Какой-то человек в рабочем халате взваливает парашютиста на плечо и несет прочь, только теперь видно, что отважный парашютист – кукла, муляж.
– Сергей Иванович, – обращается роскошный старик к Гущину, – подготовьте к понедельнику всю документацию.
– Вы довольны, шеф? – радостно говорит Гущин. – Четверка не подкачала?
– Ну, ну, плюньте через левое плечо, – проворчал шеф. – Экие вы, молодые, несуеверные!..
Окружающие засмеялись.
– Кого готовить, товарищ Главный? – почтительно обратился к старику авиационный генерал.
– Булдакова и Верченко, как обычно…
…Гущин вернулся домой. Бросил портфель на диван, снял пиджак и кинул туда же. Вошла Марья Васильевна.
– Ты дома? – вяло улыбнулся Гущин.
– Откуда эта новая неприятная манера – удивляться тому, что я дома? Что ты хочешь этим сказать?
– Ей-Богу, ничего! – искренне ответил Гущин.
– Тебе хочется, чтоб я ушла?
Гущин неопределенно пожал плечами.
Марья Васильевна подошла, взяла за подбородок, повернула к себе его лицо.
– А ну, признавайся, что натворил?
– О чем ты?..
– Старого воробья на мякине не проведешь, – сказала она озабоченно и с проницательностью грешного человека добавила. – Ты влюбился?
Гущин освободил подбородок и направился к книжной полке.
– Похоже на меня, – бросил устало.
– Не лги, не лги, у тебя не получается! – с тем же странным торжеством продолжала она. – Ты вернулся другим из Ленинграда. Я сразу это почувствовала.
– Да, – криво и принужденно усмехнулся Гущин. – Я бросил пить и начал одеваться.
– Не-ет, не притворяйся! Хочешь, я скажу тебе, что с тобой сталось?.. Ты не вернулся из Ленинграда!
Гущин вздохнул, пораженный ее угадкой.
– Не хватало еще, чтобы ты начала ревновать меня. Видимо, мне суждено пройти все круги семейного ада.
– Да уж, рая не жди! – зловеще усмехнулась Марья Васильевна.
– Ты вечером пойдешь куда-нибудь?
– Нет! Я же говорю: рая не жди. Ты мне очень интересен в роли влюбленного.
– Ты зря стараешься, – тяжело сказал Гущин, – не все в мире поддается опошлению.
– Ага!.. Признался!.. Ну, давай дальше. Чего ж ты?
– Слушай, я давно хотел тебя спросить: куда девалась чистопрудная девчонка с огромными чистыми глазами?
– Какая девчонка? – удивилась Марья Васильевна.
– Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была… Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?
– Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом – куда девался молодой, смелый летчик… простой, доверчивый, искренний и главное – смелый, смелый! Он тоже умер?
– Да, – побледнев, сказал Гущин, – это ты его убила…
…Утро. Гущин идет на работу. Вид него измученный. Он приближается к Чистым прудам и вдруг видит… Наташу. Он остановился, как будто наскочил на стену, и кинулся за ней вдогонку. Наташа то появлялась, то исчезала в толпе спешащих на работу людей, и порой Гущину казалось, что это обман зрения, вроде миража, он прекращал погоню. И тут же вновь видел ее стройную, легкую фигуру, короткое синее платье в горошек, загорелые ноги.
Возле чайного магазина на Кировской он настиг ее.
– Наташа! – крикнул Гущин. – Наташа!
На него оборачивались. Обернулась и девушка в горошковом платье. Она и правда была очень похожа на Наташу, не только статью, но и чертами юного серьезного лица.
Гущин повернул к метро «Кировская». И опять ему показалось, что в толпе промелькнула Наташа. Он перебежал улицу, но потерял ее из виду. И вдруг она мелькнула на ступеньках Почтамта и вошла внутрь. Он бросился следом.
Наташа покупала журнал у киоскерши. Но Наташа была и самой киоскершей, и электрокарщицей, прорезавшей вестибюль на своей быстрой тележке, и молодой матерью с коляской была Наташа. Она вселялась во всех и вся, от нее не было спасения. Гущин прислонился к мраморной колонне, коснулся виском, а потом и лбом ее холода. Даже в гуле почтамта ему слышался Наташин голос…
…Гущин сошел с автобуса возле своего научно-исследовательского института. Вынул из бумажника пропуск и вошел в проходную. Охрана здесь военизированная. Пропуск Гущина подвергся почти столь же дотошной экспертизе, как на «Ленфильме».
Гущин пересек совершенно пустой, без деревца, двор и поднялся на второй этаж. Внутри институт напоминал больницу будущего, где царит стерильная чистота и белизна, и больные не валяются в коридорах. Толкнув одну из белых дверей, он вошел в конструкторское бюро. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы понять – случилось несчастье.
– Булдаков разбился, – предупреждая его вопрос, сказал молодой чернявый инженер.
– Не может быть! – потрясенно проговорил Гущин.
– Ты находчив!
– Причина?
– Сперва не отделилось кресло, затем не сработал каскад.
– Бред! – прошептал Гущин. – Дикий бред!
– Шеф тоже сказал; бред. Но факт налицо: Булдаков мертв.
