47. Будущий капиталист
Что касается меня, то я не удивился. Я уже давно знал, что пианист с чешской фамилией Рогаликов – это не кто иной, как мой бывший сотрудник Андрей Котомцев.
Но для него мое появление явилось полной неожиданностью. Он открыл рот, пробормотал нечто невнятное, потом спохватился и предложил выйти на улицу. Я согласился.
– Извините, Евгений Николаевич, я не знаю, как вас называть. Поэтому лучше на улице.
Одно слово, подпольщик!
– Называй меня просто: Евгений Николаевич.
– Но…
– Я здесь легально. Сначала я эмигрировал в Бразилию, там официально изменил фамилию. Вот уже лет пятнадцать живу в США. Работаю в комиссии по борьбе с наркотиками. Получил гражданство.
Андрей вздохнул:
– А у меня всё получилось кувырком. Из органов меня выгнали в девяностом, за год до прихода к власти Ельцина. Выгнали за пьянство и дебош.
– Понял: за разврат его, за пьянку и дебош. Да ты вроде бы не пил. Помногу.
– А я и не пил. Просто хотел уйти из органов. Время такое было. Горбачев. Придавил бы своими руками. Ну и решил, что самое лучшее, если меня выгонят. Напился и на Казанском вокзале устроил дебош. Но переборщил. Разбил витрину, кого-то ударил. Разнес буфет.
Я посмотрел на него и попытался представить его дебоширом. Не получалось. Он продолжал:
– Пьяный был. Посадили меня на пятнадцать суток. А могли и срок дать. Но не дали.
– Улицы мёл?
– Расчищал снег. По утрам даже получал удовольствие.
– Из органов выгнали?
– Выгнали.
– Из партии выгнали?
– Выгнали.
– Ты вроде бы стал диссидентом.
– Диссидентом.
– И чем на хлеб зарабатывал? Хочешь, догадаюсь? Играл по ресторанам.
– Не только по ресторанам. Зарабатывал прилично. Вы им не скажете, что я был в органах?
– Конечно, нет. У тебя есть грин карт?
Грин карт – документ на право проживания в США.
– Есть.
– Гражданство получать собираешься?
– Нет. Я женился на американке чешского происхождения. Ее фамилия была Рогалекова.
– Эту историю я знаю. Знаю, что она вернулась к первому мужу в Чехию, а ты окончательно осел в Вашингтоне, играешь в магазине на рояле и помогаешь Биллу. Так?
– Нет. Я не знал, что, когда она улетала в Прагу, она уже была на первом месяце беременности. Там у нее родился мальчик.
– Получается, твой сын.
– Вот именно. Она назвала его Зденек. Понимаете?
– А что тут не понять! Зденек Андреевич.
– И вы знаете, что произошло дальше! Муж ее, этот Рогалек, разбогател. А три месяца назад помер. И Тереза, мою бывшую супругу зовут Тереза, написала мне, что любит только меня и хочет, чтобы сын был с папой.
– А ты?
– Я не то чтобы однолюб, но человек в связях устойчивый.
– И ты намерен воссоединиться с семьей в Праге?
– Да. Но не сразу. По их законам для вступления в наследство нужно ждать полгода. А наследство большое. Три магазина и фабрика. Буду капиталистом. Есть еще одна проблема. Если мы зарегистрируем брак, то по их законам она станет Роголиковова.
– Кошмар! – ужаснулся я.
– И еще какой, – согласился он. – А так как там фамилию менять трудно, я решил поменять фамилию здесь. На Рогалик.
– А почему не на Котомцев? – наивный вопрос.
– А Котомцева никогда не существовало.
– Верно, – спохватился я. – Не существовало. И она останется Рогаликова?
– Да. Она поменяет фамилию с Рогалекова на Рогаликова.
– А они там в нотариальной конторе не сочтут ее чокнутой?
– У нас нет выбора. Вас не удивило, что я пишу роман?
– Обманывать не буду. Удивило.
– Я начал писать, когда узнал, что стану капиталистом.
– Не вижу связи.
– В наше время писатель может издавать книги только за свои деньги. А у меня еще проблема перевода. Я и думаю: напишу роман, заплачу, чтобы перевели на чешский и издам. И рекламу романа оплачу.
– Как он помер, этот Рогалек?
– Вы знаете, случайно. Катался на велосипеде и не совладал с управлением, упал в обрыв.
– Жену твою зовут Тереза?
– Тереза.
– Судя по всему, она не мать Тереза. Ты уж не катайся на велосипеде.
– Это верно, она с характером. Но я исхожу из того, что у сына должен быть настоящий отец.
48. Неуловимая Наташа
На следующий день мы воссоединились семьей в «Хамптон Инн». Билл любезно оплатил два номера, я немного добавил и мы, все трое, переехали в семейный сьют. В тот же отель переехал и Андрей.
На ужин явился Билл. Рассказал, что Сему переведут в Олбани и там с ним будут работать. Зайцев пока в Лейк-Плэсиде и отказывается отвечать на вопросы без адвоката. Кузякин как в воду канул. Чемпионка никуда не уехала и, как ни в чем не бывало, ходит на каток.
Когда мы расселись за столиком и собирались делать заказ, мобильник Билла зазвонил. Точнее, изобразил какой-то бравурной марш.
– Слушаю. Где? Куда поехала? Вы не ошиблись? Нет, вы точно не ошиблись? Вы сейчас где? «Стюардс Шоп»? Знаю. Оставайтесь на месте.
Он выключил мобильник:
– Это Элла Вульф. Говорит, что нашла Наташу.
– Точно Наташу?
– Говорит, что точно.
– И где эта Наташа?
– Села в машину и уехала?
– Дашь указание останавливать все машины с блондинками?
– Если бы это не Элла, непременно дал бы. Но когда имеешь дело с такой, как она, надо все сначала проверить. Поехали.
«Стюардс Шоп» оказалось небольшим кафе при сувенирном магазине. Алла Вульф сидела за столиком. Увидев нас, вскочила и начала рассказывать:
– Я зашла сюда и сразу пошла мыть руки. Возвращаюсь и вижу женщину, выходящую из магазина. Белокурые волосы до плеч, серое платье. «Уж не Наташа ли?» – подумала я. Она была уже на улице. На какое-то мгновение обернулась, и я ее узнала. Точно Наташа. Мы встретились глазами. Я закричала: «Наташа!» и побежала к ней. Но она уже была около своей машины, вскочила в нее и уехала. Можно, я выпью кофе? Я очень волновалась.
Она подошла к продавцу, вернулась с бумажным стаканчиком и продолжала:
– Первым моим желанием было позвонить вам. Но мой мобильник оказался разряжен. Я вернулась в магазин и попросила телефон у продавца. Тот сказал, что у него телефона нет. Нет! Знаю я это «нет». Тогда я пошла на хитрость и сказала: «Мне нужно срочно позвонить в полицию». Он тут же дал мне свой телефон. Я правильно поступила?
Мы ее заверили, что поступила она правильно.
– Дежурный ответил быстро, и я ему сказала, что несколько минут назад видела женщину, которую разыскивает ФБР. Он стал расспрашивать, что это за женщина и где я ее видела. Тогда я попросила его соединить меня с важным офицером ФБР. Он согласился. Но номер вашего телефона я забыла. И тут на помощь мне пришел этот господин.
Она показала на продавца.
– Он предположил, что номер, который я ищу, записан в моем телефоне, и, если даже аппарат разряжен, то нужный номер я все равно найти на нем смогу. Я так и сделала, номер нашла. Этот господин снова дал мне свой телефон, и я вам позвонила.
Мы начали задавать вопросы:
– Это точно была Наташа?
– Точно она. Точно.
– Какая у нее машина?
– Я плохо разбираюсь в машинах.
– Какого цвета номер?
– Номер был написан черными буквами на белом фоне.
В разговор вмешался продавец:
– Это верно. На машине был номер штата Нью-Йорк. Цифры я отсюда не разглядел.
– Что за машина?
– «Гольф» серого цвета.
– В какую сторону она поехала?
– Я видел, что она выехала на Мейн-стрит. Куда поехала дальше, не знаю. Но думаю, она собирается уехать из города.
– Почему вы так решили?
– Она у меня купила две бутылки минеральной воды, три бургера и кошелку со льдом. Положила бутылки в кошелку со льдом.
– Тогда мы потеряли массу времени. Сейчас я дам команду проверять все машины, уезжающие из Лейк-Плэсида. Во сколько она отъехала?
– В семь двадцать. Сейчас семь сорок. Она уже минут двадцать в пути. Могла доехать и до дороги номер три и до дороги номер девять. Если до девятой, то через пару минут она будет на восемьдесят седьмой. Там вы ее не найдете. И учтите, здесь штат Нью-Йорк и все машины – с номерами штата Нью-Йорк.
