Мы ходили. Сидели на скамеечке. И опять ходили. И снова сидели и разговаривали.
Потом Инна сказала, что надо ловить такси, потому что она живет далеко, а на метро ехать неохота.
Я резко развернул ее и поцеловал.
Она ответила.
Потом мы долго ловили такси, периодически целуясь.
Я все время думал: надо ли мне садиться с ней в машину или это будет неприлично?
Такси не ловилось. Поцелуи становились все более страстными.
Мне было двадцать с небольшим. Я еще не очень понимал, в чем разница между мужчиной, который домогается женщины, и тем, кто страстно полюбил.
Я не знал, что делать.
Во время одного поцелуя Инна схватила меня и сказала:
— Ого какой! Да у тебя все в порядке!
Я очень хотел быть взрослым и настоящим. И я совершенно не понимал, что для этого надо делать.
Но тут подошло такси.
Инна поцеловала меня, бросила:
— До встречи!
Села на переднее сиденье и умчалась.
Я понял, что надо немедленно ехать с ней. В первую очередь потому, что я ужасно ревную ее к таксисту — немолодому человеку, у которого наверняка нет такой рефлексии, как у меня…
Мне почему-то казалось, что я распалил Инну, и она сейчас с таксистом…
Деньги на такси были. Но последние. Я собирался заказать на них такси завтра, чтобы добраться до аэропорта и лететь в Турцию.
Я был челноком.
Я придумал, что не еду потому, что жалко денег, и вообще — завтра лететь, надо выспаться.
На самом деле я просто не решился.
Я поехал домой на метро.
Звонок телефона я услышал, еще открывая дверь.
Влетел, естественно, опрокинув на пол вазу, схватил трубку.
Это была Инна.
На экране мобильника высветился незнакомый номер.
«А вдруг Та, Которая Не Звонит, звонит не со своего телефона», — подумал я, прекрасно понимая нелепость этой мысли.
— Это больница номер двадцать пять? — спросила меня трубка.
— Двадцать шесть, — зачем-то ответил я.
Я проверил эсэмэски. Еще зачем-то вайбер. Еще зачем-то мессенджер и вотсап.
Как и ожидалось: я был никому не нужен.
— Наверное, я зря к вам пришел. Думаю, мне надо к психиатру. Но страшно, понимаете? Если к психиатру идти, то вроде как я больной. А к вам поговорить — совсем другое дело. Мне тридцать лет. Я одинок. Нет, бабы, конечно… Извините… Женщины были, конечно… Я нормальной ориентации. Традиционной то есть… Но ни с одной стареть не хотелось. Вот так, чтобы влюбиться и — на всю жизнь. Не было такого до последнего времени.
Не знаю почему. Не может же такого быть, чтобы в ба… в женщинах все дело. Видимо, дело во мне. Я очень ревнивый. И даже не просто ревнивый. Я абсолютно убежден, что женщина не может быть верной. Такое у меня стойкое убеждение, которое практикой ни разу не подкреплялось. Но оно есть. И как с ним бороться?
Я много думал: откуда это? И решил — из детства. Вот скажите, может один случай, единственный, так повлиять на человека, что определит его существование на всю жизнь? Может такое быть? У меня родители хорошо жили. Ну или казалось мне, что хорошо. Во всяком случае, никаких скандалов не было, ссор там. Нормальная такая семья медицинских работников: папа — врач, мама — медсестра.
И вдруг моя мама влюбилась в соседа. Ну или не влюбилась — а так, не знаю… Мне семь лет было. И вот, когда папа был на дежурстве, сосед стал к нам приходить. Они с мамой чай пили на кухне. И я видел, что сосед маму поглаживал как-то странно, и она, проходя мимо него, целовала в макушку. Это удивительно было, что мама чужого дядю целует в макушку. Поэтому, наверное, я это запомнил.
А потом мама говорила: — Ты пойди к себе, поиграй. Ну, я шел играть. А однажды не выдержал и приоткрыл дверь в спальню. Меня, конечно, никто не заметил — они были очень заняты любовью. Я ничего не понял, но ощущение осталось ужасное.
И тут кто-то в дверь забарабанил. Сильно, гневно. Я к себе в комнату убежал в ужасе. А к нам в квартиру ворвалась жена соседа: огромная, очень толстая женщина с бородавкой на щеке. Почему-то эту бородавку я особенно хорошо запомнил.
Она орала какие-то гнусные слова, ругалась матом. Но самое ужасное состояло в том, что у нее в руках была бутылка с уксусом и она этим уксусом обрызгивала всю квартиру, маму с соседом и даже зачем-то меня. Мама с соседом стояли, ничего не делая, и смотрели, как толстая женщина с бородавкой на щеке быстро передвигается по квартире и все поливает уксусом.
Наконец сосед решил остановить свою жену, но она ударила его сильно. Сосед упал. Она вылила остатки уксуса на него и на маму, заплакала и ушла. Запах уксуса остался.
Отец пришел с дежурства, почувствовал запах. Они с мамой ушли в спальню. Мне было так страшно, что я не решился идти подглядывать, что они там делают. А потом родители развелись. Я вырос. Но каждый раз, когда у меня начинаются какие-то отношения, рано или поздно я начинаю ощущать запах уксуса. Обязательно. И бородавка вдруг начинает сниться по ночам. Вам когда-нибудь снились бородавки отдельно от лица? Жуткий сон, я вам доложу. А сейчас я влюбился. Она удивительная. С ней хочется жить и стареть. С ней хочется все. Она закрывает собой весь мир — ничего не надо, кроме нее.
