Когда вечером угрюмо сидели у костра, Ромул, молча глядевший на угли, вдруг спросил:
— Синьор Челино, дали бы вы мне винтовку, а?
— Зачем тебе?
— Стал бы бить ланци.
— Ого, какой ты! — Солдаты засмеялись.
Один сказал:
— Сперва постригись… Оброс не знаю как. Может быть, тебя тоже воспитывала волчица, как твоего тезку, основателя Рима. Больно уж шустрый! Нет, мы как-нибудь сами.
— Вас дождешься, — недовольно пробурчал Ромул. Мальчишка недоумевал, как можно отсиживаться в такое время в пещере, и тем более с оружием. От скрытого упрека солдатам стало не по себе.
— А что, Ромул правильно говорит. — Это сказал Челино. — Сколько мы будем сидеть?
— А что делать?.. Ты можешь заставить извергаться Везувий? Всему свое время, — Берсальер кивнул на пологие скаты вулкана, дымящегося невдалеке. — Вот если бы кто поднял нас, собрал, тогда дело другое. Что мы можем одни…
Солдаты понуро молчали. Что делать?..
Кто мог ответить на это солдатам, привыкшим к одним поражениям.
Самую страшную весть Ромул принес позже, спустя недели две после перемирия. В пещеру он пришел не один. Следом за ним тяжело поднимался солдат в истрепанной, грязной одежде. Челино присмотрелся. Так ведь это же тот самый солдат, с которым отступали из Греции, Дезертир. Он еще подсказывал тогда, что надо быстрее смываться, пока не поздно. Потом увязался за ними и всю дорогу вел такие крамольные разговоры, что становилось страшно. Солдат тоже узнал Челино.
— Смотри-ка, где пришлось встретиться! Жив?
— Как видишь… Откуда ты взялся?
— Из Кефалонии… Трубочисты[13] все-таки заставили меня вернуться в Грецию. Помнишь, когда высадили из санитарной повозки?
Солдат рассказал, что произошло на этом острове в последние дни.
Он служил в дивизии «Акви», а дивизия стояла на острове Кефалонии в казармах, недалеко от Аргостолионе. Жара и скалы, но служить можно. Дивизия несла гарнизонную службу вместе с немецкими частями. Когда Бадольо объявил о перемирии, немцы предложили разоружиться. Командир дивизии генерал Гандин отклонил их предложение. Тогда немцы попытались отобрать оружие силой. Не тут-то было! Солдаты сами полезли в драку. Начались самые настоящие военные действия. Бой длился несколько часов. Итальянские части заняли холм Телеграфос и взяли с полтысячи пленных. К немцам подошло подкрепление. Целую неделю дрались с переменным успехом. Наконец, осажденная с моря и с воздуха, дивизия вынуждена была сложить оружие. Ведь над головами несколько часов подряд висели десятки пикирующих бомбардировщиков. Бой кончился, тут и началась самая настоящая бойня.
Двое суток разъяренные победители расстреливали итальянских солдат и офицеров. Убивали и в одиночку и группами. Всего расстреляли около пяти тысяч человек.
Солдат все еще переживал ужас недавних событий. Остатки их батальона выстроили на холме. Каждого десятого вывели из строя и расстреляли. Потом приказали сомкнуть ряды и расстреляли каждого пятого. Это продолжалось до самого вечера. Потом убивали каждого третьего. Если бы не наступившая темнота, расстреляли бы и остальных. Но на этом не все еще кончилось.
После расправы, учиненной немцами, в дивизии «Акви» уцелело около шести тысяч человек. Пленных загнали во двор казармы в Аргостолионе, держали там, как скот, без воды и хлеба. Потом объявили — всех отправят в Германию. Погрузили на корабли, и караван судов вышел в море. Два судна подорвались на минах, солдаты тонули, но их никто не спасал. Немецкие конвоиры с других пароходов расстреляли из пулеметов барахтавшихся в воде людей…
Третьего дня итальянских солдат привезли в Барлетту и посадили в вагоны. В Фоджи солдату удалось бежать. Так он попал в Неаполь. Ромул нашел его на товарной станции и привел в Камальдоли. Вот и всё.
Челино посмотрел на солдата.
— У тебя седые волосы, — сказал он. — Раньше вроде не было.
— Не знаю. Я еще не видел себя в зеркало.
Солдат остался в пещере. Его звали Чезаре. Он проспал почти целые сутки. Встал отдохнувший, но голодный как дьявол. А есть нечего. Только орехи да еще рыба, похожая на сардину, но побольше размером. Принес ее Ромул горячую, завернутую в виноградные листья. Он считал своим долгом опекать Чезаре. Мальчуган выловил рыбину в море и сумел ее где-то изжарить. Конечно, вся эта еда только раздразнила аппетит Чезаре.
Население Камальдоли за последние дни увеличилось. Военный комендант Шолль объявил приказ о трудовой повинности. Вся молодежь должна явиться на сборные пункты. Отсюда их повезут в Германию. Из тридцати тысяч явилось человек полтораста. Полковник Шолль предупредил — все, кто не явится в течение двух дней, будут расстреливаться патрулями. 28 сентября истекал срок. Молодые парни ушли в овраги, исчезли в трущобах и катакомбах.
