По возвращении в базу после 92 суток похода началась повседневная, изматывающая рутинная работа, где мы были уже не главные. Во всём бал правил береговой чиновник, прикрывшийся морем, словно одеялом….
Через полмесяца после возвращения я встретил в посёлке Заозёрный своего сокурсника Льва Каморкина. Он гулял со своей малой дочкой, а я со своей. Пока дети знакомились, мы разговорились. Он сказал мне, что их подлодку направляют на боевую службу в Средиземное море, а у него нет желания идти в эту автономку. Я ответил ему, что знаю об этом, так как их командир Степанов приходил к нам за нашим опытом похода в СРМ, так моряки называют этот морской театр. Лев сетовал на то, что у него из-за этого похода срывается учёба на офицерских классах по минно-торпедной специальности. Он категорически был против командирской карьеры.
Он любил минно-торпедное оружие, но не любил его применение, от него гибло сразу много людей. Мы вспомнили с ним одну горькую истину, которую высказал когда-то в шутку один из уважаемых наших преподавателей. Мы называли его «папа Лонцих». Приставку «папа» он получил, наверное, за чисто домашний, неофицерский и нестроевой вид. «Напъясно («папа» картавил) мы готовим из вас убийц массового масштаба». Это по поводу «отключившегося» на занятиях минного факультета курсанта. Мало кто задумался над этой шуткой тогда всерьёз…. Как и не думали мы тогда с Каморкиным, что это была наша последняя встреча. Остались, только воспоминая о нём.
Мы дружески расстались, полные оптимизма и надежд на будущее.
Лев Фёдорович служил на знаменитом нашем первенце – атомоходе «К- 3», который уже и на полюсе побывал, а теперь, летом 1967 года, направлялся в субтропические воды.
После похода на полюс в июле 1962 года атомоход попал в полосу фавора – о нём писали в газетах, одна за другой на борт следовали разные делегации, а члены экипажа стали обязательными представителями многочисленных конференций и съездов. До боевой ли подготовки? Измученные командиры тихо спивались и без огласки снимались с должности. В таком «темпе» прошло пять лет, а тут понадобилось заткнуть дыру в плане боевой службы, и вспомнили о «К-3».
Срочно назначили нового командира капитана 2 ранга Степанова, доукомплектовали экипаж офицерами и сверхсрочниками с других подводных лодок, и вытолкнули на боевую службу. Каморкин был самым опытным своим офицером. Экипажу пришлось срабатываться в процессе похода. Несмотря на все недостатки в подготовке к автономке, экипаж и лодка справились с поставленными задачами. Они возвращались домой, когда последовал приказ из Москвы – задержаться на Фареро – Шетландском противолодочном рубеже и провести его до разведку. И это тогда, когда экипаж на пике усталости! Не из-за таких ли необдуманных вводных с дополнительными задачами уже при возвращении в базу погибла АПЛ «Скорпион» (США) в мае 1968 г. и «К – 8» (СССР) в апреле 1970 года?
8 сентября 1967 года пришло радио – прекратить разведку и следовать в базу. А в четыре часа начался пожар в первом отсеке, причины неясны до сих пор.
Люди спали, кроме вахты, и всё началось неожиданно. Лев, в отличие от механика и замполита бросился из второго отсека в горящий первый, а не от него….
Пожар в первом отсеке! Что может быть страшнее этого на подводной лодке, где первый отсек торпедный арсенал – два десятка торпед, в их числе и ядерные. Это понимал Лев Каморкин, который не считаясь со своей жизнью, аварийно затопил отсек. За этот героический подвиг он был удостоен посмертно ордена Боевого Красного Знамени и забыт. Все офицеры моего поколения знали, что орденов на «фронте» не дают, их больше вручают кабинетным военным. Таков кульбит жизни, и особенно военной. Что толкнуло Льва Каморкина на такой поступок? Это трудно понять сегодня, но не тогда….
Почему это знаю, потому что Лев был моим однокурсником – братом, и я по свежим следам изучал эту трагедию. Таких братьев у меня более сотни. Теперь, когда я знаю, кого из нас готовили, я бы назвал наш большой кубрик в училище на всех, цехом завода по производству пушечного мяса. Но тогда из нас никто не догадывался о нашем истинном предназначении, мы готовились защищать нашу страну от врагов, и, действительно, были большой семьёй. Хотя это и трудно, мои братья за 60 лет разбрелись по свету, но я стараюсь следить за их судьбами. Многие погибли в «холодной войне», умерли от болезней и непредвиденных событий…, жизнь не стоит на месте.
Я бы мог много поведать случаев трагичных, а иногда и комичных, из своей жизни и жизни своих сокурсников, подводная служба изобилует такими, но рамки материала не позволяют сделать этого. Можно сказать одно – наша жизнь была связана с судьбой нашего поколения. И то, что Лев Фёдорович Каморкин погиб, выполнив честно и бескомпромиссно свой долг, за это ему вечная слава.
Хочу закончить пожеланием нынешнему и будущим поколениям подводников, этому элитарному мясу войны, что они должны служить и рисковать не во имя победы в войне, а во имя мира на планете! Пусть головы будут всегда полны порядочных мыслей, а не как в той прибаутке -
По трапам скользким, вертикальным
Летишь с лицом многострадальным,
Пустой рискуя головой….
