Итак, после путча, который его инициаторами вроде бы был направлен на то, чтобы спасти советскую империю, она, напротив, стала стремительно разрушаться. В конце августа у нее еще оставались три главные опоры — президент, Верховный Совет и Съезд. Кроме того, правда, были разнообразные союзные властные структуры, но они играли в общем-то второстепенную роль. Главных властных опор было три.
Президент Горбачев лишь короткое время по возвращении из Фороса пребывал в растерянности — как быть, в какую сторону грести. Но быстро сориентировался, понял: в прежнем виде Союз сохранить уже невозможно, надо приложить все силы, чтобы, включившись в набирающий обороты процесс его трансформации, спасти союзное государство ХОТЬ В КАКОМ-ТО ВИДЕ, предотвратить его полный и окончательный распад.
За вычетом президента, на пути этого не вполне ясного по своей сути процесса оставались две преграды, олицетворяющие старый Союз и вроде бы не собирающиеся расставаться с ним, — союзный Верховный Совет и Съезд народных депутатов СССР. Насколько серьезны эти препятствия, в общем-то тоже было не вполне ясно. По крайней мере, Съезд мог оказать достаточно серьезное сопротивление. Так или иначе, эти барьеры предстояло преодолеть.
Чрезвычайная сессия Верховного совета СССР открылась 26 августа, по горячим следам путча. Попытавшись захватить власть, гэкачеписты рассчитывали, что союзный парламент на своем ближайшем заседании узаконит их властвование. Я думаю, у них были достаточные основания для такой надежды. Но вот ведь, как обернулось дело: этим же самым людям — членам ВС, которые, надо полагать, вполне могли одобрить авантюру Янаева, Крючкова и Ко, — приходилось теперь приспосабливаться к новым обстоятельствам, определять свое отношение к новой, совершенно неожиданной для них реальности.
Открывший сессию председатель Совета Союза Иван Лаптев начал свою речь словами покаяния:
− Кроме горя и боли, я испытываю великое чувство стыда. Здесь, в центре великого государства, кучка авантюристов нагло попирала надежды людей на закон и законность, на демократическое свободное развитие. А мы, Верховный Совет страны, его Президиум — первые гаранты законности — сделали вид, что нас это касается мало.
С покаянными словами выступил и Горбачев. Покаялся он в том, что проявил «либерализм и снисходительность» к тем, кто в предавгустовские дни выступал с «истеричными», «провокационными» заявлениями в печати, на пленумах ЦК КПСС, открыто саботировал многие «перестроечные решения» и тем самым готовил почву для переворота.
− Никаких колебаний, никаких соглашений в дальнейшем с моей стороны не будет, — пообещал Горбачев. — Переворот — это урок.
Президент вновь выразил «безграничную благодарность сотням тысяч москвичей, которые вышли на улицы, бесстрашно глядя в дула автоматов и пушечные стволы, отстояли свободу и законность», вновь особо отметил «огромную роль», которую «сыграли в организации срыва и разгрома переворота Борис Николаевич Ельцин, парламент России, жители Ленинграда, Киева и их руководители, позиция народов других республик».
Вслед за этим Горбачев перешел к тому, что более всего его волновало все последние месяцы, но что теперь предстало совсем в новом свете.
− Самое важное, — сказал он, — немедленное возобновление новоогаревского процесса и работы над подписанием Союзного договора. Он должен быть скорректирован с учетом тех горьких реалий, которые породил путч…
Следующая важная мера, которую Горбачев предложил уже в конце своего выступления — «немедленно после подписания Союзного договора нужно начинать предвыборную кампанию по выборам всех союзных органов законодательной и исполнительной власти, включая президента СССР».
Помимо прочего, этим Горбачев как бы хотел сказать, что он вовсе не держится за президентское кресло и отдает свою судьбу на волю народа. Собственно говоря, несколько позже он заявил об этом открытым текстом — пообещал уйти в отставку, если не удастся сохранить Союз как единое государство. Это угрозу он станет затем повторять постоянно, так что у слушателей мало-помалу станет накапливаться что-то похожее на раздражение. Однако в конце концов Горбачев действительно уйдет. Правда, — когда не уйти уже будет невозможно.
Наиболее значительным во второй половине дня сессии ВС опять было выступление Нурсултана Назарбаева. Как бы отвечая Горбачеву, он решительно заявил, что Союзный договор теперь не может быть подписан и что отныне речь вообще должна идти не о федерации, а о конфедерации. По его мнению, будущее Союза — это «горизонтальные связи».
Как писала тогда «Российская газета», после этого и других выступлений «стало очевидно, что мы присутствуем при похоронах Советского Союза как единого федеративного государства».
Однако не все депутаты были настроены миролюбиво и покорно по отношению к тем, кто одолел путчистов несколько дней назад. Во второй день сессии, не дожидаясь обеденного перерыва и с досадой покидая зал заседаний, Анатолий Собчак бросил журналистам:
− Я смотрю на многих, кто выходит сегодня к микрофонам и на трибуну, слушаю их и очень хорошо представляю, что и как они говорили бы в эти самые дни, если бы заговорщики победили.
