[94] И это ведь было только началом. Партизаны обещали максимально активизировать свои действия, как только войска нашего фронта двинутся вперед.
Огромный вклад в подготовку победы внесли наши партийно-политические работники во главе с членом Военного совета генерал-лейтенантом Д. С. Леоновым, которого я всегда считал образцом политического работника. Их работа в войсках имела четкую идейную направленность и конкретность, благодаря чему к началу операции бойцы и командиры жили одним стремлением — поскорее ударить по врагу.
Активно трудился большой отряд агитаторов из числа наиболее авторитетных, прославившихся в боях воинов. Только в одной б-й гвардейской армии их было свыше двух с половиной тысяч, из них 86 процентов — коммунисты и комсомольцы, 64 процента — награжденные орденами и медалями.
Сохранилась запись беседы бывалого солдата 210-го гвардейского стрелкового полка Сафронова. Он говорил молодым воинам: «Бой — это такая штука, где душу человека видно насквозь. Если заколебался в бою — конец тебе. Мы, пехота, должны помнить: артиллерийский обстрел — эта половина дела, венец всему рукопашная схватка. Выходит, мы, пехотинцы, венчаем бой и закрепляем успех. Поэтому мы должны отлично владеть своим оружием, быть смелыми, дерзкими и умелыми воинами. Рукопашный бой короткий, и победителем из него выходит тот, кто не только знает технику боя — умеет стрелять, владеет штыком и гранатой, лопатой, — но и у кого нервы крепче. Смелый всегда побеждает. Фашисты боятся смелых, а напуганный враг — наполовину побежден».
С большим вниманием слушали такие бесхитросные рассказы молодые бойцы, и чувствовалось, чте слова агитаторов до глубины души трогают их.
Накануне наступления во всех частях прошли короткие митинги с выносом боевых знамен. Высокий боевой накал ощущался в выступлениях бойцов. Наиболее яркие из них распространялись потом в виде листовок среди личного состава дивизий.
Глубоко в память врезался митинг, на котором присутствовали воины прибывшего в 6-ю гвардейскую армию пополнения. Горячее сочувствие вызывали полные негодования слова одного из молодых солдат:
— Я сам видел, как фашисты живьем зарывали в землю и взрослых, и детей. Жутко было видеть и слышать, когда засыпали их землей. Я до конца жизни не позабуду этого, и вот теперь я имею оружие. Мие вручила его Родина, чтобы я мог покарать фавшистских извергов за смерть невинных людей. И я буду мстить им беспощадно! К этому я призываю всех вас, дорогие товарищи по оружию!
Вслед за ним на импровизированную трибуну поднялся сержант Яроовой.
— Моих родителей — отца и мать — фашисты живыми сожгли нa костре, — с болью в голосе рассказывл он, — над сестрой надругались, а затем расстреляли. Кровь замученных зовет к возмездию. Я да последнего вздоха буду мстить извергам. Я сделаю все, чтобы фашистские бандиты почувствовали силу моей ненависти. Но я прошу вас, дорогие товарищи бойцы, сержанты и офицеры, всех вас прошу, поддержите меня в этом справедливом деле.
Эти выступления воспламеняли сердца людей лютой ненавистью к врагу, Мы завершали последние приготовления к наступлению, когда из Москвы позвонил А. М. Василевский и спросил меня, как я смотрю на то, чтобы войскам 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начать наступление на один-два дня раньше войск К. К. Рокоссовского. Я согласился. Меня и В. Д. Черняховского этот вариант вполне устраивал, так как мы надеялись, что в самые трудные первые дни прорыва авиация дальнего действия сможет выделить в интересах наших войск значительно больше сил. Так оно и вышло. А. М. Василевский прислал вскоре к нам заместителя командующего авиацией дальнего действия генерала Н. С. Скрипко для согласования задач, которые летчики в ночь на 23 июня смогут выполнить в интересах войск нашего фронта.
День 21 июня 1944 года был на исходе. Памятная дата для тех, кто пережил войну! Невольно вспомнилось, как ровно три года тому назад вечером я спешил с оперативным отделом штаба Киевского Особого военного округа в Тернополь, куда днем раньше выехали командование и штаб округа. Мы тогда не знали, что враг, образно говоря, уже держит палец на спусковом крючке, что всего несколько часов нас отделяют от войпны… Знают ли сейчас фашисты, что мы предпримем завтра? Сделано все, чтобы они этого не знали. Однако мы должны были, прежде чем двинуть главные силы в наступление, не только убедиться в этом, но и проверить сведения об обороне фашистских войск на первом рубеже, добытые разведкой. Именно поэтому было намечено провести на рассвете 22 июня разведку боем, выделив для участия в ней по одному усиленному стрелковому батальону от каждой дивизии первого эшелона. Доложив А. М. Василевскому о готовности к проведению разведки боем, я попросил его разрешить начать ее в 5 часов утра.
