Я умер. От меня осталась тень.
Тень встала из-за стола, усмехнулась, пошла в коридор, надела ботинки, бросила: «Пока» и вышла на улицу.
В кармане брюк тень обнаружила коробочку. Это были серьги, которые я купил Инне в Турции.
Тень решила их выкинуть. Но потом одумалась.
Через несколько недель — или месяцев, не помню — когда я возродился, я подарил эти сережки какой-то девушке. Совершенно не помню, кому именно, но помню, что она очень обрадовалась.
И вот после этой истории я придумал свою дурацкую философию: мол, женщины не должны решить, что я встречаюсь с ними только ради секса, они, мол, должны думать обо мне, что я — высокодуховный.
Глупости это все. Они все равно будут думать, что желание тела — главное желание, которое движет мужчиной при встрече с ней. И они будут тело свое использовать и как приманку, и как наказание, и как награду…
И все философии, продиктованные любовью, — глупости. Существует безумный опыт страхов, он-то все и диктует. Вот и все…
Почему же не уходишь
Ты из памяти моей?
Почему же не находишь
Жизнь другую, пожирней?
Поотличней. Хаотичней.
Как тебе и нравится.
Я ж безличный в жизни личной:
Нету у меня лица.
Почему же? Отчего же?
Для чего же, Боже мой,
Вспоминается до дрожи
Голос некогда родной?
Уничтожь воспоминанья.
То, что есть — то главное.
Подари мне расстоянье,
Расставанью равное.
Растворись, я умоляю,
В прошлом снеге. В суете.
…Но глаза лишь закрываю:
— Здравствуйте!
Ни прощанья, ни прощенья.
Синеглазая вода.
У любви нет воскресенья.
Возвращенье — в никуда.
Но звучит неутолимо
Голос, некогда родной:
— Я приду к тебе, родимый,
Я приду к тебе, враг мой.
Дурацкий телефонный звонок, когда меня перепутали с больницей… Можно было бы, конечно, увидеть в этом какой-нибудь символ или метафору, но — лень.
Однако звонок этот вывел меня из оцепенения. Я понял, что надо куда-нибудь выехать из моего дома.
Дом — это, конечно, крепость, но он имеет обыкновение превращаться в тюрьму.
Мало ли в Москве мест, куда кажущийся себе одиноким мужчина может поехать пропустить рюмочку-другую и посмотреть на окружающую жизнь?
Продолжение
Это уже не боль.
Это уже вина.
Крикнешь ей:
— Слышь, постой
Всмотришься — не она.
Через проливы дней
Кто там плывет?
Не пойму.
Хочется стать мудрей.
Может, стать одному.
Это вина уже —
Мой одинокий путь.
Судьба стоит неглиже,
Боже, какая жуть!
Выстрелом в тишине,
Облаком в небесах —
Как хочешь, явись ко мне,
Чтобы я не зачах!
Я от себя удеру.
Свяжется — не разрубить.
Если опять не умру,
Значит, с тобою жить.
Думай и проверяй.
Хочешь не хочешь — вой.
Если умеешь — летай.
Если жалеешь — со мной.
Облако в небесах
Растает: зови не зови.
Этот белесый страх
Может, предвестник любви?
Этот упавший день.
Эта восставшая ночь.
Тянется твоя тень
И улетает прочь.
Облако — тень Земли.
Тень презирает твердь.
Как же мы не смогли
Обняться и улететь?
Буду я тверд и нем
У Вечности на виду.
В обрывках твоих фонем
Может, тебя найду?
А не найду, так что ж
ереживу беду.
Облаком ты уйдешь.
Светом тебя найду.
Все изменяют. Все и всем. Если долгое время брать — годы, а лучше десятилетия, — то все всем изменяют. Всегда. И непременно. Всенепременно.
Думаю, что скоро люди решат: изменять — это нормально. Договорятся так.
Все останется, как нынче принято: семья там, дети, общее хозяйство, как говорится. А измена возбраняться не будет. Просто возьмут да и узаконят то, что происходи и так.
Это как с голубыми. Я помню, при советской власти это называлось ужасным словом «мужеложество», и за него давали срок. «Голубизна» считалась не просто чем-то плохим, но незаконным! А теперь — пожалуйста! Агитировать нельзя, а так — ради Бога.
У нас это еще протест у населения вызывает, а в мире, который мы подобострастно называем «цивилизованным», уже однополые браки разрешают.
Потому что если что-то нельзя изжить — его надо принять. Просто нет иного выхода. Даже если кому-то это не нравится.
И с изменой так же. Все изменяют. Мужчины — женщинам, женщины — мужчинам.
