КИРИЛЛ:
— Оль, не нервничай. Я ж не сильно опоздал. Он смотрит на нее без раздражения. Скорее как нашкодивший ребенок на родителей: со страхом и с любовью одновременно.
Она на него не смотрит вообще. Говорит ему, смотрит на меня.
ОЛЬГА:
— Вот так всегда. Всегда так. Сперва сделает какую-нибудь гадость, а потом начинается: «Оля, не нервничай! Оленька, успокойся…»
— Поскольку я вижу вас обоих первый раз, я попрошу каждого из вас назвать пять эпитетов, которые характеризуют другого человека. Кирилл — об Ольге, Ольга — о Кирилле. Оль, давайте с вас начнем.
ОЛЬГА:
— Мне надо подумать.
КИРИЛЛ:
— Добрая, красивая, умная, нервная… ОЛЬГА:
— Это я нервная? А ты — спокойный?
КИРИЛЛ:
— Хозяйственная, домашняя, хорошая мать… Вы сказали пять? Хватит?
— Хватит. А теперь вы, Ольга…
ОЛЬГА:
— А что я? Ну, ненадежный. Неаккуратный… Не знаю… Глупый какой-то вопрос… При чем тут эпитеты? Вы скажите лучше: вы можете как-то подействовать на человека, чтобы он слышал мои просьбы и выполнял?
— Кирилл, давайте с простого начнем. Ольга жалуется, что вы ботинки не снимаете, когда домой заходите. Трудно снять?
КИРИЛЛ:
— Да права она… Оль, права ты… Каждый раз, когда к двери подхожу, говорю себе, что надо ботинки снять.
ОЛЬГА:
— И что мешает, интересно?
КИРИЛЛ:
— Я тебе, Оль, объяснял сто раз… Вижу ее в комнате и сразу бросаюсь поцеловать. Люблю я ее. И хочу все время. Как мужчине вам скажу: вот уже сколько лет живем, а желание не проходит. Ну вот я и бегу в комнату. Неправ, конечно.
ОЛЬГА:
— А чё, ботинки нельзя снять, а потом целоваться? И вообще, если бы ты меня любил, не напивался бы каждые выходные.
КИРИЛЛ:
— Я тебе объяснял много раз… Я ей объяснял много раз… У меня работа такая. Каждые выходные — банкет. Вообще не пить нельзя — не поймут. Я перешел на пиво, сказал, что из-за здоровья. Вроде прокатило. Я выпиваю-то… Банку пива. Ну две.
ОЛЬГА:
— А чего несет тогда так?
КИРИЛЛ:
— Я всегда первым с этих банкетов ухожу, с сыном чтобы пообщаться.
Тут вообще история была. Я с сыном играл, он совсем еще был маленький, и ему нравилось очень дверь на щеколду закрывать. Не знаю даже почему. Может, ему интересно, как она движется туда-сюда. Не знаю. Ну и вот он ее закрыл, и мы в комнату пошли… Машинки там… То да се… А про дверь забыли. Носились там в комнате, в барабаны били, кричали чего-то. В общем, не услышали, как Оля пришла. Она обиделась потом… Помнишь, Оль, ты обиделась?
ОЛЬГА:
— Ты придумал это все. Ты там пьяный валялся на диване.
КИРИЛЛ:
— Оленька, я никогда пьяный на диване не валялся. И ты это прекрасно знаешь.
ОЛЬГА:
— Ну не знаю, где ты там валялся. Ты теперь все можешь свалить на сына. Любую вину свою, любой грех.
— Кирилл, а вы часто ссоритесь?
КИРИЛЛ:
— Да практически никогда. Оля — нервная, конечно…
ОЛЬГА:
— На себя посмотри.
КИРИЛЛ:
— Но добрая. И мать очень хорошая. Я ее, правда, очень люблю. И жизни своей без нее не представляю. Сам не понимаю, почему так получается: что ни сделаю — все не так.
Мы грязное белье в бак складываем, как накапливается много — Оля стирает. Она меня ругает за то, что я носки неправильно выворачиваю.
ОЛЬГА:
— Я не понимаю: разве трудно вывернуть носки, чтобы их потом удобно было стирать? Так нет… Любит он… Как носки снял — так и швырнул в бак. Нет бы их вывернуть аккуратно. Трудно, что ли?
— Оля, Кирилл говорит, что любит вас. А вы его любите?
ОЛЬГА:
— Я? (Пауза, опускает глаза.) Детский какой-то вопрос, школьный. Несерьезный. Вы какие-то несерьезные вопросы задаете. Вы лучше посоветуйте, что нам делать.
КИРИЛЛ:
— Да любит она. Как умеет — так и любит.
Просто не умеет по-другому.
Он смотрит на нее.
Она — в сторону.
«Через 3–5 мин. придет белый Skoda Rapid Л 184НС73 +7999679346 Водитель Куйбышева Ирина», — сообщил мне мобильник.
Зачем я решил ехать в город?
Чтобы что-то делать. Я давно понял, что такое одиночество. Вот если без философий, а конкретно и понятно. Жизненно.
«Жизненно» — такое было любимое слово у одной моей знакомой. Она так оценивала все фильмы, книги, да вообще все события.
— Жизненно, — вздыхала она, когда я рассказывал ей какую-нибудь историю из своей или чужой жизни.
Когда моя дочь не поступила с первого захода в институт, она тоже произнесла это:
— Жизненно.
Так вот, если жизненно — ха-ха — говорить об одиночестве, то одиночество — это отсутствие смысла. Что такое смысл, я точно не знаю, но зато очень хорошо понимаю, когда он отсутствует.
Если одиночества нет — другими словами, если есть Она, — то вопрос о смысле не стоит.
