Эта наметившаяся дружба между Центром и автономиями — можно сказать, что договорились «дружить против» союзных республик — продолжалась и в дальнейшем. 23 октября Горбачев встретился в Кремле с руководителями автономных и «бывших автономных» республик, то есть тех, кто к этому моменту уже успели объявить о своем суверенитете и убрать из своего названия слово «автономная», — как бы встав вровень с союзными республиками (а это уже сделали десять из двадцати автономных республик). Соответственно, эти республики заявили о своем намерении участвовать в работе над Союзным договором и его подписании.
Горбачев подтвердил, что «при выработке нового Союзного договора важно слышать все голоса». Сколачивание армии в поддержку «единого и обновленного» вроде бы шло успешно.
Не знаю, кому конкретно принадлежала эта идея, — на всю мощь использовать потенциал автономий, их неуемное стремление повысить свой статус, ставить вровень с союзными республиками — самому Горбачеву или кому-то из его советников, но идея эта представлялась довольно мощным инструментом в борьбе за сплочение распадающегося Союза, против разваливающих его союзных республик. Более удачного хода, как только опереться на автономии, тут, пожалуй, было и не придумать. Правда, и риск тут таился немалый — риск распада России. Но это, видимо, считалось проблемой второй очереди. Сначала надо остановить распад Союза, а с распадом России как-нибудь потом разберемся…
Тем временем о своем государственном суверенитете объявляли все новые автономные республики. В октябре о нем заявили Башкирская, Бурятская, Калмыцкая, Марийская, Чувашская автономные республики.
О суверенитете и повышении своего статуса объявили автономные округа и некоторые регионы, вообще не обладавшие государственностью: суверенной автономной республикой стала Адыгея, Корякский автономный округ, Коми-Пермяцкий автономный округ, Ямало-Ненецкий автономный округ, Горно-Алтайский автономный округ. Суверенным объявил себя Иркутский регион.
Продолжали «суверенизироваться» и союзные республики. 25 октября Декларацию о государственном суверенитете принял Верховный Совет Казахской ССР.
По мере того, как слово «суверенитет» перестает быть для республик просто словом, а наполняется реальным содержанием, между ними и Центром возникает юридическое противоборство, «война законов». Временами она приобретает довольно комичный, какой-то детски прямолинейный характер. Особенно это заметно на примере противостояния Центра и России.
24 октября Верховный Совет СССР принял закон, подтверждающий главенство союзных законов над республиканскими. В этот же день, как бы в ответ, российский парламент подтвердил приоритет своего республиканского законодательства перед союзным.
Газеты не без иронии писали, что российские депутаты все же опередили союзных, по крайней мере, на несколько часов: закон РСФСР введен в действие с момента принятия, а закон СССР — лишь с момента публикации.
Предусматривались и санкции к нарушителям российского закона: государственным, общественным, кооперативным организациям и предприятиям грозил штраф от пятидесяти тысяч до пятисот тысяч рублей (это помимо возмещения убытков от нарушения закона). Должностным лицам угрожало наказание поменьше — от пятисот до десяти тысяч рублей.
Не знаю, был ли хоть один случай, когда выписывались и уплачивались эти штрафы — материальное воплощение российского суверенитета.
31 октября, развивая наступление, российские депутаты приняли закон «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР». Земля, ее недра, воздушное пространство, воды, леса, растительный и животный мир, другие природные и сырьевые ресурсы, расположенные на территории РСФСР, объявлялись национальным богатством народов РСФСР. Объекты государственной собственности, находящиеся на российской территории, также провозглашались собственностью РСФСР.
Золотой запас, алмазный и валютный фонды СССР, утверждалось в законе, являются собственностью союзных республик. Конкретный размер долей, принадлежащих тем или иным республикам, устанавливается на основе соглашения между всеми республиками.
Говорилось также, что любые акты союзной власти, связанные с изъятием на территории РСФСР материальных ценностей, а также имущества, принадлежащего гражданам, трудовым коллективам, общественным организациям и иным собственникам, не подлежат исполнению.
Внешнеэкономические союзные, союзно-республиканские и межреспубликанские сделки в отношении ресурсов, находящихся на территории РСФСР и заключенные без согласия РСФСР, закон признавал недействительными.
Заключительная статья закона гласила:
«Решения органов Союза ССР, принимаемые без согласования с соответствующими органами РСФСР в отношении должностных лиц, предприятий, учреждений, организаций союзного и республиканского подчинения, находящихся на территории РСФСР…, признаются недействительными».
Союзные власти, в свою очередь, объявили недействительным сам этот закон.
