– Ладно. Хорошо, – говорит Рохелио. – В коридоре есть камера видеонаблюдения?
– Я не знаю, – отвечает Сюзанна.
– Вы должны это выяснить. Если есть запись того, что произошло, – достаньте ее. И мне понадобится…
– Я все записала! – перебивает меня Сюзанна. – На свой телефон. Я думала, он будет вести себя прилично, если его будут снимать, но он даже не взглянул на меня.
– Отлично. Это здорово. Отправьте видео Алии. Мне по-прежнему нужно, чтобы вы раздобыли видеозапись из коридора, если она существует. И нам нужно, чтобы вы обе записали свои показания. И узнайте имя вашего соседа. Если вы знаете, в какую больницу его отвезли, это еще лучше.
– Хорошо. Мы это выясним.
– Хорошо. Берегите себя, держитесь вместе, – произносит он успокаивающим тоном, – но вы должны поторопиться. Чем скорее мы разберемся с Дариусом, тем в большей безопасности вы обе будете.
– Разберемся? – недоумевает Эми. – Что это значит?
Я объясняю:
– Это значит, что его нужно поместить туда, где он не будет представлять угрозы ни для тебя, ни для себя, ни для кого-либо еще. Только человек, который живет с ним, может обратиться с просьбой поместить его под наблюдение. Мы отправим тебе документы как только сможем. – Мой голос смягчается. – Эми… Я прошу тебя. Я знаю, что ты прошла через ужасное испытание, но, пожалуйста. Помоги мне доставить моего сына в безопасное место.
– О… ясно. – Она откашливается. – Ладно.
– Мы не обходим закон, – добавляет Рохелио. – Когда будешь готова, ты решишь, что хочешь делать, но ты позвонила Блэку, а не в полицию, так что, я полагаю, ты хотела чего-то подобного.
Я неодобрительно смотрю на него, что за наглость!
– Нет, Алия права, – соглашается Эми. – Ему нужна помощь прямо сейчас. А мне нужно привести свои мысли в порядок, прежде чем принимать важные решения.
– Хорошо. Перезвони Алии, как только узнаешь больше. И внимательно просматривай свои сообщения и электронную почту.
– Спасибо, Эми. – Мой голос дрожит от искренности. – Большое тебе спасибо.
– Не за что.
Отключив связь, я сердито смотрю на Рохелио.
– Вопрос о том, чтобы отправить Дариуса в тюрьму, даже не рассматривается.
– Не тебе решать, когда дело касается Эми, – категорично заявляет он. – Или соседа. А теперь звони доктору Гольдштейну.
Я сажусь, чувствуя легкое головокружение. Разговор с Джозефом Гольдштейном еще больше выматывает меня. Во время разговора приходит видеозапись Сюзанны, и я пересылаю ее доктору. Мы смотрим ее вместе, и я изо всех сил стараюсь не терять самообладания. Мне больно видеть своего сына таким… неуравновешенным. Я с трудом его узнаю, и у меня сердце разрывается, когда я вижу, как сильно он нуждался в моей помощи, пока я была слишком сосредоточена на «Бахаран-фарма». И на себе.
Закончив разговор, я чувствую себя опустошенной. Подняться на ноги – это усилие, все мое тело словно отяжелело, но я справляюсь. Я всегда каким-то образом нахожу способ справиться.
– Эй. – Рохелио хватает меня за руку и притягивает к себе, заключая в крепкие объятия.
Это уже перебор.
Я плачу, потом разражаюсь рыданиями. Рохелио крепче прижимает меня, нежно покачивая. Он достаточно умен, чтобы ничего не говорить, и достаточно добр, чтобы быть терпеливым. Я давно поняла, что источник слез бесконечен, но все равно, кажется, прошла целая вечность, прежде чем мои слезы закончились. Рыдания перешли в икоту, а затем наконец в прерывистое дыхание.
Я отстраняюсь, вытирая лицо.
– Я безумно устала. – Тяжело вздыхаю. – Но мне нужно идти. Я не могу позволить Кейну разбираться с этим в одиночку.
– Хочешь, я пойду с тобой? – предлагает он.
– Да, но нет. – Мне удается улыбнуться, когда он выдавливает из себя смешок. – Нам нужно собрать всю информацию для Гольдштейна. Если ты сможешь найти соседа, это очень помогло бы. Нужно с ним связаться, по крайней мере покрыть его медицинские расходы и по возможности предотвратить судебный процесс. Должен быть способ договориться с ним об урегулировании.
– Я его найду. – Я киваю, зная, что он может. – По дороге я позвоню Рамину и узнаю, что мы можем сделать, придерживаясь рамок закона. Мне придется рассказать ему о том, что происходит. Как мне это сделать?
– Ты – крепкий орешек. Ты можешь все. – Я смотрю на него и чувствую признательность за все, что он сделал для меня за последние несколько недель. – И почему тебе не на двадцать лет больше?
Он подмигивает.
– Ты мне льстишь.
Я отмахиваюсь, когда он направляется к двери:
– Самоуверенный ублюдок.
Мне требуется несколько минут, чтобы умыться и снова нанести макияж. За это время я укрепляю свою решимость. Я совершала ошибки, чтобы достигнуть того, что имею сейчас, но я могу их исправить. Моя разрушенная семья была постоянным источником беспокойства. Пришло время воссоединить ее, залечить все раны, которые ослабляют нас, чтобы мы могли продолжить строить нашу империю. Возможно, будущее будет выглядеть не так, как я всегда надеялась и представляла – мне просто придется с этим смириться.