Вот есть у тебя муж или жена. Что такое измена? Это когда другой человек становится для тебя важней, чем твоя половина. Это когда ты делаешь нечто такое, о чем своей любимой рассказать не можешь.
Это когда ты как бы отодвигаешь мужа или жену и живешь так, словно их нет.
Не важно, на сколько ты их отодвигаешь — на всю оставшуюся жизнь, на неделю или на день… Отодвинул родного человека ради нового? Значит, изменник. Всё.
Кто так не поступает? Если долго живет, хотя бы несколько лет? Кто не отодвигает? Ну вот.
Измена отвратительна? Отвратительна. Но если все и всегда так поступают — что делать? Принять.
В крепостной России у барина было право первой ночи. Мерзко? Мерзко. Однако считали, что это естественно — и всё. Нормально. Принимали как должное. Возмущались, конечно. Но принимали. Революцию по этому поводу не устраивали, ее по другому поводу совершили.
Нынче уже всерьез спорят: что, мол, лучше: физиологическая измена просто ради секса или духовная — без секса? По телеку то и дело про это дискутируют разные люди. То есть договариваются, что в принципе изменять можно, вопрос: как именно…
Такая вот тенденция.
Мы с детства врем детям, что надо хранить верность любимому человеку. Мы — те, кому это не удалось, — такое им рассказываем.
Как можно хранить то, чего нет?
Все друг от друга уходят к другим. Все и всегда. Некоторые насовсем. Некоторые на время. Некоторые на недолгое время. Но уходят все и всегда.
Все и всегда отбрасывают родных ради новых. Уходят от своей половинки — кто в отпуск, а кто навсегда.
Я не встречал ни одного мужчины, у которого в жизни была бы одна женщина. Не встречал. И чтобы две — не встречал. Всегда больше.
«Случайная связь» — это красивый синоним словосочетания «случайное предательство». Было это предательство физиологическим или нет — не так уж и важно. Возникла новая связь вместо старой. Вот и всё — предал.
Люди страдают по поводу измен, маются, рвут волосы на себе и на изменщиках — и изменяют все равно.
Ах, как страшно признаться в том, что измена — это норма! Кажется, что в этом случае мы перестанем быть людьми! Верность — это главное в человеческой системе ценностей!
«Если люди не захотят хранить верность друг другу, до чего же мы докатимся! Если ты знаешь, что твоя любимая (любимый) тебе изменит, то зачем тогда с ней (с ним) жить! Верность — то, что цементирует любовь, если нет верности — значит, нет и любви!»
Прекрасные слова! Чудесные! Слова вообще чаще всего прекрасны и чудесны!
Только что же поделать, если нет верности? Ну нету ее… То есть слово есть, а сути нет!
Репутация — тоже хорошее слово. А где она? У нас что, ценят тех, кто с хорошей репутацией? Ерунда! У нас звездами становятся люди, которым в приличной компании и руки бы не подали.
N написал скандальный роман. А Х завела очередной скандальный роман. А Z устроил очередной скандал.
Если главным достоинством человека становится умение устроить скандал, значит, нет такого понятия «репутация». Погибло. Кончилось. Отмерло за ненадобностью.
Слово есть, а понятия нет.
И что? Кто-то из-за этого повесился, застрелился, самоликвидировался?
Привыкли.
Молодцы! И к отсутствию верности привыкнем тоже. Если честно на все это научимся смотреть, то привыкнем.
Как-то про это все я рассказал Юльке. Она выписалась из больницы, жила дома, ходила, опираясь на ходунок. У нее уже начиналось то, из-за чего мы потом… Но только начиналось.
Юлька слушала меня, смотрела внимательно и заинтересованно. Она всегда так глядела, слушая меня. Много лет потом искал я такой взгляд у других женщин и не находил.
Разве у Той, Которая Не Звонит, такой взгляд? Да нет… Показалось, наверное. Да и потом все равно она не звонит.
Тогда я все говорил и говорил Юльке про естественность измены. Чего меня вдруг понесло — не знаю.
Помню, мне не хотелось останавливаться, потому что я понимал, что она наверняка спросит: «Ты что, мне изменяешь?» И тогда я взорвусь и начну орать: я, мол, совсем о другом, а ты, как всякая баба…
Юльке я никогда не изменял. Даже в мыслях.
Я боялся закончить говорить, потому что конец моего монолога означал начало скандала.
А скандалить все-таки не хотелось.
Скандалить не хотелось никогда, но все равно скандалилось почему-то…
— Вам сколько лет? Мне сорок восемь. Не надо говорить, что я хорошо выгляжу: я знаю. Это гены. Моей маме восемьдесят. Ей полтора года назад сосед сделал предложение. Мама отказала. Мне это так объяснила: я, говорит, не ты, не могу без любви замуж выходить.