В жизни всегда есть место подвигам!
В этом году Всеволоду Бессонову исполнилось бы 85 лет (7 октября 1932 г.), но ему судьба предоставила только 37 лет, которые он прожил достойно. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза посмертно не на войне, но подвиг его не менее славен – подвиг в мирное время иногда даже более значим, чем на войне.
Подвигу предшествует вся жизнь, короткая или длинная. Детство Всеволода чем-то похоже на моё детство. Мы дети войны и, как вспоминает его одноклассница Ю.Н. Скороходова: «Жизнь была тяжёлой, одевались мы бедно, зато нравственные качества всегда оставались на высоте. В то время учителя давали нам знания от душой. Сева окончил школу с развитым чувством патриотизма». Я привёл эти слова простой женщины о детстве В. Бессонова, потому что готов подписаться под ними, сам рос и мужал в такой же среде. Наверное, поэтому ещё в училище между нами возникли дружеские отношения. И в память о Всеволоде Борисовиче я могу сказать, что это был настоящий офицер-подводник, грамотный и беззаветно преданный Родине и морскому братству. Он был немного старше меня по годам, но никогда не кичился и был на равных и со старшими, и с младшими – редкое качество в нашей стране, среди холуёв и хозяев оставаться человеком. Уже за это он достоин награды, у него в характере было больше достоинств, чем недостатков.
Геройство Всеволода Бессонова состоит в том, что он стремился сохранить не только корабль, но и людей. Он смотрел в будущее. Вспомните горьковского Данко, о котором, к сожалению, мы сегодня забыли.
Ныне уже не секрет, что освоение новой техники, тем более атомных подводных лодок, шло с большим напряжением и трудом. Подводная лодка «К – 8» была заложена в 1957 году, вошла в строй флота в августе 1960 года и была вторым серийным атомоходом нашего флота. Почему я на этом остановился? Это фактически был экспериментальный корабль, и выявленные недостатки на нём влияли на дальнейшее развитие атомного флота. Трагедия «К – 8» 12 апреля 1970 года в Бискайском заливе наглядный пример того, что все серьёзные инструкции пишутся кровью. Гибель одних есть предотвращение гибели других в будущем, может быть больших жертв. Так было с «К – 19», не исключение и «К – 8». Только об одной аварии знает весь мир, а другая до сих пор остаётся в тени.
Подводная лодка «К-8» не очень удачная субмарина, не только потому, что одна из первых, но и по своей судьбе. Не раз приходилось её ставить в неплановый ремонт. После окончания ремонта в 1969 году «К-8» совершила поход на боевую службу уже под командованием капитана 2 ранга В. Бессонова. Следующая боевая служба, начавшаяся 17 февраля 1970 года, оказалась роковой. Вот как об этом повествует Пётр Николаевич Петров, служивший на «К-8» в период аварии лейтенантом, командиром электро-навигационной группы:
– Смотрю на снимки и вспоминаю горечь тех дней. Это Володя Шабанов. Мы вместе в одно время в 69-м году пришли на лодку. Ей к тому времени было десять лет. С азартом взялись за изучение атомохода. Володя стал командиром БЧ-3 (минёром), а я командиром ЭНГ (штурманёнком).
А это мой командир боевой части старший лейтенант Коля Шмаков, на год старше меня был. Экипаж у нас был, можно сказать, молодёжный. «Стариком» для нас был командир лодки Всеволод Борисович Бессонов. Хотя – какой старик…. Ему в ту пору было лишь 37 лет. Но это был уже опытный командир, о чём красноречиво говорил орден Красного Знамени. Если память меня не подводит, Бессонов прошёл командирское становление на дизельных лодках, а затем побыл старпомом на атомоходе и, лишь потом возглавил корабль.
Об аварии Пётр Николаевич рассказывает через силу. Тяжело вспоминать то, что болью отзывается в сердце, обжигает душу.
– Мы, выполнив задачи боевой службы, возвращались домой, но нас привлекли на учения «Океан». 8 апреля после вечернего чая, где-то в 21 час 30 минут, стали всплывать на сеанс связи. Ничего не предвещало беды. И вдруг мичман Леонид Ого ль доложил, словно обухом по голове ударил: «Пожар в рубке гидроакустиков!».
Тут же сыграли аварийную тревогу. Не успел стихнуть ревун, как в центральный пост поступил доклад из 7-го отсека «Горит регенерация!».
Тогда, к сожалению, не было тех средств борьбы за живучесть, в частности с пожарами, какие имеются сегодня на атомоходах. Вся надежда была на ВПЛ (воздушно-пенная лодочная система), да огнетушители. Попытка сбить огонь в центральном отсеке не удалась. Положение становилось критическим. Пришлось всплыть. Меня, задохнувшегося угарным газом, вытащил наверх механик капитан 2 ранга Валентин Николаевич Пашин.
Глотнув свежего воздуха, пришёл в себя. Море было почти спокойным, а в районе 7-го отсека вода, соприкасаясь с горячим металлом, парила.