Вот такое предупреждение. В ту пору оно было не единственным. Тревога носилась в воздухе.
Что-то странное, происходящее в союзном парламенте, встревожило и парламент российский. Особенно — выступления Язова, Крючкова и Пуго, происходившие за закрытыми дверями и доносимые лишь обрывками, скупыми публикациями в прессе. Как писала «Российская газета», многие депутаты, подобно Памфиловой, расценили это как попытку «кабинетного государственного переворота». Еще сравнивали ситуацию с той, какая возникла минувшей осенью, когда «процесс стабилизации политической жизни в стране был полностью сорван консервативными силами, торпедирована программа «500 дней» и обстановка стала близкой к критической».
Мало кто догадывался, что в действительности в скором времени произойдут события, гораздо более драматические, чем осенью 1990 года.
Надежды Горбачева на то, что республиканские Верховные Советы обсудят разосланный им проект Союзного договора до конца июня (еще до его публикации — опубликован он был 27-го числа), явно не сбывались. Украинская Верховная Рада передала текст экспертам и пообещала вынести окончательное решение… лишь в сентябре. В российском ВС тоже не торопились: в начале июля сообщили журналистам, что вопрос о договоре будет рассматриваться, по крайней мере, три-четыре недели. Примерно такая же ситуация была и в других республиканских парламентах. В общем-то все были недовольны объемом тех полномочий, которые предоставлялись в проекте республикам, все хотели большего.
Люди осторожные предупреждали, что Центр, Горбачев и так отдал республикам все, что мог, что пока еще не настал момент, когда следует требовать большего, что в результате непомерных требований и сами республики, и Центр могут потерять все, ибо очевидно было: противники перемен собирают силы, готовятся к мощной контратаке. Публицист Сергей Пархоменко довольно прозорливо писал в начале июля в «Независимой газете»:
«Могут ли республики требовать удовлетворения всех своих притязаний «здесь и сейчас»? Простейший анализ нынешней диспозиции в руководстве Союза, реалистичная оценка тех сил, что остаются на страже исторически обреченного статус-кво, — все это заставляет убедиться: одно нерасчетливое, резкое движение руководящей группы, олицетворением которой мы считаем Горбачева, — и она будет раздавлена. Вместе с нею — и мы, и наши надежды. Кого не избавило от иллюзий зрелище парламентской галерки с тремя сурово насупленными министрами в час «павловского кризиса» (имеются в виду те самые Крючков, Язов, Пуго. — О.М.), тот, может быть, протрезвеет, читая фронтовые корреспонденции, поступающие в эти дни из Югославии».
В сущности, это опять предупреждение о возможности тех драматических событий, которые в самом деле произойдут через полтора месяца.
Другое дело, что вряд ли медлительность республик при рассмотрении проекта Союзного договора усугубляло ситуацию. Скорее наоборот, если бы республиканские парламенты стали бы действовать проворнее и приблизили срок подписания договора, путч тоже мог бы случиться раньше. Ведь главной целью заговорщиков было как раз не допустить этого подписания.
Впрочем, от республиканских парламентов вообще мало что зависело, как это всегда было заведено в Советском Союзе. Обращение к ним было делом чисто формальным. Их решения служили только удобным подспорьем для республиканских лидеров: когда лидеру было нужно, он мог кивнуть на такое решение, — дескать, так постановил наш парламент, я не могу идти против него. Когда же кивать не было нужды, о республиканских парламентских решениях вовсе не вспоминали.
Это ярко проявилось 23 июля, когда в Ново-Огареве в очередной раз собрались руководители республик. На их суд был представлен проект Союзного договора, прошедший к этому времени через Верховные Советы республик и оснащенный их замечаниями и поправками. Во вступительном слове, сделав краткий обзор этого депутатского творчества, Горбачев вновь призвал поскорее завершить работу над договором, на этот раз призвал особенно настоятельно:
− Я не знаю, товарищи, до вас доходит или нет, но я уже чувствую опасные тенденции. Нам нужно быстрее завершить с договором. Быстрее!..
Не знаю, почувствовал ли Горбачев наконец отдаленные подземные толчки приближающегося землетрясения, предупреждал ли именно о них. Вряд ли почувствовал. Иначе не отправился бы через несколько дней в отпуск в Крым. Но что-то такое, видимо, все же его тревожило…
Итак, предстоит обсудить проект договора с замечаниями и поправками республиканских депутатов. И тут происходит нечто неожиданное. Слово берет узбекский руководитель Ислам Каримов. Между ним и Горбачевым происходит забавный диалог (цитирую по записи, которую сделал помощник Горбачева Юрий Батурин):
«− Михаил Сергеевич, я хотел бы просто задать один вопрос. — Голос Каримова выражает неподдельное возмущение, и все заинтересованно слушают, потому что непонятно, куда он свернет, — ведь дискуссии еще не было. — Мы в этом самом зале 17-го числа (то есть 17 июня. — О.М.) договорились и приняли за основу документ, который был за вашей подписью разослан в республики. А что сейчас происходит? Откуда появился документ, который нам потом прислали для сегодняшнего обсуждения?
