С таким ощущением ты садился в такси раньше, когда машину надо было ждать сорок минут.
Нынче десять минут — это уже недопустимо долгое ожидание. Но и волшебников стало меньше.
За все надо платить. Не только за километры. Хотя, если вдуматься, все, что мы делаем в жизни — платим за пройденные — прожитые километры.
И кто мешает видеть в таксисте символ жизни? А что? Доехал до нужной точки — заплати деньги. Разве в жизни не так? Добираешься до цели и платишь. Не всегда деньгами, правда.
— Не хочу конфетку, — ответил я. — Я люблю что-то острое.
Она посмотрела на меня и расхохоталась.
Это был хороший смех. Правильный. Он не раздражал.
Глаза у нее были большие. Волосы пышные. Машину она вела уверенно.
— Острое — это что? — спросила она.
Передо мной висел ее бейджик.
«Ирина Куйбышева», — прочел я.
Она зачем-то проследила за моим взглядом, и произнесла, неожиданно серьезно:
— Только, умоляю, не спрашивайте меня: не родственница ли я революционера? Вы не можете себе представить, сколько раз в день я отвечаю на вопрос, который не интересует ни того, кто спрашивает, ни тем более меня…
«А она не дура, — подумал я. — Во всяком случае, можно запросто себя в этом убедить».
Я спросил:
— Что вас заставляет работать в такси?
Ирина Куйбышева усмехнулась:
— Нужда. Зарабатываю на второе высшее. Первое не взошло. Стало неинтересно.
Глаза у нее были большие. Шея длинная. Вообще, с фигурой все хорошо. И с речью. И смеялась не раздражающе, правильным смехом.
Вечер продолжал быть томным.
— Да вообще, нет у меня никаких проблем… Жена говорит: проблемы у тебя. А я лично так не считаю. Все люди разные, правильно я говорю? Ну вот. У одних, значит, так, а у других, значит, по-другому.
Я жену уважаю. Мы десять лет вместе. И у нас ребенок есть. Один. Так что все хорошо. Ну, значит, поскольку уважаю, то она с просьбой, и я пришел. Хотя не считаю, что это проблема вообще.
Огромный мужик. Огромное все — руки, кисти, шея… Гигант.
Говорит стесняясь.
Видно, что вообще не особо-то говорун, а тут еще тема такая…
— Ну, ей обещал, что вам честно скажу. Она в машине сидит — сразу спросит. А я ей не вру. Не знаю почему. Начальникам там, друзьям, сыну… У нас сын… Особенно когда жизнь облегчает вранье — тогда всегда. А ей — нет, Светке моей. Не могу чего-то.
И вот она меня спросит: «Честно сказал про проблему?» И я ей должен ответить: «Сказал». Хотя сам это проблемой не считаю. Вообще. Я сплю последнее время плохо. У меня депрессия бывает. Тоскливо так. Ни от чего. Иногда так тоскливо, что хоть вой. Ну, я к врачам ходил. Они говорили со мной, лекарство прописали. «Негрустин» называется. Сказали: с него надо начать. А я вот думаю: может серьезное лекарство так называться? Не знаю… Но я врачам этим… Кандидатам в доктора, как Высоцкий пел, помните?.. Я им про проблему эту не говорил, потому что не считаю это проблемой.
А вам скажу. Потому что жене обещал.
— Иван, ну раз решились — говорите. Только если проблема медицинская, я вам вряд ли смогу помочь.
— Так это не проблема. Жена так считает, что проблема. А я не считаю.
Короче. У нас это… Ну, интимные отношения редко. Нет, так все хорошо. Уважение там… Сын вот… Но жена говорит — редко.
А чё редко? Раз в месяц. Иногда два… Тут же желание должно быть, правильно? Как есть — так и все. И нормально, значит. Разве это болезнь?
— А у вас всегда так было?
— Как? А чего это, правда, мало? Я ж не знаю. Я ж не интересовался, как там у кого и чего. Мне — нормально.
Жена моя доктору — ну, у которого я депрессию лечил — рассказала. Преувеличила, значит. Сказала, что раз в три месяца. Не так. В месяц раз бывает. Иногда.
Ну и доктор спрашивает меня:
— Вы, — говорит, — честно мне скажите: может, у вас есть кто на стороне? Может, вы специально разыгрываете такую асексуальность, чтобы жена не заподозрила? Я, — говорит, — даю вам честное слово, что жене вашей ничего не скажу, только мне надо знать правду для правильного лечения.
Я ж говорю: жене не вру. Зачем мне еще кто-то? Я жену люблю, уважаю, значит. Вот кто ей сказал, что чаще должно это вот быть, в смысле интима? Раз в месяц — полтора считаю нормально.
— И у вас всегда так? С юности?
— Как так? Ну как? Я вам честно скажу: мне это все не нравится особенно. Нет, приятно, конечно, но есть вещи и более приятные, значит. Так с юности пошло. Ну, с первого раза. Чего-то у меня там не получилось… И второй раз тоже… Главное, помню, что девушка хорошая была. Красивая, добрая. Однокурсница старшего брата. А вот что именно не получилось, не помню, значит. Я вообще неприятное стараюсь побыстрее забыть.