Мы подошли к «Торусу» Билла. Оттуда он начал давать указания. Потом развел руками:
– Мы ее не найдем и на третьей дороге. Огромное расстояние. И уже темно. Нужно поднимать всю полицию. Скорее всего, она будет пробираться к восемьдесят седьмой. Там много съездов, и на каждом съезде мотель. Хотя в мотель она не поедет.
– Надо установить барраж, – предложил я. – Искать блондинок на «Гольфе».
Барраж – это остановка движения полицией и визуальная проверка пассажиров.
– Пока я получу разрешение, она уже будет в Лейк Джордже. Там ее не найдешь.
Разрешение на барраж он получил быстро. Восемьдесят седьмую на южном направлении перекрыли. На север проще, там граница и полицейский контроль. Перекрыли и мост в Вермонт. По третьей едут четыре группы полицейских. Останавливают все машины.
В девять часов нам позвонили: искомая личность задержана в Саранак-Лейке.
До Саранак-Лейка мы добрались за сорок минут и в местном полицейском управлении увидели задержанную. Ею оказалась негритянка под сто килограммов в парике из белых волос.
Она орала и требовала разъяснений. Билл объяснил, что разыскивается женщина, убившая пять человек. Негритянка замолчала, потом спросила:
– Убила мужчин или женщин?
– И мужчин, и женщин, и афроамериканцев, и латинов, и белых.
Она совсем успокоилась, мы еще раз извинились и уехали.
– Я на всякий случай упомянул и мужчин, и женщин, и афроамериканцев, – пояснил мне Билл. – Знаешь, политкорректность. Могла обвинить меня и в расизме и в неуважении к сексуальным меньшинствам.
– Эти-то причем? – удивился я.
– На всякий случай.
И привел американскую пословицу, аналогичную русской «береженого бог бережет».
В двенадцать мы зашли в бар. Билл заказал виски:
– Всё. Мы ее упустили.
– Но зато теперь мы точно знаем, что Наташа в Вашингтоне и Наташа в Лейк-Плэсиде – это одно и то же лицо. Это уже не мало.
– Но и не много.
– Будем искать дальше.
– Будем искать дальше, – согласился Билл.
49. Допросы с пристрастипем и без
На следующий день Билл попросил меня побеседовать с Зайцевым и с Семой.
Я согласился. Приехал в полицейское управление. Сначала привели Зайцева. Держался он нагловато.
– Вы хотели со мной побеседовать. Интересно, о чем?
– Смотрю я на тебя, Зайцев, и удивляюсь. Дурак ты. Тебе бы надо быстрее начать сотрудничать со следствием.
– Я честный человек. Ничего противоречащего закону я не совершил.
– И всё равно тебя посадят. Надолго.
– За что?
– Ты похож на человека, которого надо посадить. Сколько ты платил девчонкам?
– Я никогда не плачу женщинам.
– Кто такая Наташа?
– Я знаю много Наташ. Какая вас интересует?
– Та, которая в Лейк-Плэсиде.
– Никакой Наташи в Лейк-Плэсиде не знаю.
– Блондинка. Волосы до плеч.
– Не припоминаю.
– Дурак ты, Зайцев. Есть фотографии, на них ты выходишь с ней из дома.
– Ах, да. Точно. Забыл, что ее зовут Наташа.
– И кто она?
– Туристка.
– Туристка?
– Да.
– И что вы с ней делали в доме?
– Играли в карты.
– Вдвоем?
– Нет. Там был еще хозяин дома.
– Кто такой?
– Не знаю. Знакомый этой Наташи.
– Но там была еще и девушка. Кстати, несовершеннолетняя. Вспомнил?
– Верно. Была девушка.
– Имя вспомнил?
– А я и не забывал. Ее звали Нина.
– Верно. И чем вы занимались?
– Я же сказал, играли в карты. И отметьте, не на деньги. И не в азартные игры. А играть не на деньги и в неазартные игры с несовершеннолетними не запрещено.
– И в какие игры вы играли?
– Мы играли в «Кинг». Помните? Была такая игра. Король богатый и так далее. Обратите внимание на социальную направленность игры. Очень полезно для молодых людей. И еще раз подчеркну, играли не на деньги. Милое, совершенно невинное развлечение. Рекомендую.