22 июля, когда чуть рассвело, я с группой командиров прибыл на наблюдательный пункт, чтобы руководить боем выделенных подразделений. Было туманно, и местность просматривалась плохо. Но вот из-за горизонта прорвалось солнце, и дымка начала медленно рассеиваться. К пяти часам видимость была уже сносной.
Я повернулся к нетерпеливо посматривавшему на меня Н. М. Хлебникову и негромко сказал:
— Пора начинать.
Ровно в 5 часов громыхнули залпы нашей артиллерии. На шестнадцатой минуте канонада достигла апогея. Генералы Чистяков и Белобородов доложили, что батальоны пошли в атаку.
Противник молчал. То ли нам удалось застать его врасплох, то ли он готовит нам сюрприз. Однако вскоре со стороны переднего края обороны гитлеровцев раздались первые пулеметные очереди, послышалось завывание шестиствольных минометов. Огонь все нарастал, и по его интенсивности мы поняли, что главные силы врага находятся на прежнем месте.
Признаться, в то время и в штабе фронта, и в войсках было немало противников проведения разведки боем силами передовых батальонов накануне общего наступления. Высказывалось даже мнение, что начавшиеся боевые действия раскроют оборонявшимся наши планы. Я был глубоко убежден в обратном, однако подобные разговоры влияли отнюдь не успокаивающе, и поэтому я с облегчением вздохнул, когда через час в телефонной трубке послышался радостный голос командующего 6-й гвардейской армией:
— Товарищ командующий! Бойцы генерала Ручкина[95] ворвались на первую позицию и громят фашистов в трех опорных пунктах. Взяты пленные.
Через некоторое время первые пленные были доставлены на наблюдательный пункт. Допрос их подтвердил имевшиеся у нас данные о группировке врага и начертании рубежей его обороны. Пленные заявили, что артиллерийский налет и последовавшую за ним атаку передовых батальонов они приняли за начало общего наступления советских войск.
Минут через десять генерал А. П. Белобородов доложил, что и на его участке батальоны 1-го стрелкового корпуса генерала Н. А. Васильева захватили первую траншею противника.
К 8 часам утра гитлеровцы оправились от шока. На нашем НП беспрерывно звонили телефоны. То один, то другой командарм докладывал о новых контратаках тактических резервов врага. Разгорелся ожесточенный огневой бой за первую оборонительную позицию. То там, то здесь он переходил в яростные рукопашные схватки.
На правом фланге участка прорыва противник все же не смог устоять. И тогда командир 22-го гвардейского стрелкового корпуса неизменно спокойный Архип Иванович Ручкин, видя, что вражеская оборона серьезно нарушена, смело ввел в бой свежие батальоны из состава главных сил. Это и решило успех. Фашисты начали в беспорядке отходить. Преследуя их, батальоны вклинились в расположение противника на глубину от 4 до 7 километров. Первая полоса вражеской обороны в ряде мест оказалась прорванной.
На участках 23-го гвардейского и 1-го стрелкового корпусов генералов А. Н. Ермакова и Н. А. Васильева бой к концу дня затих на первой позиции.
Стало темнеть. Враг не ослаблял сопротивления. Не только огнем, но и контратаками он стремился оттеснить наши подразделения. Было понятно, что такой активностью противник может замаскировать отвод своих основных сил на подготовленные позиции в глубине обороны. Чтобы не допустить этого, мы двинули вперед подготовленные для ночного боя подразделения, которые до утра держали врага, что называется, за горло. А в это время его боевые порядки подвергались непрерывным ударам наших ночных бомбардировщиков По-2.
К утру 23 июня начальник разведки полковник А. А. Хлебов доложил мне, что на отдельных участках прорыва фашистские солдаты стали покидать занимаемые позиции. Перед нами встала дилемма: начинать запланированную артиллерийскую подготовку или, воспользовавшись растерянностью противника, немедленно ударить всеми силами, поддержав их массированным огнем артиллерии и авиацией.
В 4 часа утра, оценив обстановку, мы решили проводить артиллерийскую подготовку только на тех участках, где оборона гитлеровцев не была нарушена, а там, где войска вторглись в расположение врага, не теряя времени, начать атаку при поддержке огня артиллерии и ударов штурмовой авиации с воздуха.
В 6 часов утра генерал И. М. Чистяков доложил, что его 22-й и 23-й гвардейские стрелковые корпуса, поддержанные огнем артиллерии и ударами штурмовой авиации, пошли в атаку.
Часом позднее позвонил генерал А. П. Белобородов. — Васильев и Люхтиков после мощной авиационной и артиллерийской подготовки начали атаку и успешно продвигаются вперед, — доложил командарм.
Судя по донесениям, исход боя на этом участке решался в районе станции Сиротино, которая являлась стержнем всей обороны. О том, что там идет ожесточенная схватка, я понял по сообщениям генерала Чистякова. Иван Михайлович докладывал очень кратко и односложно:
— Части Ермакова атакуют, товарищ командующий!
По опыту я знал: это означает, что войскам не удается пока ворваться в Сиротино.
Наконец голос Чистякова зазвучал веселее, а его доклады становились пространнее и конкретнее. Вскоре он радостно сообщил: