет не дождется, чтобы я скорей ушел, — подумал портной с неприязнью. — Никакой жалости к человеку».
Но тут снова раздался взрыв. Ближе, чем в прошлый раз. И выстрелы. Отделяли из винтовок, автоматов, пистолетов. Кико отскочил от двери, которую старуха торопливо захлопнула.
— Святая Мария!
— Стреляют… — сдавленным голосом пробормотал портной.
— Спасибо, сама слышу. Уж я-то знаю, что это такое.
— Стреляют в воздух, — продолжал Кико. — Солдаты хотят напугать тех, кто взрывает бомбы. Это не страшно. Не задерживайте меня, донья Лола, мне надо идти.
Но он не двигался с места. Его ноги словно приросли к полу. Плечи ссутулились, сам он съежился.
Теща обеими руками поскребла в голове.
— Стреляют в воздух, но ты не торопишься уходить, — сказала она спокойно. — А еще хотел, чтобы я пошла с тобой! Идти сейчас по городу?! Ты мужчина, и у тебя нет другого выхода, а то бы я и тебя не пустила. Разумеется, ты должен идти, но пока подожди немного.
Собрав все силы, портной сжал кулаки и решительно заявил:
— Я пойду, Лола. — Его голос срывался. — Я не могу в такую ночь оставить Эмилию одну.
И снова двинулся к дверям.
— Хорошо, но погоди хоть, пока перестанут стрелять.
Он совсем не был уверен, что стрельба кончится до рассвета. Но мужество оставило его, он это понял.
— Ладно, донья Лола, — согласился он, обмякнув. — Я уйду, едва кончится стрельба.
Он отошел от двери и опустился в качалку.
Солдат у ворот опустил цепь до земли, и полицейская машина въехала во двор казармы Монкада. Охранник, выходя из будки, даже не взял с собой автомата, ни о чем не спросил. Видно, водитель дал ему условный сигнал фарами.
Карлос Эспиноса вытянулся между солдат, развалившихся на сиденье по обе стороны от него. Проехав мимо нескольких желтых зданий, обнесенных высокой стеной, машина остановилась перед широкой лестницей. Кругом было темно и тихо, лишь немногие окна светились в непроглядном мраке.
Солдаты вытолкнули юношу из машины. Впереди шел сержант. Конвоировали Карлоса толстяк-полицейский и солдат с автоматом. Они крепко держали его за локти. Спускавшийся вниз по лестнице капрал остановился, обмахиваясь фуражкой, поглядел на юношу:
— Что он натворил?
— Мы нашли у него бомбу, — ответил сержант.
— А почему не оставили его на месте? — с ненавистью глядя на Карлоса, спросил капрал.
Сдвинув фуражку на затылок, сержант провел пальцами по виску.
— Да так, — задумчиво протянул он. — Приказ есть приказ. Похоже, что капитану нравятся допросы.
Все четверо рассмеялись, и в пустом вестибюле смех прозвучал как в бочке. Карлос поднял скованные руки и тыльной стороной ладони почесал подбородок. В полумраке лестницы мокрый от пота лоб его поблескивал, точно зеркало, но глаза были тусклыми.
— Тогда тащите его, — сказал капрал, и уже снизу донесся его голос: — Хотел бы и я задать ему жару…
От верхней площадки лестницы в глубину здания вел ярко освещенный коридор. Режущий глаза свет показался Карлосу адским пламенем, и, сцепив пальцы рук, он негромко прочел:
Со Сьерры-Маэстры разносится клич,
К свободе он нас призывает…
Солдат, шедший слева, ударил его кулаком по кровоточащему рту.
— Значит, клич, да? — обернулся сержант. — Сейчас ты издашь клич вон там.
Его палец указывал в даль освещенного коридора. Белые стены блестели, будто полированный мрамор. В этой холодной сверкающей чистоте шаги отдавались погребальным маршем.
У одной из дверей их ждал капитан. Худощавый молодой человек с жестким, костлявым лицом. Золоченые погоны казались чрезмерно большими на его узких плечах.
— Ведите его сюда, — приказал он сержанту и прошел в кабинет, оставив дверь открытой.
Солдаты втолкнули Карлоса в комнату.
Перед столом черного дерева сержант остановился и, вытянувшись по стойке «смирно», поднес ладонь к козырьку фуражки. Капитан, едва ответив на приветствие, рассеянно посмотрел на Карлоса из-под полуопущенных век.
— Ты что, динамитчик?
Глядя на блестящую поверхность письменного стола, Карлос молчал.
— Мы поймали его, когда он собрался поджечь фитиль, — доложил сержант. — Верно, ребята?
— Да, сеньор, — подтвердил толстяк. — У него в руках были спички.
Сержант положил на стол бомбу.
— Черт возьми! — поразился капитан. — Недурная игрушка для такого молокососа. Восемь дюймов, а?
— Восемь дюймов, капитан.
Офицер медленно поднялся. Заложив руки за спину, он, не торопясь, обогнул стол и стал рядом с сержантом. Толстый солдат, казалось, вот-вот лопнет от натуги. Выпятив грудь, он правой рукой крепко вцепился в руку юноши, а левую вытянул по шву. Оба солдата ни на минуту не отпускали Карлоса, вцепившись в свою добычу и гордясь ею, словно удачливые охотники.
— Ты, наверное, понимаешь, — сказал капитан Карлосу, — что тебя ждет.