– Хочешь, я тебе найду гадалку? У меня на примете есть отличная гадалка.
– Мне не нужна гадалка.
– А ведь и вправду не нужна. Всё и так ясно. Доказать, что ты развращал малолеток, пара пустяков. Упекут тебя лет на двадцать. Посадят в камеру с мужиком, у которого хер величиной с новогоднюю елку. Длинный, зеленый и колючий. Сам себя потом Нэнси называть начнешь. Или Джейн. Губы тебе покрасят. На коленки сажать будут. Только вот сидеть тебе будет больно.
Он внимательно посмотрел на меня:
– Постойте. Мне кажется, я вас где-то раньше встречал.
– Верно. Встречал. Когда тебя во дворе били за то, что ты украл у соседа по парте завтрак.
– Завтраки я никогда не воровал. И меня никогда не били.
– Вот видишь, как. Не поздно начать.
– И теперь меня бить не будут. У меня хороший адвокат. Побоитесь оставить синяки.
– А тебя никто бить не будет. Просто посадят в шкаф. Уйдет адвокат – тебя в шкаф. А перед его приходом из шкафа вынут.
– Холодильный шкаф?
– Нет. Самый обыкновенный. Узкий шкаф. Тебя туда поместят вниз головой. Не очень удобно, но придется потерпеть.
– Глупо. Я умру и ничего вам не скажу.
– Дурак ты, Зайцев. Я тебе говорил, что дурак. Вот ты и проболтался. Проболтался, Зайцев, проболтался. Ты сказал, если я умру, то ничего вам не расскажу. Так? Так. Это означает, у тебя есть, что рассказывать. И это самое главное, чего я хотел от тебя добиться. Если бы у тебя не было ничего, о чем рассказать, поработали бы с тобой пару недель и отпустили. А теперь другое дело. Теперь следователям известно, ты что-то знаешь. И будут тебя допрашивать до тех пор, пока ты всё не выложишь. Всё. Понимаешь? И допрос теперь будет совсем другой. Следователи будут уверены, что рано или поздно ты окажешься в тюрьме. А посему церемониться с тобой не будут. Так что советую вспоминать. И вспоминать быстрее.
– Пока что я вспомнил, где я вас раньше видел.
– Молодец. Только учти, что там, где я раньше работал, допрашивали, конечно, с применением силовых методов, но уж, поверь мне, они пустяки по сравнению с тем, что тебя теперь ожидает. Дурак ты, Зайцев.
И я ушел. Больше от него я ничего не добьюсь. Надеюсь, что коллегам Билла повезет больше.
Потом привели Сему. Как и все накаченные мускулами подонки, он, попав в переплет, обмяк, потускнел. Заискивающе смотрел в глаза и подобострастно улыбался.
– Ты такой веселый, потому что не знаешь, в чем тебя обвиняют.
– Почему? Знаю. Попытку избиения неизвестного мне гражданина ночью на вилле. Попытку. Только попытку. Да я вообще-то только попугать хотел. И еще шину проколол. Тут я виноват. И готов понести заслуженное наказание.
– Ошибаешься, Сема. Ошибаешься. Тебя будут судить за соучастие в коллективном и особо извращенном изнасиловании несовершеннолетних. В Америке это ужасная статья. Просто кошмарная!
– Но я ничего такого не делал. Моя задача шилом, бейсбольной битой. А другое не я.
– А я и не говорю, что ты лично сам всеми этими безобразиями занимался. Ты состоял в банде.
– Ни в какой банде я не состоял. Я был знаком только с Александром Николаевичем.
– Ох, как ты заблуждаешься, Сема. Ты приехал в чужую страну и не знаешь местных законов. За соучастие в коллективном и особо изощренном изнасиловании несовершеннолетних здесь кастрируют.
Сема открыл глаза и начал заикаться:
– К… как кастрируют?
– Если повезет, отрежут яйца, и всё.
– А если не повезет?
– То яйца отдавят.
– Как?
– Будут давить. Один день одно яйцо, другой другое.
– Зачем?
– Чтобы было больно. Знаешь, когда давят яйца, это больно. Расскажешь всё, что было и чего не было.
– А я и сейчас расскажу всё, что было и чего не было.
– Молодец.
– Вы только скажите мне, что рассказать, всё расскажу.
– Договорились. Ты сначала расскажешь следователю, что было. А потом мы поговорим о том, чего не было.