− Как откуда? — удивился Горбачев. Удивился потому, что схема подготовки и обсуждения была в точности, что и прежде: сначала согласованный текст, потом обобщение поступивших от республик замечаний, наконец, текст для обсуждения с подчеркнутыми предложенными изменениями и вариантами… — Как откуда? Ты же помнишь — мне лично поручили, как всегда, учесть замечания и послать вам…
− Если так, Михаил Сергеевич, извините, я должен прямо вам сказать…»
Тут на ум приходит шварцевское, из «Голого короля»: «Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски: вы великий человек, государь!» Но Каримов говорит Горбачеву менее приятное:
«− …я должен прямо вам сказать. Мы здесь в прошлый раз битый час по каждой строчке, сделали документ, который сблизил нас. А сейчас появился новый… Я не хочу углубляться в конкретные пункты, но вот убедитесь, у меня здесь красными чернилами отмечено то, чего нет в замечаниях республик (замечаний — сотни, и в текст, естественно, включено их некое краткое обобщение. — О.М.) И поэтому я предлагаю этот текст отложить, а взять вариант 17-го числа».
Вот так фокус! Горбачев в растерянности. Что значит взять вариант 17-го числа? Это значит выкинуть в корзину все замечания республиканских парламентов. Альтернатива — втянуться в затяжной спор с Каримовым (а его, похоже, готово поддержать большинство республиканских лидеров, усмотревших в разосланном им проекте некий подвох). Вот тут-то наружу и всплывает истина: главное — договориться с республиканскими руководителями, а мнением их парламентов вполне можно пренебречь.
− Ну хорошо, хорошо… — примирительно говорит Горбачев. — Давайте отложим все, что есть у нас, и вернемся к варианту 17-го числа.
Все откатывается на месяц с лишним назад. Для чего, спрашивается, было время терять? Впрочем, ясно, для чего: формальности были соблюдены — депутаты республиканских Верховных Советов подержали текст договора в руках, поговорили, поспорили о нем, сделали свои замечания… Которые теперь вот просто выкидываются в корзину.
Заметным событием на встрече 23 июля стало, что на ней неожиданно появился председатель Верховного Совета Армении Левон Тер-Петросян. Забрезжила приятная перспектива, что «9+1» может превратиться в «10+1». Правда, накануне республиканский парламент Армении не дал Тер-Петросяну санкции на участие в «новоогаревском процессе», но… вот он появился в Ново-Огареве.
Это появление, естественно, доставило немалую радость Горбачеву. Он расценил его как «важный шаг», как «желание армянского народа… на равных с другими республиками подписать договор». Собственно говоря, Горбачев, по-видимому, никогда не расставался с надеждой, что мало-помалу к «новоогаревскому процессу», к идее подписать Союзный договор одна за другой подтянутся упорствующие республики. И вот вроде бы «процесс пошел».
Горбачев поставил Армению в пример другим республикам, не участвующим в новоогаревских переговорах. Следующей «примкнувшей» к ним, по мнению президента СССР, могла бы стать Молдавия. Горбачев выразил надежду, что эта республика «все же в результате всех дискуссий придет к такому же выбору, к которому пришла Армения».
Неожиданно появился на совещании не только лидер Армении, но и… союзный министр обороны маршал Язов. Многие расценили это как проявление беспокойства силовиков — не слишком ли далеко зашло разделение полномочий между Центром и республиками. Но беспокоился маршал, видимо, и за свою судьбу: в случае подписания Союзного договора, без сомнения, будет сформировано новое правительство, а в нем Язову и другим силовикам уже вряд ли найдется место…
Совещание 23 июля длилось почти двенадцать часов и закончилось далеко за полночь. На заключительной пресс-конференции (весьма малолюдной — на ней присутствовало лишь семеро журналистов) Горбачев торжественно провозгласил:
− Сегодня можно говорить о том, что работа над проектом Союзного договора завершена.
По словам Горбачева, удалось придти к согласию по всем спорным проблемам, кроме одной — о налогах. Однако и этот вопрос должен быть решен «в течение 24 часов».
Впрочем, нерешенным оставался и «внутрироссийский» вопрос, тот самый — о статусе Татарстана. Как сказал Горбачев, «Татарстан подтверждает ранее заявленную позицию» (то есть желание подписать договор отдельно от России) и переговоры на этот счет между РСФСР и ее бывшей автономией должны быть продолжены.