– Это не наша вина, – убежденно сказал Гущин. – Где Старик.
– Шеф на аэродроме. Теперь ему хана – сорвано правительственное задание.
– А Верченко?
– Его не пропустили врачи – давление…
– Надо же!.. Слушай, ты на машине? Подбрось меня до аэродрома…
…Подмосковный аэродром. В кабинете начальника говорит по телефону огромный, старый, но не дряхлый человек с массивным лицом и большими, усеянными гречкой руками.
– Что поделать, – говорит он низким, густым голосом, – у дублера повысилось давление. Да, сорвано… Буду нести ответственность за все. Мне не привыкать.
В кабинет вошел Гущин, он слышал последние слова своего начальника.
– Шеф, – сказал он, – погодите отменять испытания. Я полечу.
– Вы с ума сошли!.. Нет, это не вам. Я перезвоню. – Он бросил трубку на рычажок.
– Я в полном порядке, – сказал Гущин. – Дайте мне «добро», шеф.
– А пример Булдакова вас, мягко говоря, не настораживает?
– Нет, тут что-то не то… Я знаю: о мертвых надо говорить хорошее или молчать, но Булдаков что-то напортачил.
– Не много ли вы на себя берете?
– Ручаюсь за успех. У меня есть допуск к полетам. Я же бывший военный летчик.
– А если неудача?
– Дам подписку…
– Я не о том. Булдаков был мастером своего дела.
– Вы разве забыли, шеф, я мастер парашютного спорта.
– Я не о том. Мне непонятно, что вами движет. Конечно, неплохо было бы доложить о выполнении правительственного задания, но я лучше выйду в отставку, чем сделаю это ценою риска.
– Риск есть во всем, шеф, даже в езде на мотоцикле.
– Здесь он несколько выше.
– Как сказать! Мы сбросили двадцать кукол – и все было нормально. Я буду двадцать первой – хороша сумма – очко!
– Мне не нравится ваша веселость. Она неестественна… Послушайте, Гущин, как ваша семейная жизнь?
– Она касается только меня, шеф, – Гущин перестал улыбаться. – Не превышайте своих полномочий.
– А вы не учите меня! – сказал тот ворчливо. – Я вам в отцы гожусь. И спрашиваю не из пустого любопытства, я должен знать, кого посылаю.
– Давайте я заполню анкету, репрессиям не подвергался, на оккупированной территории не был, над оккупированной бывал не раз, в оппозиции не участвовал, родственников за границей не имею, взысканиям не подвергался. Самая лучшая анкета – сплошное отрицание.
– Продолжайте, – как-то очень серьезно сказал шеф. – Ближайшие родственники?
– Вы их знаете: жена Мария Васильевна тридцати девяти лет, домашняя хозяйка, дочь Евгения семнадцати лет, школьница, проживает по моему адресу.
– Какие у вас отношения с женой?
– Оставьте мою жену в покое! Прекрасные отношения, дай бог вам! Я самый счастливый муж на свете. Довольно с вас?
– Нет! – старик ударил по столу кулаком. – Откроем карты: мне нужен испытатель, а не самоубийца!
Гущин мертвенно побледнел, и в какой-то миг показалось, что он бросится на своего шефа. Но вместо этого он вдруг рассмеялся.
– Ваша хваленая принципиальность начисто изменила вам, шеф. Вы едва ли найдете человека, которому так хотелось бы уцелеть и так нужно уцелеть, как мне.
– Я не понимаю иносказаний, но ваш смех звучит убедительно. Вы хотите жить. Что ж, даю вам добро.
– Спасибо, шеф, – растроганно сказал Гущин. – Вы не представляете, как я вам обязан!
– Но зато я знаю, как буду обязан вам, – пробурчал шеф. – Идите на медицинский осмотр…
…Взлетная дорожка аэродрома. К самолету приближается грузовик. В кузове лежит набоку нечто диковинное, напоминающее пленного марсианина: человек в скафандре, белом круглом шлеме, намертво соединенным с металлическим креслом.
Грузовик остановился возле самолета. К нему подвозят специальный подъемник, пленного марсианина опутывают тросами и загружают в кабину самолета. За прозрачной маской из искусственного стекла пилоту улыбнулись спокойные глаза Гущина.
Кресло зафиксировали в нужном положении. Гущин опробовал рычаги. Дан старт, и самолет резко набрал высоту…
…Начальник Гущина, несколько крупных чинов ВВС и другие причастные к испытанию лица наблюдают за полетом из круглой застекленной комнаты, где находится пульт управления.
– Приготовиться! – звучит команда.
– Внимание!
– Пошел!
И почти сразу:
– Отставить!
Ибо самолет, упустив какие-то мгновения, проскочил поле, и сейчас под ним лес.
Новый заход.
– Приготовиться!
– Внимание!
– Пошел!
И опять ничего не происходит – самолет снова «потерял» поле.
– Пилот волнуется, – проворчал шеф.
– Пилот ли?.. – сказал кто-то скептически.
Шеф зверем глянул на говорившего…
…Кабина самолета.
– Возьми себя в руки, – говорит Гущин пилоту.
Самолет выходит на поле.
– Приготовиться! – подает команду пилот.