Сема повеселел:
– Договорились?
– Договорились.
– И мне яйца… того, нет?
– Вернешься на родину с чистым сердцем и нетронутыми яйцами.
И я его отпустил. Уходил он весело. Благодарил. И, прощаясь, многозначительно изрек:
– А Зайцев – паскуда. Вот кому надо яйца давить. И медленно-медленно. Но основательно.
– Будем, – пообещал я.
На следующий день утром мы собрались на завтрак.
– Что теперь? – спросила Марина.
– Здесь нам делать больше нечего.
И мы решили возвращаться.
– Сегодня же полетим из Олбани! – обрадовалась Марина.
– Прямого рейса из Олбани в Орландо нет, только рейс с пересадкой в Вашингтоне. И на него мы сегодня не успеваем, он вылетает в три дня. Поэтому доедем до Вашингтона на машине. Там высадим Карину, сдадим «Лексус» в «Авис» и с первым рейсом домой.
Возражений не было.
Билл решил остаться на несколько дней. А Аллу Вольф согласился отвезти в Вашингтон Андрей. Я пожелал ему счастливого пути и мужества. Он не понял, почему мужества, и стал оправдываться:
– Да, я езжу очень быстро. Но осторожно. У меня большой опыт.
Я вспомнил инцидент с коровой в Камеруне.
– Это верно. К тому же вероятность того, что на хайвее тебе встретится корова, невелика. Но будь внимателен и запомни слова Вирджинии Вульф: «Женщины всегда больше интересуют мужчин, чем мужчины женщин. Если наоборот, то это страшно».
Вечером того же дня мы с Мариной сели в самый последний самолет до Орландо. И через несколько часов знакомый поезд отвез нас от блока прилета до зала аэропорта.
50. Мачо
Андрей позвонил мне на следующий день и начал как обычно: «Вы знаете…»
– Вы знаете. Эта Вульф – дура.
– Я в курсе. Продолжай.
– У нее что-то не в порядке с психикой.
– И это мне известно.
– Она меня начала спрашивать о таких вещах…
– И ты? Надеюсь, ты ее не ударил. Ее в последнее время часто бьют.
– Нет, не ударил. Но использовал всю силу русских слов.
– А она?
– Обрадовалась. Сказала, что плохо обо мне думала, а теперь понимает, какая я глубокая натура.
– Я рад за тебя.
– Вы знаете, Евгений Николаевич, я вам звоню не просто так. Дело в том, что… Лучше я вам расскажу всё по порядку.
– Согласен.
– Она спала до самого Нью-Йорка. А когда мы выехали на Нью Джерси Парквей, спросила, знаю ли я, кто такие «мачо». Я начал объяснять. Она слушала-слушала, а потом сказала: «Вы, Андрей, не похожи на мачо. А вот Евгений похож». Видите, как она вас оценивает.
– Это очень лестно. Но, я надеюсь, это не самое главное из того, что ты хочешь мне сообщить.
– Нет, не главное. Она рассказала, что вышла замуж за грека, потому что он был похож на латина. И потом, уж не знаю почему, я ей посоветовал купить картину, где нарисован какой-нибудь мачо и повесить у себя дома. Посоветовал просто так. Она молчала до самого Балтимора. А как проехали Балтимор, сказала: «Вы знаете, что я вам хочу сказать…»
– Она сказала «А вы знаете» или ты, как обычно?
– Теперь уже не помню. Но она сказала, что вспомнила, как Наташа рассказывала ей о каком-то латиноамериканском художнике и случайно обмолвилась, что именно у этого художника она купила свое зелье.
– А теперь поподробней.
– Понял. И я начал ее допрашивать.
– Результат?
– Никакой. Я прекратил вопросы, потому что понял, если буду нажимать, она начнет придумывать. И тогда уже не разберешь, где правда, где нет.
– Итак, Наташа ей рассказывала о каком-то латиноамериканском художнике.
– Да.
– Из какой страны? Латинская Америка большая.
– Наташа не говорила. Только латиноамериканец – и всё. Ну, и он продал ей это зелье.
– Ты не спросил, почему Наташа это ей рассказала?
– Спросил. Она объяснила это тем, что, когда Наташа говорила о художнике, Вульф ей не поверила и начала над ней смеяться: нет у тебя никакого знакомого художника. И тогда Наташа в качестве доказательства существования художника сказала, что купила у него свое зелье.