Одним из главных побуждений многих выступавших было желание принизить роль тех, кто одержал победу над гэкачепистами. Сам-то союзный ВС, как уже говорилось, ничего не сделал для этой победы и, более того, по всем признакам, сочувствовал мятежникам. Я имею в виду — большинство депутатов. Еще одно владевшее многими желание — дезавуировать ельцинские указы, подписанные российским президентом в дни путча, и указы Горбачева, изданные им после возвращения из Крыма.
Учитывая отстраненную, созерцательную роль ВС во время путча, можно было бы ожидать, что наиболее совестливые из депутатов предложат этому органу самораспуститься. Такие предложения в самом деле раздались, однако не были поддержаны. Добровольно расстался с депутатской «корочкой» лишь один депутат — Генрих Игитян. На прощание он разъяснил, какова, собственно говоря, главная причина, почему его коллеги не желают последовать его примеру: купленные вне очереди автомобили, московские квартиры улучшенной планировки, спецпайки и спецмагазины — вот что, увы, интересует многих, кому страна доверила свою судьбу.
(Новому поколению россиян все это непонятно — что такое купленные вне очереди машины, спецпайки, чего уж за них так держаться, но в ту пору все это были великие привилегии, достававшиеся немногим избранным, и расставание с ними означало едва ли не полный жизненный крах).
О самороспуске возглавляемого им Комитета — конституционного надзора — заявил Сергей Алексеев. По его словам, в дни путча Комитет «действовал недостаточно энергично и эффективно».
Вот, пожалуй, и все. Весь ВС в целом не пожелал слагать свои полномочия.
Из немногих важных вопросов, которые решил Верховный Совет, — 28 августа, реагируя на указ Горбачева, подписанный четырьмя днями ранее (в нем содержалась предложение рассмотреть вопрос о доверии Кабинету министров СССР), он, Верховный Совет, соответственно, выразил этому Кабинету, то есть союзному правительству, недоверие, другими словами — отправил его в отставку. Впредь до образования нового правительства решать (вместе с республиками) все хозяйственные вопросы поручалось вновь создаваемому Комитету по оперативному управлению народным хозяйством СССР во главе с Иваном Силаевым.
Ельцин не удостоил своим присутствием сессию союзного Верховного Совета, хотя Иван Лаптев просил его выступить перед депутатами. Российский президент отдал предпочтение проходившему в те же дни Конгрессу соотечественников. Здесь на вопрос о том, как он относится к чрезвычайной сессии союзного парламента, Ельцин прямо заявил:
− Я считаю, что Верховный Совет СССР — соучастник путча… На чрезвычайном Съезде народных депутатов СССР, который откроется 2 сентября, скажу, что нынешний состав ВС СССР надо распустить.
И добавил:
− Заслуживает роспуска и сам Съезд, этот орган не нужен. Уже есть тревожные сигналы о том, что силы контрреволюции попытаются взять реванш, что, дескать, «на Съезде мы захватим всю горбачевскую команду». Кажется, надо готовиться к большой схватке.
Ельцин подтвердил свою позицию: он за «очень серьезно» обновленный Союз, который не был бы, как раньше, орудием подавления республик.
Эта позиция еще раз была провозглашена Ельциным 29 августа в выступлении по «Радио России». По его словам, ситуация в стране за дни после разгрома путча коренным образом изменилась. Основные рычаги власти выпадают из рук тех сил, которые десятилетиями управляли страной. Рушатся незыблемые ранее структуры партийного аппарата, КГБ и те органы государства, которые проводили в жизнь их волю. Происходит обвал союзного Центра, обвал той мощной бюрократической системы, которая шесть лет стояла на пути преобразований.
Вообще-то, если быть точным, коммунистическая бюрократия стояла на пути преобразований не шесть лет, а гораздо больше — считай, семьдесят четыре года. Но здесь, видимо, сказалось желание Ельцина в очередной раз «поддеть» Горбачева: шесть с лишним лет — это время его правления.
Однако развал Центра, продолжал Ельцин, — это еще не развал страны. Уже началось движение от монополии государственных структур в экономике к рынку, от всевластия и бесконтрольности бюрократического аппарата к демократии, от идеологического диктата КПСС к духовной свободе, от унитарного сверхцентрализованного общества к свободному Союзу суверенных государств.
И далее — как все-таки быть с тем, что республики одна за другой объявляют о своей независимости:
− Всех волнует судьба Союза, высказывается тревога о его будущем. Действительно, переворот нанес мощный удар по стране, сорвал подписание Союзного договора, усилил центробежные тенденции. Ситуация действительно сложная, но далеко не безнадежная. Постоянно встречаясь в эти дни с руководителями республик, разговаривая с ними по телефону, еще раз убеждаешься, что идея Союза себя не исчерпала, стремление создать новый, действительно свободный, действительно добровольный союз суверенных и, подчеркиваю, равноправных государств по-прежнему сильна. События только уточнили наши представления о нем. Нас не должно пугать объявление рядом республик своей независимости. В Союз будут объединяться полноценные государства, а не призраки. Только тогда они получат возможность действительно делегировать в Союз ряд своих функций. Республики сами создадут новый Центр, органы управления по важнейшим направлениям, координации экономической реформы, вооруженные силы, ядерный потенциал и другие. Они четко определят, какие органы власти необходимы на союзном уровне, очертят сферы их компетенции и структуры.