Если я чему-то и научилась за прошедший день, так это тому, что план не обязательно должен быть выполнен именно так, как я хочу, лишь бы желаемый результат был достигнут.
Выйдя из ванной комнаты в свой кабинет, я пользуюсь моментом, чтобы осмотреться. Столько элементов декора было тщательно подобрано для достижения оптимального эффекта. Мне нужно выглядеть сильной, успешной, влиятельной, властной…
Жаль, что я не уделяла столь же пристальное внимание благополучию своих взрослых детей.
32Алия
Несмотря на утренние пробки, дорога до пентхауса не занимает много времени. Поездка в лифте кажется более долгой. Выйдя в вестибюль, я вижу двух охранников, которые кивают мне в знак приветствия, но Витте не появляется в дверях, как обычно. Это сразу же настораживает. Что-то не так. Что-то случилось. Кругом звенящая тишина, и жутковатая атмосфера усиливается, когда я вхожу в гостиную.
Пентхаус с его насыщенной темной энергией напоминает гробницу. В то время как за окнами ярко светит солнце, внутри царят полумрак и прохлада. Я чувствую озноб и слегка дрожу.
Положив сумочку на столик у дверей, я прохожу дальше и задаюсь вопросом, не пришла ли я первой. Это кажется невозможным, учитывая, что уже одиннадцатый час. Я иду по коридору к кабинету Кейна, но его там нет. Хозяйская спальня тоже пуста, только в вазах стоят свежие цветы, что, как ни странно, усиливает ощущение заброшенности. Я хожу кругами, пока, наконец, не слышу голоса, когда приближаюсь к библиотеке. Я останавливаюсь и прислушиваюсь.
– …забрал все! И ты хочешь, чтобы я спокойно к этому относился? – Голос Дариуса звучит странно. Тембр изменился, и он хриплый.
– Я не смогу помочь тебе все исправить, если ты будешь только обвинять и кричать, – парирует Кейн. – Ты должен рассказать мне, как мы до этого дошли, если хочешь, чтобы я нашел выход.
– Как мы до этого дошли? – Дариус смеется, и снова его смех звучит странно. – Помнишь, как ты ушел из дома, не сказав ни единого гребаного слова, и так и не вернулся, оставив нас с родителями, которым было наплевать на все, кроме самих себя?
Я вздрагиваю всем телом, поражаясь как его словам, так и озлобленности, с которой он их произносит.
– Дариус, черт возьми, это было много лет назад! Это не имеет никакого отношения к твоим нынешним проблемам!
– Давай начистоту, брат. Оставаться в тени того, кто не хочет иметь с тобой ничего общего, значит разбираться со всем дерьмом самостоятельно. Это все, что я делал! Моя беда – если тебе угодно это так называть – в том, что я пытаюсь защитить свою жену от стаи стервятников!
– Защитить, отравляя ее? Это все прекрасно объясняет.
– Это был не яд! – В его отрицании слышны тревожные нотки истерии.
Сделав глубокий вдох, я шагаю вперед.
– Не знаю, почему ты думаешь иначе, но ты был для меня всем, – признается Кейн хриплым голосом. – Мой отец ушел. Твой меня ненавидел. Наша мать была… Черт, я не знаю, кем она была. Она изменилась после того, как отец нас бросил. Жаль, что ты не знал ее раньше. У меня не было никого, кроме тебя. Ты был моей семьей. Ты должен знать, что я любил тебя – и по-прежнему люблю.
– Мне стоит тебя пожалеть? Потому что отец бросил тебя? Ой-ой, – издевается Дариус. – Как ты думаешь, каково было мне, когда ты ушел? Ты был для меня единственным примером отца! И если ты думаешь, что мама была не в себе после того, как первый муж бросил ее, то видел бы ты ее после твоего ухода. Она словно умерла, и, черт возьми, всем нам стало ясно, что ты был любимым ребенком.
– Дариус, ты знаешь, что это неправда. И мне жаль, что я ушел. Мне правда жаль. Если бы я мог, то забрал бы тебя с собой. Я сделал все что мог, и когда «Бахаран-фарма» перерос из несбыточной мечты в реальность, я взял тебя в компанию.
– Тебе нужны были роботы, которые исполняли бы твои желания и не имели бы никакого контроля. На самом деле мы ни в чем не участвуем. Посмотри, что произошло! Я начал оказывать небольшое влияние, и ты тут же меня вышвырнул. Ты сделаешь все что угодно для «Бахаран-фарма», но не для меня.
– Боже… Как же ты ошибаешься. – Слова Кейна звучат резко, он едва сдерживает свое раздражение. Я удивлена, что он так долго держал себя в руках. Если бы у Дариуса была хоть капля здравого смысла, он бы понял, что значит для его брата это усилие. – Я ухожу из «Бахаран-фарма» и выхожу из игры.
Я прикрываю рот рукой, чтобы приглушить судорожный вдох.
Дариус смеется.
– Забавно. Просто зашибись!
– Я абсолютно серьезен. У Лили другие интересы, и я хочу сосредоточиться на ней. Я планировал предложить вам с Рамином возможность выкупить часть моих акций. Контрольный пакет оставался бы у мамы, но и у вас было бы право голоса.
– Было бы. Теперь, по прошествии времени, легко что-то предлагать и от чего-то отказываться. Ты красиво говоришь, Кейн, но забываешь, что я видел тебя на работе и с женщинами. Все это ложь и чушь собачья.