До войны Бекрищев жил в Мурманске. В 1941 году во время налета вражеской авиации были убиты его мать и отец, сгорел родной дом. Он твердо решил отомстить врагу и добровольцем вступил в ряды Красной Армии.
В комнате воцарилась тишина. Даже за окном, казалось, прекратилась пальба. Раненые приподнялись и стали смотреть на бойца.
А он стоял какой-то особенный. Стоял по стойке «смирно», в тщательно заправленной гимнастерке, с чистым подворотничком, выбритый. Не только мне, наверное, всем показалось тогда, что его лицо светилось каким-то внутренним светом.
Майор Дудовцев сказал бойцу:
— Партийная комиссия вас — гвардейца Бекрищева, представленного командованием к правительственной награде за отличие в боях, приняла в ряды Коммунистической партии.
И вручил партбилет. Лицо бойца озарилось радостной гордой улыбкой.
Так вступали в партию на фронте. Таков был авторитет партии, любовь к ней.
Конец декабря 1944 года. Приказ — занять исходные рубежи (начало январского наступления 1945 года).
Челябинская танковая бригада расположилась на опушке леса, а километрах в двух — немецкие траншеи.
Стоим день, другой, дальнейших указаний нет. О том, что настал канун нового года, у нас и в мыслях не было.
Вдруг по подразделениям пронеслось сообщение: из Челябинска прислали новогодние подарки. Мне оказалась среди прочих именная посылка от семьи. Распаковал я ее, чего только в ней не было: носки шерстяные, перчатки, кисет с самосадом, коржики, а главное лук, чеснок и, конечно, письмо.
Дочь писала, что наступает Новый год, а без меня скучно, мать все занята, некому елку устроить. О многом сообщала жена, но жалоб не было. Все хорошо. Даже хвасталась, что ей коллектив завода помогает. Товарищи по работе убрали и привезли картошку, на зиму топливо заготовили и сделали сарай.
А кончалось письмо примерно так:
«Из Мариуполя пишут (Мариуполь — город, из которого в 1941 году был эвакуирован наш трубопрокатный завод, а вместе с ним и я с семьей. — Примечание автора), что во время оккупации фашисты расстреляли десятки тысяч жителей. Коля, помнишь маленького Леника. Его родителей тоже расстреляли, а он спрятался от гестаповцев во дворе в дровах…»
Прочитал письмо я и задумался. Многое тогда промелькнуло в голове. Вспомнился Александр Михайлович Червяков — друг мой. Он вместе с сыном Володей пошел добровольцем в бригаду. Оба пали смертью храбрых. Признаться, я завидовал Червякову, что он служил с сыном вместе.
Я достал лист бумаги и написал:
«Нюся, немедленно выезжай в Мариуполь и привези Леника, пусть живет у нас».
Передал я письмо почтальону и, возвращаясь к машине, наткнулся на небольшую пушистую елочку, срезал ее.
Желающих устроить новогоднюю елку оказалось много. Где-то достали куски целлофана и фольги. Распечатали личные пакеты: вату употребили на снежинки, а бинты превратили в нитки. Елка получилась на диво. Ее установили на радиаторе машины. На ветвях раскачивались шары, звезды, кубики, а в центре красовалась большая луковица.
Стрелки часов приближались к двенадцати. Наполнив кружки, все молча стояли вокруг машины. Никто не решался заговорить первым. В лесной темноте елка, казалось нам, горела разноцветными огнями.
Майор Дудовцев произнес тост:
— С Новым годом, товарищи! За победу! За родных!
Онищук подал команду: «Салют!». Одновременно со всех сторон леса в сторону противника полетели белые, желтые, зеленые, красные ракеты. Я выхватил из кобуры пистолет и поднял его вверх. Выстрел я уже не мог расслышать. Загрохотали пушки: сотни снарядов и мин обрушились на голову врага.
Г. И. СтаростинОТ ВИСЛЫ НА ЗАПАД
12 января 1945 года рано утром мощный залп «катюш» известил челябинцев-добровольцев о начале артиллерийско-авиационной подготовки. К «катюшам» моментально пристроилась вся фронтовая артиллерия 1-го Украинского фронта. 240 стволов на одном километре посылали в сторону врага тысячи снарядов и мин, которые, словно гигантским плугом, вспахивали землю Вислинского плацдарма.
Сотни советских штурмовиков, бомбардировщиков, под надежным прикрытием истребителей, плотными боевыми эшелонами стремительно мчались в сторону врага, сбрасывали свой смертоносный груз на укрепления, утюжили их вдоль и поперек на всю глубину обороны.
Первая линия обороны противника трещала по всем швам, но враг был силен, коварен и оказывал упорное сопротивление.
Челябинские добровольцы, находясь на исходных позициях, бдительно следили за динамикой боя. Перед началом наступления во всех батальонах прошли митинги, партийные и комсомольские собрания. Тема была одна: «Разгромить гитлеровских оккупантов. Освободить братский польский народ от фашистских поработителей».
В этот исторический день на долю гвардейцев-челябинцев выпала почетная обязанность — действовать в передовом отряде корпуса.