Если Она есть и ты ощущаешь это «есть» не как предчувствие, не как постоянный страх потери, а как реальность, тогда можно что-то делать или временно вообще ничего не делать — все это не главное. Главное, не надо убегать от себя, от своей жизни. Можно спокойно и не дергаясь идти по жизни.
Ты понимаешь, куда жить — к Ней. Что ты будешь делать по дороге к Ней, не так уж и важно.
Даже зарабатывание денег… как сказать?.. важно, конечно, но не слишком. Что, впрочем, наверное, для предпринимателя странно.
Я деньги люблю, но не уважаю. Может быть, поэтому они достаются мне без особого труда. Их зарабатывание никогда не было для меня особо азартным занятием. Наверное, поэтому они всегда у меня были.
Сначала родители давали. А как началась эта челночная история — так деньги никуда и не девались.
Богатый человек — это ведь не тот, у кого дома, яхты и прочая, мне лично совершенно не нужная хрень. Богатый — это тот, у кого есть средства для решения его личных проблем. В этом смысле я всегда был богат.
Для меня деньги — данность, а не смысл.
Смысл давала Она. Когда Ее не было, он терялся.
Когда Ее не было (а Ее почти никогда не было), в жизни начинали дуть всякие дурацкие ветра, и я, подчиняясь им, начинал носиться из стороны в сторону.
Вместо того чтобы жить, я начинал заполнять жизнь чем угодно, любой ерундой. Чтобы только не оставаться одному, чтобы только не задумываться.
Что такое страдание? Это размышления в одиночестве. Вот и всё.
Одиночество — это когда жизнь не живет, а суетится.
Ты, конечно, что-то делаешь. Главное, ты делаешь умное лицо. Ты хочешь сам себя убедить в том, что живешь.
Ты встречаешься, договариваешься, отдыхаешь, едешь, бежишь, говоришь, улыбаешься, пьешь много, ешь вкусно, делаешь вид, что отдыхаешь и работаешь, встречаешься с дочкой и друзьями, звонишь по телефону и смотришь фигню по телеку, зарабатываешь, тратишь, ходишь в кино и даже в театр, приходишь на какие-то дурацкие концерты и орешь что-то вместе с залом, заходишь в ночные клубы и стреляешь глазами в поиске и просто так, ведешь машину, едешь на такси, улыбаешься, да, ты очень много улыбаешься, чтобы никто не понял твоего настоящего настроения…
Ты делаешь вид, что живешь. И жизнь делает вид, что верит тебе.
Когда есть Она, то одиночество — это просто отдых от суеты. Ты сидишь дома, один. Ешь один, пьешь один, говоришь по телефону, лежишь на диване и смотришь в потолок или в телевизор, что, в сущности, одно и то же.
Но ты не один. Потому что есть Она.
Когда есть Она, одиночество — это отдых.
Когда нет Ее, одиночество — это суета.
Если серьезно говорить. Жизненно.
Заменить Ее невозможно.
Ты делаешь попытки. Скучающий взгляд принимаешь за ласковый. Вежливую улыбку — за лирическую. Случайное прикосновение — за намеренное.
Пытаешься убедить себя, что ты хочешь эту женщину не потому, что у тебя давно никого не было, а потому, что она и есть Она. Поскольку страдание — непременный атрибут любви, ты заставляешь себя страдать о той, которую завтра с трудом вспомнишь.
Ты говоришь себе:
— Она! Вот Она! Это уже точно Она!
Ты все время талдычишь себе это.
Без толку.
Ее нельзя придумать, сыграть или заменить.
Только найти можно Ее. Только найти.
Если получится.
Вечер был ласковый и томный. Удивительно ласковый и томный для нашего суетливого города. Какой-то тихий не по-московски — даже бесконечный шорох машин уже не воспринимался как шум.
Я посмотрел на мобильник. Он по-прежнему напоминал молчаливый камень, и это дико бесило.
Молчащий телефон разрушал гармонию вечера, но с этим приходилось смириться.
Такси подошло через четыре минуты.
Я не знал, куда ехать. Я думал доехать до центра, там прогуляться, а потом найти какое-нибудь тихое заведение без музыки.
Иногда мне всерьез кажется: владельцы ресторанов панически боятся, что посетители о чем-нибудь задумаются, поэтому обязательно включают музыку, чтобы человек не мог ни на чем сосредоточиться. Музыка звучит всегда во всех ресторанах, вытесняя мысли и не давая спокойно поговорить.
Поэтому надо было найти такое место, где бы музыка звучала тихо и ненавязчиво.
Я сел и сказал водителю, точнее — водительнице:
— В центр.
— Что конкретно забивать в навигатор? — спросила девушка-таксист и улыбнулась.
Я в ответ тоже улыбнулся:
— Ничего. Я покажу. Поехали.
— Мне надо что-то забить… Забью Тверской бульвар, не возражаете? Конфетку хотите? — неожиданно спросила она.
И я почему-то сразу вспомнил про таксиста, который много жизней назад вез меня к Инне.
Таксисты вообще удивительные люди… В лесу — леший, в доме — домовой, в городе — таксист. Домовые города.
Они не просто перевозят из точки А в точку Б по навигатору, они работают психологами, проводниками, слушателями.
Раньше таксистов называли «шеф», что странно, учитывая, что вы их нанимаете, а не они вас, но, по сути, правильно. Хозяева города. Хозяева дороги. Хозяева поездки. Хозяева вашей жизни наконец — на этот короткий период.
Ты садишься в машину к шефу. Ты приходишь в гости к хозяину. А он еще немножечко и волшебник, потому что трудно не стать волшебником, когда вся жизнь у тебя проходит на колесах в нашем во всех смыслах удивительном городе.