. Он видит причину неблагоприятной ситуации в других («Феба слаба и истерична»), считает, что обстоятельства изменятся («я найду другую»), и не объединяет неудачу в личной жизни с другими сферами деятельности («я по-прежнему успешный юрист»). Поскольку Шон рассматривает уход Фебы как отдельное событие, которое не имеет значения для его будущих личных взаимоотношений с другими женщинами (и прочих видов взаимодействий, социальных и профессиональных), он оптимистичен. Наверное, ему не удалось бы удержать Фебу, но это вовсе не означает, что он не в состоянии контролировать будущие отношения. Совсем наоборот: Шон считает, что получил важный урок. Он уверен, что, если держаться подальше от всех «Феб» в мире, все у него будет отлично.
Разумеется, ни одна интерпретация события не соответствует реальности полностью. Скорее всего, и Фред, и Шон сыграли определенную роль в разрыве со своими женщинами. Наверное, оба продолжат совершать подобные ошибки в будущем. Однако Шон с высокой вероятностью переживет горе, вернется к прежнему состоянию и в конце концов найдет новую любовь. Фреду будет сложнее двигаться дальше. Наука говорит, что у него больше шансов впасть в депрессию, чем у Шона. Многочисленные исследования показывают, что пессимистический стиль объяснения, как у Фреда, является фактором риска для клинической депрессии. Люди, страдающие депрессией, тоже склонны рассматривать негативные события как собственную вину, считать, что несчастья будут длиться вечно и затронут все стороны их жизни[185]. Ключевой момент, связывающий симптомы депрессии с пессимистическим стилем объяснения, – ожидания. Пессимистический стиль объяснения дает начало депрессии, порождая негативные прогнозы на будущее, которые вызывают плохое настроение, пассивность и чувство безысходности.
Понятие оптимистического и пессимистического стилей объяснения предложил психолог Мартин Селигман. Концепция Селигмана сложилась, когда он пытался осмыслить результаты одного из проведенных им исследований. В середине 1960-х годов, еще совсем молодым ученым, Селигман изучал механизмы обучения животных в Пенсильванском университете. Он хотел выяснить, могут ли собаки научиться избегать неприятной ситуации, получая предваряющее предупреждение. Идея была проста: сначала приучить собак, что после определенного звукового сигнала следует удар током, а затем предоставить им возможность избежать удара, перепрыгнув через перегородку после предупреждающего сигнала. Научатся животные спасаться или нет?
Прежде чем я изложу результаты эксперимента Селигмана, ныне ставшего очень известным, давайте сделаем короткое мысленное упражнение. Представьте, что вы сидите в центре пустой комнаты. Стены совершенно голые – ни картин, ни цветов. Нет даже окна. Стул, на котором вы сидите, единственный предмет мебели в этой комнате. Вдруг, как будто из ниоткуда, вас бьет электрическим током. Ток проходит через кожу, мышцы и волосы. Через несколько секунд – еще удар, потом еще и еще. Мне нужно выбраться отсюда, говорите вы себе. Пробуете дверь – закрыта. Вентиляция – слишком узкое отверстие. Прыгаете на стул – удар, спрыгиваете со стула – удар, удар, удар. Выхода нет: что бы вы ни делали, ничто не помогает избавиться от боли. Удары продолжаются, бьетесь ли вы о стену, стоите на голове или лежите на полу. Растеряв силы, вы садитесь на стул, чувствуя себя запуганным и несчастным. Через пару часов по непонятной причине удары прекращаются, и дверь со скрипом открывается. Вы облегченно выдыхаете и бросаетесь вон.
Ваша эйфория, однако, продолжается недолго. На следующий день, к вашему ужасу, вы снова оказываетесь одни в незнакомой комнате. Это другая комната – здесь на стенах картины, на полу серый ковер, но проходит несколько минут – и, конечно, начинаются устрашающие удары током. Что вы сделаете?
Подумайте немного над своим ответом, а пока вернемся к собакам Селигмана. Если помните, он хотел проверить, смогут ли животные избежать электрических ударов (похожих на те, которые вы только что себе представили), если поймут, что им предшествует предупредительный сигнал. Сначала он сажал собак на поводок и давал сигнал, за которым следовал удар током. Затем снова сигнал – и удар. И снова сигнал – и удар. Достаточно скоро, услышав знакомый звук, собаки уже скулили, показывая, что знают дальнейший ход событий. Но, сидя на поводке, они не могли ничего сделать, чтобы изменить свое положение.
