Так случилось, что мы с коллегами получили отличную возможность провести такой эксперимент. В 2001 году я исследовала влияние эмоций на память человека в Нью-Йоркском университете. Он находится в центре Гринвич-виллидж, недалеко от парка Вашингтон-сквер. Располагаясь в сердце одного из самых энергичных городов мира, этот район наполнен соответствующей атмосферой. Эпицентр взрыва тоже находился всего в трех километрах от университета.
11 сентября 2001 года на нашем факультете еще не было МРТ. Аппарат доставили примерно год спустя, и приблизительно через три года после того вторника в сентябре 2001 года мы приступили к исследованию механизмов мозга, обеспечивающих фотографические воспоминания. Мы хотели выяснить, не включаются ли какие-либо особые механизмы, когда люди вспоминают, что с ними было 11 сентября, в сравнении с их воспоминаниями о рядовых событиях. Для эксперимента были приглашены те, кто в день терактов находился на Манхэттене. С помощью визуализации мозга мы могли видеть, какие участки активизируются, когда участники вспоминают те страшные часы.
Как и в эксперименте Таларико и Рубин, нам требовалась база для сравнения. Мы решили сопоставить воспоминания участников эксперимента об 11 сентября с их воспоминаниями о предшествовавшем тем событиям лете: людей просили дополнительно вспомнить то, что происходило с ними с июля по август того же года. Участники чаще всего вспоминали практику, летние курсы и поездки в зарубежные страны. События, которые добровольцы могли восстановить в памяти через три года, были, конечно, нерядовыми и заметными, но не травмирующими и не совершенно неожиданными, каким являлось 11 сентября.
Предаваясь воспоминаниям, участники около часа находились в установке МРТ. В размещенном внутри аппарата зеркале они могли видеть экран компьютера. На экране выводились ключевые слова, направляющие ход их мыслей: не только «сентябрь» и «лето», чтобы показать, когда следует переходить к терактам 11 сентября, а когда – к событиям предшествующего лета, но и, например, одновременно «друг» и «сентябрь», что означало необходимость поразмышлять о друзьях в тот страшный день. Всего вариантов было около шестидесяти. Когда процедура завершилась, участники эксперимента сели за компьютеры. Мы попросили их записать все свои воспоминания, также задавая вопросы: были ли они яркими; насколько участники уверены, что помнят события именно так, как они происходили; казалось ли им, что они будто заново все переживают; вызывали ли воспоминания сильные чувства.
Мы ожидали, что воспоминания об 11 сентября будут более яркими, эмоциональными и вызывающими стойкую уверенность в своей правдивости, чем память о событиях июля и августа того года. Однако полученные данные поведали совсем другую историю[258]: результаты лишь половины участников оправдали наши ожидания. У остальных участников воспоминания об 11 сентября и лете 2001 года ничем не отличались. Что различало эти две группы людей? Почему у одних воспоминания об 11 сентября имели качества фотографических, а у других – нет?
Согласно данным исследовательского центра Pew Research Center for the People & the Press, 51 % жителей Нью-Йорка и 38 % американцев в целом назвали теракты 11 сентября самым значительным событием их личной жизни в 2001 году[259]. Понятно, что не было необходимости находиться на Манхэттене и даже в Соединенных Штатах 11 сентября, чтобы вспоминать потом тот день. У людей во всем мире есть собственные истории о том, что они переживали тогда, и каждый из нас может что-то рассказать, а многие повторяют свои рассказы снова и снова. Однако открытие, на пороге которого мы стояли, состояло в том, что если речь идет о субъективных качествах воспоминаний, то огромное значение приобретает место, где вы находились, когда самолет врезался в Северную башню: были ли вы в трех или 30 000 километров от эпицентра взрыва. На самом деле важна даже разница между тремя и семью километрами от места события.
По плану эксперимента испытуемые заполняли анкету о том, чем занимались 11 сентября. Помимо всего прочего они должны были описать, где конкретно находились в тот день, были ли в башнях их знакомые, как теракты отразились на их личной жизни. Оказалось, что субъективные качества воспоминаний о событиях 11 сентября определялись точным расстоянием от Всемирного торгового центра, на котором находились люди в момент теракта.
У людей, которые были в среднем в трех километрах от Всемирного торгового центра, воспоминания о переживаниях 11 сентября оставались исключительно яркими, и они сомневались в их точности значительно меньше, чем в том, насколько хорошо помнят происходившее с ними летом. А вот у тех, кто 11 сентября находился в среднем на расстоянии семи километров от башен Центра международной торговли (в районе Эмпайр-стейт-билдинг), воспоминания о том дне мало отличаются от таковых о летних событиях. Хотя все участвовавшие в нашем эксперименте добровольцы 11 сентября были на Манхэттене, воспоминания тех, кто оказался в центре района, совсем недалеко от Центра международной торговли, качественно отличались от воспоминаний людей, находившихся дальше.
