2 августа, когда город был полностью освобожден, ко мне в госпиталь приехал мой заместитель капитан В. П. Малофеев. Он рассказал о завершающих боях во Львове. Мне не хотелось отставать от своего батальона и боевых товарищей, и я на костылях вышел из госпиталя, сел в машину и уехал в батальон, который в то время находился в районе Райтоновичи.
Ф. П. Сурков«ГВАРДИЯ» ИДЕТ В БОЙ
Рано утром 21 июля 1944 года наша 63-я гвардейская танковая Челябинская бригада с боями ворвалась на юго-восточную окраину города Львова.
Противник встретил разведку бригады сильным артиллерийским огнем. Командир бригады полковник М. Г. Фомичев вызвал к себе экипаж нашего танка «Гвардия».
Когда мы пришли к штабной машине, то увидели там полковника М. Г. Фомичева, начальника политотдела подполковника М. А. Богомолова и командира нашего танкового батальона капитана П. В. Чиркова. Фомичев сказал нам:
— Мы с начальником политотдела решили дать вашему экипажу трудное, но очень важное и почетное задание. Сегодня ночью вы с автоматчиками зайдете в тыл обороны противника и на рассвете откроете по нему огонь, создадите у фашистов как можно больше паники. К этому времени ваш второй батальон пойдет в наступление. А когда танки бригады подойдут к центру города, вы должны пробиться к зданию городского Совета и поднять над ним красное знамя. Дорогу вам будет показывать старшина Марченко. Он жил во Львове и знает расположение улиц. Задачи ясны?
— Ясны, товарищ полковник, — ответил лейтенант Додонов. — Приказ командования будет выполнен.
Подполковник Богомолов дал ему знамя, и мы возвратились в батальон.
Ночью наш танк «Гвардия» вместе с автоматчиками отправился в тыл противника. Мы свернули с шоссе в рощу. Танк двигался медленно и осторожно: в темноте было трудно пробираться по большому оврагу, заросшему лесом. Кроме того, мы не хотели, чтобы противник обнаружил нас по шуму мотора и лязгу гусениц. Впереди шли пятнадцать автоматчиков.
Приближался рассвет, когда мы вышли на окраину города. К танку подбежали два автоматчика и доложили лейтенанту Додонову, что в кустах у шоссе стоят фашистские танки и пушки, охраняемые только часовыми. Додонов быстро оценил обстановку и сказал нам:
— Ну, друзья, мы удачно прошли. Фашисты не заметили наш танк или приняли за свой. Нельзя терять ни минуты. Действовать всем быстро и решительно.
Он приказал автоматчикам снять часовых и отсечь огнем гитлеровцев — не допускать их к танкам и орудиям.
Когда автоматчики ушли, Додонов сказал мне:
— Теперь, Федя, жми, пока фашисты не проснулись. Сейчас мы им устроим веселый подъем, с музыкой.
Я быстро повел «Гвардию» вперед и маневрировал между кустами от одной позиции к другой, а Мельниченко расстреливал из орудия вражеские танки и пушки. Он бил по ним почти в упор бронебойными снарядами и за несколько минут зажег три танка. Марченко уничтожал врагов из пулемета. Я увидел, как фашистские артиллеристы выкатывают из кустов противотанковую пушку, и наехал на нее танком. В горящих фашистских танках стали взрываться баки с горючим и снаряды. Клубы густого черного дыма высоко поднимались над ними.
Вначале гитлеровцев охватила паника. Но вскоре они увидели, что на них напал всего один танк, и открыли по нам огонь из орудий. Додонов приказал мне уводить танк из-под огня. Замаскировавшись в кустах, мы продолжали вести огонь из пушки и пулеметов.
Вскоре к месту боя подошли танки нашего батальона с автоматчиками, и заслон противника был полностью разгромлен. В этом бою батальон сжег восемь танков, уничтожил шесть артиллерийских орудий и около сотни вражеских солдат и офицеров. Танки батальона пошли дальше, расчищая путь бригаде к центру города.
Противник продолжал сопротивление и обстреливал наши танки из орудий и фаустпатронами. В воздухе появились его самолеты. Они бомбили и обстреливали танки из пушек. Один снаряд попал в наш танк, пробил башню, но из экипажа никто не пострадал. На танке загорелся брезент. Я вылез из танка и сбросил его. Продвигаясь к центру города, мы несколько раз вступали в бой с танками и артиллерией противника. Наш экипаж уничтожил еще одну противотанковую пушку, три пулемета и более двух десятков гитлеровцев, из них четырех с фаустпатронами.
В первый же день боев наш батальон занял центр города — площадь Мицкевича. Но противник нанес сильный контрудар, и нам пришлось отойти назад. Начались напряженные бои за овладение центральной частью города.
23 июля, когда наши танки снова штурмовали площадь Мицкевича, капитан Чирков был ранен.
Экипаж танка «Гвардия» с десантом автоматчиков пробился к зданию, где до войны помещался городской Совет депутатов трудящихся. Это — большое четырехэтажное здание с высокой башней.
— Разрешите мне пойти со знаменем? — обратился Марченко к лейтенанту Додонову.
— Иди, Саша, но только не отрывайся от автоматчиков. В здании могут быть фашисты, — ответил ему командир танка.
Марченко взял знамя и вместе с автоматчиками побежал в здание. Мы услышали выстрелы и взрывы внутри здания и очень волновались за жизнь Марченко и других бойцов. Чтобы видеть башню и держать под огнем площадь, Додонов приказал мне отвести машину назад. Я поставил танк на углу площади около церкви.