Наш комбриг Герой Советского Союза М. Г. Фомичев вместе с комбатами находился на НП бригады и тщательно следил за изменением боевой обстановки.
В начале атаки советская пехота, сопровождаемая плотным огневым валом артиллерии и танками 25-го танкового корпуса, действовала успешно, но во второй полосе обороны противник оказал ей упорное сопротивление и предпринял несколько ожесточенных контратак. Бой стал принимать затяжной характер, продвижение танковых частей замедлилось.
Во второй половине дня М. Г. Фомичев, глянув на часы, дал команду: «Товарищи комбаты! Пора!»
Грозно заревели мощные двигатели. Бригада с приданным ей тяжелым танковым полком и другими частями усиления рванулась к вражеским позициям. На многих танках разместился десант. От гула и грохота машин дрожала земля.
Январский день шел к концу. Смеркалось. Танки с десантом достигли небольшого польского фольварка, от которого фашисты оставили одни печные трубы. И тут налетели вражеские бомбардировщики. Они обрушили на нас сильный удар. Враг рассчитывал расстроить наши боевые порядки, посеять панику и хотя бы на время остановить советские танки. Но закаленные в боях гвардейцы-добровольцы не дрогнули. Машины быстро рассредоточились и, не сбавляя скорости, пошли дальше.
Вскоре разведкой было установлено: противник тоже подтягивает танки из района Малешув. Они шли к переднему краю обороны двумя колоннами по 40—50 в каждой. Дело серьезное, раздумывать некогда. И комбриг Фомичев принимает дерзкое решение: прорваться через боевые порядки вражеской пехоты, поочередно нанести удар по танковым колоннам противника и разгромить их по отдельности. Бригада спешно перегруппировалась и стремительным рывком вперед внезапно ворвалась во вторую полосу вражеской обороны. Сомкнутыми боевыми колоннами наши танки шли через глубокие траншеи, давя гусеницами пехоту и боевую технику врага.
Фашисты обезумели. После сильного обстрела советской артиллерии они не могли прийти в себя, а тут появились еще танки с отчаянными десантниками: от них пощады не жди.
И гитлеровцы дрогнули. Сели в траншеи и подняли вверх тысячи рук.
— Попал фриц, как кур во щи! — шутил заместитель командира бригады полковник Алаев, сидя со мною рядом на танке.
Через полчаса бригада вытянулась в общую колонну, поднялась на какую-то искусственную насыпь и остановилась. Справа низменность была залита водой, слева тянулись высоты. Наступило временное затишье, какое бывает в океане перед бурей. Темно, хоть глаз выколи. И вдруг впереди, несколько справа, вспыхнуло зарево пожара. А вскоре прибежали автоматчики из роты гвардии старшего лейтенанта Николая Ермакова и доложили: наша танковая разведка в районе Малешува попала в засаду. Гитлеровцы у противотанкового рва подожгли две «тридцатьчетверки». В Малешуве замечено большое скопление вражеских танков. А тут еще слева от нас неожиданно появилась большая танковая колонна и остановилась в каких-нибудь ста метрах параллельно с нашими машинами. Кто это?
— Вероятно, пермяки. А вдруг не они? — разгадывали мы.
— Разрешите узнать, — вызвались лейтенант Догадаев и мой ординарец младший сержант Панкратов.
— Давайте, только без риска. Возьмите ракетницу. Если немцы, осветите их колонну ракетами.
— Есть, товарищ комбат!
Через две-три минуты после их ухода послышалась автоматная стрельба, затем в воздух взвилось множество осветительных ракет. Тут мы отлично увидели своих соседей: в мертвенно бледном свете хорошо различили черные кресты на танках и бронетранспортерах.
— К бою! — разнеслась команда по колонне. Но танки и без того развернули башни в сторону врага. Десантники словно горох посыпались вниз, чтоб укрыться за броней танков. Началась ожесточенная танковая дуэль. Челябинские «тридцатьчетверки» во взаимодействии с тяжелыми танками «ИС» подполковника Табелева вели прицельный огонь и метко поражали фашистскую технику. При первом залпе во вражеской колонне загорелось несколько танков и бронетранспортеров. Огневое преимущество было на нашей стороне. Гитлеровцы озверело отстреливались, но их стрельба большей частью была бесцельна. Почти вся наша колонна из восьмидесяти с лишним танков находилась для фашистов в мертвом пространстве. Болванки перелетали через наши танки и шлепались в воду, обдавая нас фонтанами брызг.
Однако вражеский огонь скоро начал ослабевать. В колонне противника началась паника. Оставляя на поле боя горящие машины, фашисты стали удирать за высоту.
По уши в грязи вернулись Догадаев с Панкратовым.
— Ну как, хлопцы, досталось вам на орехи? — спросил Алаев.
Те рассмеялись. Все получилось так. Подойдя вплотную к колонне, Догадаев громко поздоровался:
— Здорово, братва!
И… увидел немцев. Спасла темнота и глубокая канава, наполненная грязью, по которой они ползком добирались до своих танков, все время освещая ракетами вражескую колонну.
После боя мы были благодарны нашим славным уральским танкостроителям за то, что они своевременно поставили на вооружение танка Т-34 мощную 85-миллиметровую пушку.