Затем Селигман освобождал собак от поводка и сажал их в коробку с низкими бортами, которые легко перескочить. К удивлению ученого, после предупредительного сигнала собаки ничего не предпринимали. Они не пытались выпрыгнуть, просто лежали и поскуливали. Селигман знал, что собаки научились ждать удара током после определенного звука. Почему тогда они не спасаются, услышав этот звук? Было одно обстоятельство, которое вело к пониманию происходящего: на этом этапе ученый увеличил количество собак, и те, которые до этого не испытывали ударов током, сидя на поводке, как раз не вели себя пассивно и быстро обучались перепрыгивать бортик, чтобы избежать ударов током[186]. Казалось, что собаки, которые были на предыдущем этапе крепко привязаны, полагали, что снова не в состоянии двигаться и как-то влиять на происходящее. Даже оказавшись в новой обстановке, где легко уйти от опасности, животные не пытались спастись.
В поведении собак Селигман заметил особенности, характерные для хорошо известного состояния человека. Пассивность собак, недостаточная уверенность в себе, подавленное настроение, поскуливание и общая беспомощность напомнили ученому пациентов, страдающих депрессией. Животные так же меньше ели и теряли вес, как и люди в депрессии. Такие сходства заставили Селигмана задуматься, не порождается ли клиническая депрессия убеждением человека в том, что он не контролирует ход своей жизни. По его гипотезе, люди, страдающие от депрессии, вследствие прошлого опыта «научились» вести себя безынициативно. Поэтому даже в ситуациях, когда нежелательных результатов можно избежать, а положительные вполне достижимы, они не пытаются изменить свою судьбу и, таким образом, снижают шансы уберечься от ущерба и достичь желаемого. Такое поведение, в свою очередь, способствует дальнейшему развитию их депрессии. Селигман назвал свою трактовку теорией выученной беспомощности (learned helplessness theory), которая в итоге стала главной в научном понимании депрессии[187].
Теперь давайте вернемся в ту ужасную «электрическую комнату». Снова представьте, что вы там. Стоите в одиночестве на сером ковре и получаете новый разряд. Вы чувствуете, как ток пронзает ваше тело. Что вы делаете? Ждете, когда это прекратится? Или ищете путь к спасению?
В нашем гипотетическом сценарии большинство людей, конечно, попытаются найти выход из первой комнаты. Однако будут ли они стараться выбраться из второй? Или посчитают, что комната номер два такая же, как и прежняя, – дверь закрыта, а отверстие вентиляции слишком мало? Научились ли они быть беспомощными настолько, чтобы даже не пробовать найти выход? Ответ зависит от индивидуальных особенностей человека. Как выяснилось, индивидуальные особенности собак тоже имеют значение.
В эксперименте Селигмана не все собаки научились быть беспомощными, не все проявляли симптомы депрессии. Некоторые особи из той группы собак, которые раньше были привязаны и испытывали удары током, не имея возможности сбежать, успешно выпрыгивали из коробки, чтобы избежать разряда, получив подобную возможность. Собаки, как и люди, демонстрировали индивидуальные различия. Точно так же, как часть собак не приучилась к беспомощности, некоторые люди, подобно Шону, переживут суровые удары судьбы (смерть близкого человека, тяжелую болезнь, потерю работы, банкротство, душевное страдание), восстановятся и будут жить дальше. Если бы Шон был собакой в эксперименте Селигмана, он, наверное, первым выпрыгнул бы из опасной коробки. Он не стал бы думать, что ситуация, в которой он находится сейчас, имеет отношение ко всем остальным случаям в его жизни.
С другой стороны, нашлось несколько собак, которые вели себя пассивно на втором этапе эксперимента, даже не испытав ранее электрических разрядов, сидя на поводке. Как вы, наверное, помните, Селигман заметил, что большинство собак из этой группы быстро научились выскакивать из коробки после первой пары ударов. Однако он также обнаружил, что 5 % собак оставались в коробке. Животные вели себя пассивно и не пытались избежать боли. Подобная реакция напоминала поведение людей, уязвимых для депрессии, – таких как Фред.
Селигман решил, что люди, которые рассуждают подобно Фреду, могут и начать думать так, как Шон. Другими словами, можно научить применять оптимистический стиль объяснения даже тех, кто склонен воспринимать мир пессимистично[188]. Для этого Фреду сначала потребуется определить неблагоприятное событие (это легко – неожиданный уход Сабрины), свое понимание этого события («в уходе Сабрины виноват я, потому что у меня несносный характер») и последствия своего понимания («я чувствую себя несчастным и беспомощным, я уже не могу хорошо работать»). Затем Фреду нужно рассмотреть доводы «за» и «против» своего понимания события («у меня много хороших друзей, которые меня любят, я с ними прекрасно лажу; это должно означать, что я не такой уж тяжелый человек») и подумать о другом объяснении причины распада своей семьи («у нас с Сабриной разные цели в жизни, и мы плохо сосуществовали»). И, наконец, Фреду придется пересмотреть свое понимание последствий разрыва («уход Сабрины не обязательно приведет к тому, что я умру в бедности и одиночестве») и подумать, что полезно оставить в прошлом эту неудачу и идти дальше. Если Фред успешно предпримет нужные шаги, у него может появиться и новая надежда.