Какое-то время спустя мы увидели, как на башне появилось красное знамя. Радостное волнение охватило нас. А потом из здания вышел Саша Марченко и направился к танку. Вдруг из окна одного дома на площади раздалась автоматная очередь, и Марченко упал. На помощь ему бросился санитар нашего батальона младший сержант Костя Рождественский. Но и он упал, сраженный фашистским автоматчиком. Мы уничтожили фашиста. Я подвел танк к Марченко. Он был тяжело ранен. Две пули попали ему в грудь. Рождественскому пуля ударила в голову, и он умер мгновенно. Мы осторожно положили Марченко на танк. В это время недалеко от здания горсовета появился вражеский танк и открыл огонь. Его снаряд разорвался вблизи «Гвардии», и Марченко был ранен вторично. Осколок снаряда попал ему в голову. Спасти его уже не удалось, и вскоре он умер.
Марченко погиб, но поднятое им красное знамя гордо реяло над городом, еще занятым гитлеровскими войсками. Оно рождало радость в сердцах жителей города и надежду на скорое освобождение. Оно воодушевляло наших воинов, ведущих бои в городе.
Мы похоронили Сашу Марченко и Костю Рождественского недалеко от штаба бригады на улице Кохановского (ныне улице Маяковского). Все танкисты нашего батальона тяжело переживали гибель боевых друзей.
Еще три дня экипаж танка «Гвардия» вел бои в городе. Мы беспощадно громили фашистских захватчиков, уничтожали их боевую технику и живую силу. Мы мстили фашистам за жизнь своих боевых друзей Александра Марченко и Константина Рождественского.
26 июля наш танк направился к Высокому Замку. Там, на холме в парке, находились артиллерийские батареи гитлеровцев. Они обстреливали наши войска. Нам и другим экипажам танков было приказано уничтожить эти батареи противника и его бронепоезд на станции Подзамче.
Когда мы вышли на дорогу, ведущую к Высокому Замку, я увидел справа на возвышенности кусты и сказал лейтенанту Додонову:
— Саша! Здесь мы не пройдем! У фашистов очень выгодная позиция, и они не пропустят нас вверх.
— Нам приказано идти здесь, — ответил мне Додонов. — По другим улицам к Высокому Замку тоже идут наши танки.
Танк начал подниматься в гору. Сверху ударила пушка противника. Мы тоже открыли огонь по ней. Увлекшись перестрелкой, не заметили, как в кустах появились фашистские солдаты с фаустпатронами. И когда Додонов приподнял немного крышку верхнего люка, чтобы посмотреть на позиции противника, рядом с башней разорвалась граната фаустпатрона. Взрывом сорвало крышку люка. Додонов был убит, а Мельниченко тяжело ранен.
Я отвел танк назад, и мы с новым стрелком-радистом сержантом Федором Терентьевым помогли Мельниченко выбраться из танка и вытащили Додонова. Оставшись в танке вдвоем с Терентьевым, мы не колебались и продолжали выполнять приказ командира. Мы вышли на дорогу и стали снова подниматься в гору. Терентьев обстрелял фаустников из пулемета. Вдруг танк сильно встряхнуло: в борт ударил снаряд противотанковой пушки. Терентьев был ранен в живот. Осколок брони попал и мне в голову. Кровь потекла по лицу и заливала глаза. Я помог Терентьеву вылезти из танка и сделал себе перевязку. Пушка противника снова открыла огонь и перебила гусеницу танка. Тогда я перелез в боевое отделение танка и первым же снарядом уничтожил эту пушку.
«Что же мне делать дальше?» — подумал я, когда остался в машине один. Танк подбит, но бросать его нельзя. В нем полно снарядов, патронов, и он может еще вести огонь. И такая появилась у меня горькая обида за гибель своих товарищей, такая ненависть к проклятым фашистам, что я был готов драться с ними даже одним златоустовским ножом.
Из-за дома вышла группа фашистских солдат с офицером и направилась в мою сторону. Я встретил их огнем из пулемета. Несколько солдат упали, остальные убежали.
Прошло еще несколько времени, и внезапно появилась фашистская «пантера». Я сразу же выстрелил в нее из пушки и увидел, как она задымилась. Но и она успела ударить по моему танку. Я почувствовал сильный удар в грудь и потерял сознание. Очнулся я от нестерпимой боли. Танк горел. Собравшись с силами, я с большим трудом вылез из него, но отойти далеко не успел. В танке взорвались снаряды, и взрывной волной меня отбросило в сторону.
Долгое время я лежал на мостовой без сознания. Когда пришел в себя, стрельба уже прекратилась. Местные жители спрятали меня от немцев в подвале, перевязали раны, а потом отвезли вместе с двумя ранеными солдатами на подводе в медпункт бригады. Оттуда меня отправили в полевой госпиталь. Там сразу же сделали операцию — вынули из груди несколько осколков брони. Я был сильно контужен и обожжен. Из-за ожога я долгое время не мог открыть глаза.
Пять дней вел бои во Львове экипаж нашего танка «Гвардия». За это время мы уничтожили пять танков, три противотанковых пушки, самоходное орудие, склад боеприпасов, бронетранспортер, несколько пулеметов и около ста фашистов. Много раз в наш танк попадали вражеские снаряды, но я быстро менял позиции, и они отлетали рикошетом или рвались рядом с танком. Одну пробоину и восемь новых вмятин я насчитал на броне танка — на пятый день боев во Львове.