– Идем лучше на работу. Там все-таки люди.
Но мать решила ехать домой:
– Скажи, что я заболела.
Она поехала домой и все время смотрела на часы. Его уже посадили на горшок. Три часа он не выдержит, он слабенький. Может быть, хоть час протянет. Сейчас его бьют. Она закрыла глаза, дрожь прошла по всему телу. Она чувствовала каждый удар и при каждом ударе вздрагивала. Сейчас заставляют пить воду.
Приехав домой, она пошла на кухню, налила графин воды, пришла в комнату, выпила всю воду. Пошла, налила еще. Принялась пить, но много выпить не смогла. И разрыдалась.
Это все из-за меня. Какая я гадина! Он ведь больше всего боялся гауптвахты, а я ему помогла туда попасть! Меня, конечно, он никогда не простит и правильно сделает. Важно, чтобы выжил, вернулся не калекой. Есть ничего не хотелось. Просто сидела у графина с водой. Потом ее начало тошнить.
Надо будет сказать Ленке, чтобы без меня за ним не ездила. Я возьму с собой полотенце и простыню, чтобы его голым не водили по коридору. Он конечно, скажет, чтобы я ушла. И я уйду. Но… Ей пришла в голову мысль, которая ей так понравилась, что она даже улыбнулась. Я постригусь наголо. И скажу ему, что я себя наказала за то, что так с ним поступила. А для него я куплю парик. Он будет переживать, что ему придется вроде Матвея ходить остриженному, а я ему подарю парик. Сколько бы ни стоил, куплю. Одолжу денег и куплю.
Потом легла на кровать и заснула. Ей приснился сон, будто Лешу привязали к столбу и кто-то его бьет. Она хочет помочь, но выясняется, что бьет-то она. Она хочет остановиться, но не может. А он кричит. Она проснулась, схватила подушку, представила себе, что это Леша, и стала ее обнимать.
Когда на следующий день она пришла на работу, то из отрывков фраз по дороге в свою лабораторию, поняла, что с Лешей приключилось еще что-то. «Больное сердце», – но почему-то все улыбались. Она поняла, что все знают то, чего не знает она.
– Ты знаешь, что Сапунов вернулся? – спросила ее одна девчонка.
– Нет.
– Его не взяли на гауптвахту. Ленка вчера его назад привезла.
Мама дальше не слушала и побежала к Карповой.
Та уже не в первый раз рассказывала историю.
– Повтори сначала.
– Ты же знаешь, я живу тут рядом, и, когда нужна какая-нибудь из нас, мне звонят. Мне вчера в обед позвонили и сказали: езжай в комендатуру, забирай Сапунова. У него случился приступ, и его не взяли.
– Какой приступ? – испугалась мать.
– Расскажу по порядку. Только ты не волнуйся. Он жив-здоров. Когда мне сказали, чтобы я ехала его забирать, я сначала побежала на трамвайную остановку, потом сообразила и поскакала в лабораторный корпус, взяла халат. Если его выдадут голым, чтобы не водить голым по коридору.
– Молодец, – подумала про себя мама, – Я про халат не догадалась.
А Ленка продолжала:
– Приезжаю, а он ждет меня в вестибюле. «Все, – говорит, – поехали». Я ему: «Сними шапку». Он снял и улыбается. Шевелюра на месте. «Не успели», – говорит.
– Как он выглядел?
– Хорошо. Только лицо красное. Я взяла его за руку, а ладонь у него такая же влажная как вчера, только горячая.
– Что с ним произошло?
– Перво-наперво его повели к врачу. Там-то его и забраковали.
– У него случился приступ?
– Сказал, что нет. Но он гордый, не признается. Я думаю, переволновался и у него был нервный припадок. Со мной точно такое бы было. Он мальчишка. Никогда не признается.
– Где он сейчас?
– В казарме.
Ленка еще что-то говорила, но мама не слушала. Она побежала в санчасть.
– Сапунов не обращался?
– Был.
– Что с ним?
– Скорее всего, у него вчера был нервный криз. Сейчас все нормально.
– Как у него сердце?
– Сердце у него в порядке.
– Где он сейчас?
– В казарме. Мы ему приписали три дня отдыху.
И мама вернулась в лабораторию. Ей было весело. Она напевала. Конечно, Леша ей никогда не простит, но это не главное. Главное, что он не попал на гауптвахту. Вернувшись домой, она сразу легла спать. Сны ей снились самые радужные.
Первую неделю на глаза Леши мама старалась не показываться. Но потом снова начала перед обедом заглядывать в фойе. Леши там не было. Но однажды…
Она сидела у себя в лаборатории.
– Лиля, тебя можно?
Перед ней стоял Леша. Она вскочила:
– Лешенька, здравствуй.
– У меня к тебе просьба.
– Слушаю.
Он мялся:
– У меня к тебе просьба. Но вообще-то…
– Я тебя слушаю.
Он все не решался:
– Понимаешь, я подумал. Но ты…
– Говори.
– Ты не могла бы сопроводить меня в город? Ненадолго, мы скоро вернемся. Правда, ненадолго. Я от тебя не буду отходить. Никуда. Ты согласишься?
Ну, дурак! Согласится ли она!
– Конечно. Прямо сейчас?
В рабочее время отлучаться из лабораторного корпуса было запрещено.