– Говорила с ней Алла об этом потом?
– Нет. Друзья Наташи ее не интересовали.
– И больше они на эту тему не разговаривали?
– Нет.
– Почему она до сих пор молчала?
– Говорит, что забыла.
Я тут же позвонил Биллу.
– Как ты думаешь, она не врет?
– Не знаю. Но поискать художника надо.
Он согласился, и мы начали искать латиноамериканских художников. Сразу же вспомнили перуанца из музея Кента. Люди Билла его допросили. Он клялся, что никакую Наташу не знает. Услышав, что ее мужа подозревают в связях с какой-то Наташей, жена художника устроила ему скандал. В Платтсбург приехал Андрей, и он вместе с женой художника в течение четырех дней рассматривал все наброски художника в надежде увидеть что-либо похожее на Наташу. Ничего не нашли, художника оставили в покое и принялись за других.
Нашли двух аргентинцев, которые держат салон в Берлингтоне. Люди Билла их допросили. Ответ был один – ничего не знаем.
– Может, поищем в Квебеке? – предложил я.
– Поищем, – согласился Билл. – Только они в Канаде всегда рьяно берутся нам помогать, но ничего не делают. Думаю, по злобе. Они нас не любят.
Поиски в Квебеке тоже оказались безрезультатными. Конечно, в штате Нью-Йорк есть еще и город Нью-Йорк. Но там искать латиноамериканского художника все равно, что искать в Мексике человека с фамилией Родригес.
Билл несколько раз встречался с Аллой, но ничего нового не узнал.
И мы искать перестали.
Тем временем Зайцев заявил, что готов сотрудничать со следствием. Его просили назвать клиентов и рассказать, как проходил набор девочек. Он отказывался. Его адвокат утверждал, что он не совершал ничего противозаконного:
– Он просто находил людям подругу. Это не запрещено. Никаких денег он не брал. И клиенты не платили.
Словом, чистая любовь.
Но сама схема четко вырисовалась. Находили клиента, который интересовался какой-либо определенной фигуристкой. Подыскивали девчонку, внешне на нее похожую, и приводили к нему.
Деньги? Помилуйте, какие деньги? Добрые чувства. Разница в возрасте? Это не запрещено.
Клиенты грозились подать в суд за вмешательство в личную жизнь. Применить к ним особые методы допроса было невозможно. Они занимали высокие посты: член палаты представителей штата Северная Каролина, окружной судья.
Сема во всем признался. Он когда-то занимался борьбой, утверждал, что был каким-то чемпионом. В Москве работал в охранной фирме. Зайцева знал еще по Москве. Тот его и привез в Лейк-Плэсид. Сказал, что организует здесь нечто вроде охранной фирмы. Платил немного. Сема надеялся на большее, но поставил Зайцеву условие: всё буду делать, только без мокрого.
– У вас здесь есть газовая камера, – объяснил он следователям. – Чуть что – и ушел. На мокрое не пойду.
И в тот день он, якобы, не стал бы убивать никого. Так, попугать. Ему не верили. Допросы продолжались.
Все четыре девицы: Лида, Катя, Нина и Светлана – как в воду канули.
Карина спросила меня:
– Как ты думаешь, их найдут? Я не хочу, чтобы Колин нашел их. Я за них боюсь. Ты знаешь, папа, эти девчонки совсем не такие, как о них говорил Колин. Они интересные. У них у каждой своя жизнь. Интересная жизнь.
– Не надо за них бояться. – успокоил я дочь, – Эти девчонки не пропадут. Никакие жизненные невзгоды таких сломать не смогут. Сами выкрутятся, да еще и другим помогут. Традиция! Вот только мужчины…
Я подошел к большому зеркалу и показал на свое отражение:
– Вот только все порядочные мужчины стареют.
Карина подошла ко мне, обняла:
– Да ты что! Ты еще молодой. – И строго добавила: – А маме я не рассказала, что ты у меня не ночевал.
Кузякин уехал из Лейк-Плэсида за несколько дней до главных событий.
– Как предчувствовал! – сказал я.
– Точно, – согласился Билл. – Доехал на машине до Монреаля и в тот же день улетел в Москву.
Там его искать было бесполезно.
Таким образом, нам оставалось ждать результатов допроса Зайцева. И мы ждали.
Билл позвонил в семь утра.
– Что-нибудь случилось?
– Да. Зайцев умер.