Две власти — союзная и российская — словно бараны, уперлись друг в друга лбами, кто кого пересилит.
Неприличие этого тупого противоборства, видимо, начинали осознавать обе стороны. 11 ноября состоялась важная встреча Горбачева и Ельцина. Прошлись почти по всему кругу вопросу, накопившихся к этому времени. Сначала попытались выяснить, кто же виноват, что ряд договоренностей, которые вроде бы были достигнуты на прошлой встрече (27 июля, когда условились о разработке программы «500 дней»), так и не был выполнен. Как говорил потом Ельцин, «виноватых не оказалось».
Горбачев снова поставил в центр обсуждения Союзный договор — настаивал, чтобы его подготовка шла ускоренными темпами, говорил, что в этой подготовке и подписании договора Россия должна сыграть «консолидирующую роль».
Позиция Ельцина в этом вопросе, как он изложил ее потом депутатам российского парламента, была такова:
− Мы никогда не были противниками Союза и Союзного договора. И никто из руководителей Верховного Совета (России. — О.М.) или правительства Российской Федерации никогда не заявлял, что Россия не собирается участвовать в Союзе и Союзном договоре… Но, с другой стороны, сказал я Горбачеву, в качестве кого и в каком качестве Россия будет подписывать Союзный договор? Декларацию о государственном суверенитете (России. — О.М.), сказал я, вы официально не признали. Разделение функций между Центром и Россией вы официально не признали и проводите диктат Центра. Это выразилось и при принятии экономической программы («Основных направлений перехода к рынку». — О.М.) То есть все идет через Центр и практически реальной власти российские Верховный Совет и правительство не имеют, продолжается линия диктата, линия, направленная на то, чтобы Россия не имела своего голоса и своего суверенитета.
Горбачев настаивал, что эти проблемы надо решать ПОСЛЕ подписания Союзного договора: давайте, мол, сначала подпишем договор, а потом уже будем решать проблемы России.
Достигли компромисса — договорились создать комиссии, которые бы четко определили, как должны быть разделены функции между союзными и российскими структурами, как должна быть разделена собственность, использование национальных богатств, как решать другие подобные вопросы.
Эта работа должна вестись параллельно с подготовкой Союзного договора.
− Короче говоря, — сказал Ельцин, — начинается тот процесс, который должен был начаться сразу после принятия российской Декларации (о государственном суверенитете. — О.М.) Союзные руководители никак не могли решиться на такой шаг, полагая, что возможно силовыми приемами или отменой наших постановлений и законов сделать так, чтобы Центр как был, так и остался хозяином положения. Но возврата к этому не будет, Россия пошла иным путем, и она пойдет в дальнейшем иным путем.
Дальше разговор между двумя лидерами зашел о правительстве страны. Ельцин предложил Горбачеву тот вариант, о котором говорил депутатам в своем вызвавшем много шума выступлении 16 октября. Согласно этому предложению, речь должна идти, во-первых, о совершенно новой системе государственной власти и, во-вторых, о создании коалиционного правительства национального единства. В этом правительстве несколько должностей должны занять российские выдвиженцы. Как сказал депутатам Ельцин, на много должностей он до совета с ними, депутатами, не претендовал, но в предварительном порядке высказал пожелание, чтобы Россия имела право предложить кандидатуры на три правительственных поста — премьера, министра обороны и министра финансов.
Горбачев, по словам Ельцина, согласился с этим предложением.
Ну и договорились также о том, чтобы прекратить эту самую «войну законов» — взаимную отмену законодательных актов, указов, постановлений, — по крайней мере, свести ее к минимуму.
В разговоре с Горбачевым Ельцин также выразил недовольство тем, что Кремль подписывает какие-то международные соглашения, не ставя об этом в известность российское руководство, не разъясняя их смысл.
Такие претензии к Центру, наверное, могли бы высказать и все другие республики.
Удалось договориться с Горбачевым о том, что Центр окажет содействие в создании Российского внешнеэкономического банка, о совместном контроле за денежной эмиссией, о четком разделении бюджета России и Союза, о создании Российской телерадиокомпании — на основе второго канала Центрального телевидения.
Ельцин напомнил Горбачеву, что у них уже был разговор по поводу того, что Россия должна получить «прямые выходы» во внешнеполитическую деятельность. Здесь они с Горбачевым также пришли к согласию.
О некоторых вещах договориться не получилось. О том, например, чтобы у Союза и России были разные налоговые системы, о том, чтобы были раскрыты закрытые статьи бюджета, — касающиеся Минобороны, КГБ и другие. Хотя разговор об этом Ельцин поднимал уже не в первый