Нет, ну потом там еще всякое бывало иногда, значит. Потому что женщин же вообще много… И чего-то бывало. Но как Светку встретил — отрезало. Только с ней. И нормально, по-моему.
А ей мало. К вам прислала. Вы тоже считаете, что во мне что-то не так?
Я, например, так не считаю.
— Иван, вам надо пойти к доктору и все ему честно рассказать. Я уверен, что причина вашей депрессии кроется в вашей асексуальности.
— В чем? Да я слова такого не знаю, а вы, значит, говорите.
Вы ж не Бог, можете ошибаться. Правильно? Я так Светке и скажу: мол, ошиблись вы. Врать потому что не умею ей. А если правду сказать — она ж по врачам загоняет.
Нет, конечно, если вы считаете, я могу и чаще, значит, попробовать. Если так положено. Только я чего-то вам, доктор, не верю. Вот не верю я вам — и все… Так вот, значит.
Не помню наизусть, что сочиняю.
Открыл свой молчащий телефон. А там записано у меня все… Ну, что сочиняю иногда еще. Зачем-то… И чего меня вдруг понесло?
Из человека вынули мотор.
А человек — он ехал, он катился.
Негодовал, раскаивался, злился,
И даже взглядом согревал простор.
Большое дело: вынули мотор!
Тут многие гуляют без мотора.
Побегают. Домчатся до упора.
Колеса лопнут. Кончен разговор.
Не стой, дружище! Ты теперь один.
Мотор твой прозябает в отдаленье.
Любовь твоя — чужая, без сомненья.
Ты безмоторный, тусклый господин.
Живи, дружище! Надо продолжать!
Ну что, ошибка? Все-таки не пытка…
Кто без любви — тому дана попытка
Бескрыло эту жизнь пересекать.
Ну, что мотор? Куда важней колеса!
Ну, что любовь? Куда важней слова.
…А ты стоишь, прозрачная едва.
И ветер тень твою неясную уносит.
Ира посмотрела на меня удивленно.
— Вот о чем с мужиками говорить? Не знаю… Правда, не понимаю, как отношения строить.
Про природу-погоду — не интересно. Если там по бизнесу он чего понимает — можно еще малёк поговорить. А потом чё? Только начнешь о главном, о сути, о любви, например, — они теряются. Не хотят говорить.
Поэтому влюбиться никак не получается. Их крутится вокруг — рой. А влюбиться не получается. Мне тридцатник пробило. Детей хочу. Но — чтобы в семье и чтобы в достатке обязательно. Обязательно.
Я в бедности росла. В крутой такой бедности. Маленькая стояла около витрины игрушечного магазина и понимала, что никогда — ни-ко-гда! — у меня не будет такой куклы. Мордой стены пробивала, ложилась подо всяких, извините, но вылезла из бедности. И больше не хочу туда.
— Вы сейчас очень богаты?
— Не очень. Мне еще надо мой «Порше» на новый «Бентли» поменять. На «Бентли» ездили? Шикарный автомобиль! Мягко так идет, как нож по маслу.
— Скажите, а если бы хороший человек, красивый, умный, приехал на свидание на «Мазде», у вас мог бы быть с ним роман?
— Исключено. Если он не смог на приличную машину заработать, на хрен он мне нужен?
— А с Пушкиным у вас мог бы случиться роман? Он был очень талантливый, гениальный даже, но не очень богатый.
— Исключено. Я больше бедности не хочу.
Послушайте, я понимаю, куда вы клоните. Вы меня сейчас лечить начнете, что богатство не главное? Думаете, я эту фигню не понимаю, что ли?
Я тут сидела с каким-то мужиком в Париже… Или в Брюсселе… Не помню… Вот сидела и думала: «Предположим, у меня сейчас появится новая сумочка „Луи Витон“ — стану ли я счастливей? Нет. Мне нужна любовь». Так остро захотелось, чтобы рядом сидел не какой-то очередной, а любимый человек. Я прям представила… Брюссель… Или Париж… Не важно, не помню. Красиво все вокруг, и мы, влюбленные…
Я даже вскочила и убежала от него. Он, бедный, не понял ничего.
Я хочу замуж. Но я не понимаю, как найти мужа, и, главное, как распознать в мужчине, что он может быть моим, как говорится, до доски гробовой. Для этого разговаривать с ним надо. А я не знаю, как с ними разговаривать.
— Марин, а зачем вам муж?
— Он должен меня обеспечивать, давать ощущение стабильности, удовлетворять мои потребности в роскоши.
— Все это дает банк.
— Шутите? А мне еще понимание нужно.
Нужно, чтобы он руку положил на коленку, а меня искра пробила. Чтобы я могла поплакать у него на плече. Чтобы секс был хороший, мне это важно.
Почему-то все считают, что если человек добрый, понимающий — обязательно бедный. А если богатый, то непременно кретин. Так бывает, да, кто спорит? А что, по-другому не случается?
Разве богатый человек не может быть понимающим и умным?
Бедных я сразу отсекаю. Тут вообще никакого разговора быть не может. Я не хочу в свое детство возвращаться. Я в одиннадцать лет в магазинах свеклу воровала. Клала ее в пакет с картошкой, чтобы за нее не платить. Так больше не хочу, понимаете?