Чем же отличались впечатления того дня у двух групп людей, если у одних остался «шрам на мозговом веществе», а у других – нет? Только те, кто был совсем рядом, могли видеть, как падают башни, слышать взрывы и чувствовать дым. «Я видел собственными глазами: башни в красных языках пламени, грохот и крики людей», – сказал один доброволец. Те, кто все время был там, около эпицентра взрыва, фактически участвовали в событиях. Одно из самых впечатляющих описаний в нашем исследовании дал человек (назову его Мэтт), который 11 сентября работал на Уолл-стрит.
Я помню, как вышел из метро на Уолл-стрит: с неба отовсюду летели листки бумаги. Я поднял голову и увидел дым над моим зданием. Я подошел к своему офису и услышал, как коллега рассказывал, что только что на его глазах самолет врезался во Всемирный торговый центр. Мы решили пойти посмотреть, что происходит, стояли на углу Бродвея и Либерти-стрит, перед парком Либерти, смотрели на огромную пробоину и страшное пламя, охватывающее крышу башни. В это время второй самолет врезался в Южную башню. Взрыв заставил людей непроизвольно пригнуться, потом все повернулись и побежали. Когда толпа убегала от горящих зданий и падающих обломков, помню, одна пожилая женщина рядом со мной споткнулась, упала, и люди ее топтали. Когда я, как робот, бежал через Бродвей, мое исступление в поисках спасения остановил визг тормозов автомобиля: машина затормозила, чтобы не задавить парня, который перебегал улицу передо мной. Это возвратило меня в мир за пределами слепого бегства от взрыва, я увидел какие-то строительные леса, под которыми можно укрыться от падающих обломков, и решился противостоять стремлению к паническому бегству. Глядя на башни, я ждал там, пока вокруг не станет немного спокойнее, потом пошел обратно к офису – сказать всем, кто мог там оставаться, чтобы они уходили. Помню еще, что шел с коллегой по Бродвею через Трайбеку к своему дому, чтобы уйти подальше от башен. Помню огромную дыру в боку башни и пламя на фоне чистого голубого неба. Помню, как люди на улице плакали, кричали и слушали радио из припаркованных машин. Помню, как из одной из тех машин донеслось сообщение об ударе самолетов по Пентагону и как смотрел на башни. Вдруг мы заметили, что люди начали прыгать с верхних этажей. Я видел, как прыгнули пять или шесть человек, и стал думать, каково должно быть им там наверху, что они захотели спрыгнуть со сто десятого этажа. Мне пришлось отвести глаза, потому что кто-то пронзительно закричал, а когда снова посмотрел на здание, оно уже оседало в столбе дыма и обломков. Я это никогда не забуду.
Можно только вообразить, какой эмоциональный удар получает человек, когда лично переживает такие события. Вполне понятно, что пребывание вдали от эпицентра катастрофы породило воспоминания совсем другого качества: менее эмоциональные, менее яркие. Люди в центре Манхэттена находились слишком далеко, чтобы видеть, как врезается самолет и рушится башня. Они узнавали о событиях от друзей или из средств массовой информации. «Я был в офисе, когда узнал об ударе. Увидел в интернете», – сказал один участник. «Помню, я смотрел телевизор в «Кафе Таси» [260] и, по-видимому, услышал в выпуске новостей звуки взрывов», – заявил другой.
Таким образом, если участники, которые 11 сентября были на месте происшествия, непосредственно лично переживали теракт и говорили, что чувствовали угрозу своей жизни, то другие воспринимали происходящее опосредованно, от других. Те, кто находился рядом с башнями, не только имели более яркие воспоминания, но и помнили больше деталей, а при описании использовали больше слов. Одна из участниц нашего эксперимента заметила это различие в переживании, оно оказало влияние на ее личную жизнь: «Напрасно было пытаться говорить об этом с моим парнем в Калифорнии; он никак не мог взять в толк, что мы по-разному переживали это событие и поэтому у нас так расходятся взгляды… Вскоре мы расстались».
Я не знаю, точны ли воспоминания наших испытуемых. У меня нет личных описаний, сделанных 11 сентября, с которыми можно было бы их сравнить. В отличие от Таларико и Рубин я не в состоянии сказать вам, отличаются ли они от воспоминаний о рядовых событиях вроде стирки, и если да, то насколько. Однако я могу утверждать, что у тех, кто был там, в ужасе смотрел на обрушающиеся башни и людей, прыгающих вниз навстречу смерти, воспоминания об этих переживаниях качественно отличались от памяти о других примечательных событиях прошлого. А вот у тех, кто узнал о терактах по интернету или телевидению, в воспоминаниях, пусть и ярких, не было заметных отличий от того, как они помнили летнюю стажировку или переезд в другой город.