– Меня вызвали в штаб. Сказали, что заболела мать и чтобы я взял кого-нибудь из младших офицеров и поехал домой. Я подумал о тебе. Я сказал, что, может быть, младший лейтенант Быстрова согласится. Мне надо было заранее с тобой поговорить?
– Правильно сделал, что сказал. Поехали.
– Я не знаю, что надо теперь делать. Меня ни разу не выводили.
– Не сопровождали, – поправила мама. – Не волнуйся. Все будет в порядке. Пошли.
Спустились в дежурную часть. Мама гордо сказала часовому:
– Этот со мной.
Их выпустили, и они пошли к трамвайной остановке.
Леша растерянно озирался по сторонам. Был легкий мороз, ярко светило солнце. Все выглядело весело и нарядно. Остановились у остановки.
– Лиля, ты мне расскажи, как надо себя вести. Я правда не знаю. Я первый раз. За два с половиной года. Поездка на губу не в счет, я ничего не соображал. А сейчас я как-то даже растерялся. Что мне надо делать?
– Иди и ни о чем не думай. Я все время смотрю по сторонам. Если попадется навстречу офицер, я скажу тебе, чтобы ты отдал честь.
Подошел трамвай.
– Я возьму билеты, – сказала мама.
– При мне еще были кондукторы. Мне рассказывали, что теперь без кондукторов. Научи меня, как теперь надо.
Мама дала ему два трояка, показала, куда их нужно опускать, где отрывать билеты. Он опустил их в нужное место, оторвал билеты.
– Просто?
– Просто.
В салоне никого не было, но мама отвела его в тамбур. Он смотрел в окно.
– Лиля, – он заволновался, увидев на остановке офицера. – Я должен отдавать им честь в трамвае?
– Нет, не надо. Только на улице.
– А если придерется?
– Если придерется? Тогда я начну вопить, что он меня за сиську схватил. Буду орать: «Если я с солдатом, то меня и за сиську можно?» Знаешь, как народ к солдатам относится. Он либо сбежит, либо народ на него кинется и сбежим мы.
– Ты правда так поступишь?
– Да.
– Спасибо.
Мать мне говорила, что тогда чуть не разревелась.
Жил Леша на Песчаной. У его матери была однокомнатная квартире в пятиэтажке.
Она действительно была очень больна. Лешу не видела почти два с половиной года и не то, чтобы обрадовалась, а скорее удивилась:
– Ты что, его подружка? – спросила она маму.
– Да, Вера Васильевна. Мы вместе работаем.
– А почему ты офицер, а мой – солдат?
Мама стала объяснять, но та особо не вникала:
– Поняла, ты хорошо работаешь, а мой лоботряс.
– Да все наоборот.
Пришел доктор. Долго осматривал. Потом отозвал в сторону мою маму. Очевидно, счел, что разговаривать надо с ней.
– Сердечко пошаливает. И очень. Я ей кое-что выпишу. А если станет хуже, звоните. Может быть, придется госпитализировать.
Мама взяла рецепты, побежала в аптеку. По дороге заскочила в магазин. Она уже проверила, что холодильник пуст.
Вернувшись, она дала Вере Васильевне лекарства, почистила картошку, накормила семью. Больная ела молча. Потом заснула.
Мама и Леша сели на диван.
– У тебя тоже плохое сердце. Ты должен себя беречь.
– Почему это? – удивился Леша.
– А там… когда тебя на гауптвахту.
И потом добавила:
– По моей вине.
– Почему по твоей?
– Ты убежал, чтобы меня не видеть.
– С чего ты взяла? Убежал и все. Ты ни при чем.
– Ладно. Но приступ у тебя был.
– Не было никакого приступа. Хочешь, я тебе расскажу? Я очень не хотел на губу.
– Я понимаю. Я очень переживала, а уж как, наверное, ты.
– Ну и взял с собой пачку таблеток пирамидона и пачку анальгина.
– И? – ужаснулась мама.
– Попросил Ленку остановиться, вышел на улицу, выпил обе пачки и запил водой.
Так вот зачем он пил тогда воду.
– Ты хотел кончить с собой?
– Нет. Просто хотел показаться больным. Мне рассказывали, что так получается.
– Дураки рассказывали.
– Ленка сдала меня в комендатуре и там меня послали в санпропускник. По дороге меня стало тошнить. И вырвало. Перед санпропускником надо пройти врача. Когда врачиха меня послушала, сказала: пусть идет помирать в свою часть, нам покойники не нужны.
– Какой ужас!
– Ну и меня отпустили. Пока ехал в казарму, совсем оклемался. Да так, что у нас в санчасти удивлялись, все в порядке. Просто нервный криз.
– А не могли вернуть назад?
– Все рассчитано. По армейским законам два раза не расстреливают.
– Почему расстреливают? – испугалась мать.
– Это пример. Второй раз на наказание не посылают.
– Какой же ты умный! Если бы ты знал, как я переживала. Конечно, не так как ты. Сны такие видела. Есть не могла. И меня тоже тошнило. Может, телепатия.
Она хотела было сказать: «Ты больше так не делай», потом вспомнила, что попал-то он на губу из-за нее и решила промолчать.
Вера Васильевна спала. Леша заторопился в казарму.
– Не хочу, чтобы ты одна ночью возвращалась.
– Я уже придумала, как надо. Мы возьмем такси, я отвезу тебя в казарму и вернусь сюда. С Верой Васильевной нужно побыть.