Юноша молчал. В дверь кабинета тихо постучали. Вошел солдат. Отдав честь, он застыл, ожидая, когда капитан обратит на него внимание.
— В чем дело? — спросил тот.
Солдат подошел к офицеру и прошептал что-то ему на ухо. Слушая, капитан пристально смотрел в глаза Карлоса Эспиносы.
— Хорошо! — кивнул он, когда солдат кончил. — Пусть приволокут его сюда.
Щелкнув каблуками, солдат козырнул и, четко повернувшись кругом, вышел, громко печатая шаг. Все молчали, словно из-за его прихода забыли, зачем они оказались в этом кабинете.
Внезапно раздался серьезный и торжественный голос юноши:
— Если вы все это делаете, чтобы напугать меня, то напрасно теряете время.
Офицер улыбнулся.
— Пугать тебя? — сказал он. — Мы вовсе не хотим пугать тебя. О тебе не было речи.
— Значит, о ком-то другом. Когда-нибудь вы заплатите за все, что творите сейчас. — Его каштановые волосы, растрепавшись, упали на лоб, и руками, закованными в наручники, он старался откинуть их назад. — Заплатите своей кровью.
Капитан засунул руки за пояс и воскликнул с деланным изумлением:
— Смотрите-ка, рассуждает!
— Вы будете молить о пощаде, — продолжал Карлос.
Ошеломленные солдаты не знали, что предпринять. Сержант первым вспомнил о чести мундира.
— Молчать! — свирепо гаркнул он.
Но юноша продолжал:
— За все расплатитесь, уверяю вас…
Удар кулаком заставил его замолчать. Толстый солдат вытер кровь с пальцев. Улыбаясь, капитан покачал головой.
— Значит, ты владеешь собой, — сказал он, кривя губы. — А я уж думал, онемел от страха. Однако ты выдержки не теряешь, и это даже лучше. Это отлично. Как тебя зовут?
Ясные глаза юноши потемнели от презрения и ненависти.
— А вам какое дело?
Сержант сунул руку в карман.
— Это мы взяли у него, капитан, — пояснил он. — Удостоверение торгового служащего.
Капитан раскрыл книжечку.
— Хорошее фото, — сказал он, изучая удостоверение. — Очень хорошее. Совсем как живой. — Он громко прочел: — Карлос Эспиноса Феррер. — Потом прибавил, старчески шепелявя: — Так вот как тебя звали. И жил ты в Педреро и Эскарио. Очень хорошо.
Капитан, улыбаясь, взглянул на своих людей.
— Вы можете идти, — дружески сказал он. И мрачно добавил: — А этот цыпленок останется здесь!
Сержант и солдаты, щелкнув каблуками и откозыряв, вышли.
Оставшись с капитаном один на один, Карлос Эспиноса вызывающе выпрямился. Глаза юноши выражали решимость, над верхней губой блестели бусинки пота.
Пока его везли сюда с Трочи, он продумал план действий. Карлос знал, что смерть будет ужасной, что его наверняка подвергнут самым жестоким пыткам, чтобы заставить говорить. И решил, что ускорит свою смерть, если будет держаться насмешливо и вызывающе. Он приведет палачей в бешенство, и тогда один из них, охваченный яростью, выстрелит в него, таким образом он избежит пыток. Однако, юноша понимал, что оскорблять своих мучителей он сможет лишь в приступе гнева. И теперь, когда даже удар по лицу не вызвал в нем этого спасительного чувства, он клял свой мягкий характер.
Капитан, оскалившись, показал черные от никотина зубы.
— Ты нам поможешь, — шепнул он, как друг и сообщник. — Я знаю, что ты нам поможешь. Это тебе выгодно.
Он говорил по-отечески мягко, но с легкой угрозой.
Юноша продолжал с презрением глядеть на него. Взмахнув закованными в наручники руками, он воскликнул.
— Я ничего не скажу. Вы теряете зря время.
— Скажешь, скажешь, например, кто дал тебе эту игрушку. А если не скажешь, сам увидишь, что тебя ждет. — Угроза в его голосе звучала уже откровенно.
Карлос Эспиноса, сгорбившись, опустил голову. С его лица сошло вызывающее выражение, он казался сломленным.
— Хорошо, я все скажу, — прошептал он еле слышно. — Все. Но поклянитесь, что никто не узнает, что это я сказал.
— Клянусь, — заверил капитан, поднимая руку. — Ну, кто дал тебе бомбу?
Юноша выпрямился. Улыбка обнажила его ровные, блестящие зубы. Медленно, негромко сказал:
— Фидель Кастро. Это бомбу дал мне Фидель Кастро. Он сейчас в Сьерре, и вам осталось только сбегать за ним. Но ведь ты сын потаскухи и побоишься туда пойти. Ты сын потаскухи и не сможешь подняться…
На этот раз удар пришелся в подбородок, свет померк в глазах Карлоса.
Перестрелка утихла, и уже давно не было слышно взрывов. Тишина, воцарившаяся на улицах, поползла в полутемную комнату, где в напряженном ожидании сидели мужчина и женщина. Кико понимал, что настало время идти домой. Тревожные звуки умолкли. А Лола, прищурив глаза, склонила голову на грудь и, улыбаясь, укоризненно покачивала головой. Кико удивился, но она, казалось, вовсе не собиралась спать.