И вот я боюсь, что скоро опять все начнется… Понимаете, о чем я? Тем более что ее вообще трудно не ревновать. Там и внешность, и речь… И вот я боюсь, что опять все начнется, и я опять все разрушу сам. А оно точно начнется. И значит, я точно разрушу.
А мне — тридцать. Я хочу детей. Я хочу нормальную семью. Я хочу, чтобы дома меня ждал кто-нибудь, кроме морской свинки. У меня свинка дома живет. Они, знаете, какие умные — морские свинки? Не о том я… И что мне делать?
К доктору? К психиатру? Я болен?
Я болен ужасом детства, да? Скажите: бывает такая болезнь: ужас детства? Бывает? И как лечить?
Они оценивают нас. Вот в чем дело. И ты должен соответствовать их ожиданиям: в общении, в разговоре, в том, как ты выглядишь, в постели…
Везде.
Соответствуешь? Тогда она — тебе награда.
Не соответствуешь? Пошел вон!
И мы с ними так же себя ведем. По той же системе, как говорится.
Страсть, химия, ля-ля тополя… Фигня. Две недели? Три? До первого секса? До пятого?
А потом начинаешь замечать эту красную блузку, некстати надетую к желтой юбке. И безвкусную татуировку на ноге. А этот пирсинг на пупке вообще превращает любовь в кладоискательство — глупость какая… И еще она все время говорит «ага», хотя и в Москве родилась. Вот это вот «ага» кстати и некстати очень раздражает.
Получила неудовлетворительную оценку, и — прощай!
Одна мне сказала недавно:
— Хороший ты мужик. Интересный. Только вот у тебя лысина на макушке, а мне нравится, когда спереди.
Может, пересадишь волосы, а? Сейчас, говорят, так делают…
Вот тебе и вся любовь.
Юлька не оценивала. Восторгалась иногда, но оценок не ставила. Долго мы так жили — только с ее восторгами.
Мечта мужчины: из всех оценок в арсенале женщины только восторг…
Та, Которая Не Звонит, — чего не звонит? То ли привязывает, то ли оценивает.
Не звонит потому, что ушла? Просто так — без объявления войны? Просто бросила?
Не может быть! Я проиграл? Никогда на свете!
Та, Которая Не Звонит, должна быть ко мне привязана. Чем угодно: негативом, позитивом, войной, дрессировкой, любовью, страстью, высокомерием… Но — привязана. Обязательно.
Она должна не просто так не звонить, а в связи со мной.
Это такой закон любви: женщина может делать что угодно, но в связи с мужчиной.
Измена невыносима еще и потому, что женщина вычеркивает того, кому изменяет, не имеет его в виду.
А должна иметь. Как угодно себя вести. Что угодно творить. Любые истерики устраивать. Но мужчину иметь в виду. Обязательно.
— Можешь приехать? Прямо сейчас?
Мне казалось, что Инна говорит с лирическим придыханием, страстно.
— Конечно!
Я старался говорить небрежно, как положено настоящему мужику.
— Деньги на такси есть? А то я могу выйти, выкупить тебя.
Это «выкупить» мне очень не понравилось.
— Деньги есть, — произнес я, как умел, твердо.
— Тогда записывай адрес.
Я понимал, что завтра, злой и не выспавшийся, я буду добираться до Центрального аэровокзала на Ленинградском шоссе, откуда в аэропорт ходят автобусы; в автобусе меня укачает — так всегда бывает, когда я еду, не выспавшись; в самолете я буду пытаться уснуть, и у меня не получится; и весь следующий день — самый главный день закупок — я проведу с туманной головой…
Но это будет завтра. Сегодня я — мужик, которого лучшая на свете женщина позвала к себе посреди ночи.
Я набрал вызов такси.
— Ждите в течение часа, — ответил мне мерзкий голос диспетчера и был незамедлительно послан.
Ждать час, меряя шагами кухню и лениво переругиваясь с поднявшейся мамой по поводу разбитой вазы?
Никогда!
— Куда ты? — равнодушно позевывая, спросила мама.
— По делам, — ответил я.
На часах было половина первого ночи.
Мама вполне удовлетворилась ответом.
Такси я поймал сразу. Вышел из подъезда — оно подъезжает. Высаживает какую-то пару, которая продолжает целоваться, расплачиваясь и вылезая из машины.
— Влюбленные, — зачем-то сказал я водителю.
Мне хотелось быть взрослым, общительным. Эдаким хозяином мира.
Водитель был настроен философски:
— А кто еще по ночам ездит? Только пьяные и влюбленные. Иногда совмещается. Ты тоже, небось, не в институт намылился?
Это «ты» мне категорически не понравилось.
Но ругаться не хотелось.
Хотелось по-свойски разговаривать с этим взрослым, бывалым мужиком, с которым нас объединила ночь.
— К бабе я еду, — произнес я гордо.
— Ну и зря, — сказал по-философски настроенный водитель. — От них все беды, запомни. От работы, друзей, футбола — радость. От баб — беды. Я тебя раза в два старше, если не больше. Вот и говорю тебе, сынок: от баб вся морока.