Другой приказ германских властей предписывал неаполитанцам очистить немедленно целый район, объявленный запретной зоной. Двести тысяч жителей поднялись с насиженных мест. Многие тоже пришли в Камальдоли. Тесные, кривые улицы, повторявшие изгибы оврагов, превратились в цыганский табор — горели костры, женщины готовили пишу, разнимали детей, почувствовавших раздолье на новом месте. Мужчины собирались группами, обсуждая последние новости. Бесчинства немцев все больше накаляли обстановку.
Чезаре куда-то исчез из пещеры. Перед тем он долго шептался с Ромулом. Ушли они вместе, после того как мальчуган откуда-то притащил гитару. Бруно услышал внизу, на улице, его голос, Чезаре пел неаполитанскую песенку, аккомпанируя себе на гитаре. Песня была веселая, задорная, но совсем не к месту, не ко времени. Женщины так и отнеслись к ней. Что это солдат, пьян, что ли! Кричали ему вслед, сварливо ругали, а Чезаре продолжал негромко петь, не обращая внимания на женщин:
Под Неаполем море сине,
Как глаза моей милой,
Как глаза моей милой.
Женщина, раскрасневшаяся у костра, погрозила ему поварешкой, которой мешала что-то в закопченной кастрюле.
— Чтоб тебе петь эту песню на похоронах твоей матери! — крикнула она, дополнив свое пожелание крепким ругательством.
Но Чезаре продолжал свое, и он добился того, чего хотел. Он нашел таким способом несколько человек, воевавших в Испании. Песня служила паролем. Первый же гарибальдиец, услыхав ее, встрепенулся и подошел к Чезаре:
— Ты был там?
— Где — там? — Чезаре проверял.
— Сам знаешь — под Теруэлем.
— Был, а ты?
— Тоже. Помнишь, как пели…
— Тогда приходи сегодня вечером вон в ту пещеру. Видишь, на самом верху — правее скалы.
— Ловко ты это придумал! — восхищенно сказал гарибальдиец. — Приду обязательно.
Чезаре бродил целый день, напевая песенку о синеглазой неаполитанке. За день ему удалось обнаружить еще четверых, воевавших в Испании. Все они собрались в пещере вечером после заката. Говорили долго, и Челино был с ними согласен, что нельзя сейчас сидеть сложа руки.
Случилось это как раз накануне того дня, когда в Неаполе распространился слух — корабли союзников подходят к городу, готовят высадку нового десанта. Ни для кот не было тайной, что в районе Салерно американцам и англичанам удалось закрепиться на итальянском побережье. Они медленно продвигались на север.
Жители Камальдоли бросились к морю, карабкались на возвышенности, глядели во все глаза и действительно увидели в море целую флотилию кораблей. Корабли вскоре исчезли, но их появление послужило сигналом. Пришло время расправиться с ланци! Иначе они еще натворят бед перед уходом.
Днем, когда на горизонте еще маячили дымки военных судов, на улицах затрещали первые выстрелы. К вечеру перестрелка усилилась, а ночью повстанцы заняли форт Санто Эльмо и забрали оружие. Но все же его было так мало, а гитлеровцы вооружены до зубов. В ход пошли дробовики, старые ружья, мушкеты времен Гарибальди, сабли, ножи и, конечно, неизменное оружие всех времен и народов — булыжники с мостовой и куски черепицы. Утром повстанцы заняли стратегические пункты — перекрестки улиц, главные магистрали, но борьба пока ограничивалась мелкими стычками. Воды залива оставались безлюдными. Ни единого дымка на горизонте, ни единого судна. Слухи о десанте не подтвердились.
Но что же делать? Не бросать же начатое. Восстание ширилось, перебрасывалось из квартала в квартал. Оно развивалось стихийно, чувствовалось, что в городе нет единого центра, руководившего борьбой повстанцев. Дрались в каждом районе, каждый по-своему.
Немцы, встревоженные беспорядками, вывели на улицы танки. Повстанцы бросились возводить баррикады. Они выросли на Старом Вомаро, на крутом и горбатом подъеме улицы Донна Реджинаэ, разгорелись бои в порту, в привокзальных районах, на Рионо дель Васто — как раз в тех районах, где больше всего бедноты.
Из Камальдоли пришло с полсотни людей, вооружившихся чем попало. Привел их Чезаре. Тут был и Бруно, сын убежденного дезертира Антонио Челино и сам опытный симулянт И дезертир. Сейчас его будто подменили. Челино сам теперь рвался в бой. Добраться бы ему до нацистов. Он убедил Чезаре — надо идти в Старое Вомаро. Там должно быть оружие. Он сам его спрятал, когда покинули зенитную батарею. Оружие сохранилось, уцелели даже снаряды. Но что с ними делать? Чезаре придумал — в случае чего бить по немцам прямой наводкой. Зенитки стояли на старом месте, немцы не успели их увезти.
Пушку на руках вытянули на улицу. Получилось как раз вовремя — на баррикаду, преграждавшую подступы к Вилла Флоридиана, ползли немецкие танки. Они расчищали дорогу германским солдатам. Бруно заложил снаряд и ударил прямой наводкой. Танк взорвался посреди улицы. Восторженные крики были наградой зенитчику за меткий выстрел. Остальные «тигры» отползли и исчезли за поворотом улицы.
Битва захватывала все новые кварталы. Полковник Шолль недоумевал. Кто бы мог подумать! Макаронники, герои отступлений, дерутся так, что приходится думать об уходе из города. Но это не легко теперь сделать. Почти весь город в руках повстанцев. Немецкие части сражаются изолированно в разных районах Неаполя. Связь между ними нарушена.