— Мина! — спокойно провозгласил Прибыльский, опускаясь в кювет и закуривая папиросу. — Из пушки им укрытых машин не достать, вот они и пустили в дело миномет, чтобы прощупать лощину…
Несколько мин упало позади с большим перелетом, но одна разорвалась около трактора, подвозившего прицеп со снарядами к орудию, и вывела его из строя. Тотчас же у кювета появился запыхавшийся, раскрасневшийся Березовский и, поочередно указывая пальцем на лежащих бойцов, скомандовал:
— Десять, двенадцать, пятнадцать… Двадцать человек, встать! — Майор быстро окинул взглядом кювет, увидел меня и Прибыльского, поднявшихся ему навстречу. — Прибыльский, вы — старший! Снимать снаряды с прицепа и бегом к орудию! Живо!
Подгонять никого не приходилось. Все понимали, что нужно как можно быстрее открыть ответный огонь. Березовский тут же снова побежал к орудию, а Прибыльский повел людей к прицепу.
— Эй, смотри, смотри! — закричали из кювета старшине-зенитчику, показывая на сарай, откуда замелькали бледноватые огоньки выстрелов.
— Вижу, — бросил в ответ старшина и быстро сменил установку прицела. После трех очередей зажигательными пулями сарай загорелся, но и старшина, зажимая ладонью плечо, медленно стал оседать в кузов.
Его заменил черный, как цыган, лейтенант Чугунов, командир взвода разведки. По сараю открыли огонь из карабинов. Стрельба оттуда прекратилась. Сарай полыхал ярким пламенем, над ним высоко к небу поднимался столб черного дыма.
К орудию уже поднесли несколько снарядов. Майор Березовский по-прежнему находился там. Каска была ему велика, она опускалась на лоб и подпрыгивала на голове, когда он двигался. Наконец орудие было заряжено. Наводчик навел его, а Березовский сам схватил шнур и, отбежав назад, сдвинув на затылок каску, натянул.
— Огонь! — широко открыв рот с почерневшими, запекшимися губами, зычно крикнул он и дернул за шнур.
Выстрел больно резанул уши, оглушил. Снаряд взметнул небольшое облачко земли на пахоте и с клекотом пошел над ним рикошетом. Второй разорвался в лесу, дым медленно расходился причудливыми, подымающимися кверху рыжими клубами. Третий высоким фонтаном вскинул землю у самой опушки. Еще несколько снарядов, и орудие противника замолчало. Но миномет, скрытый глубже в лесу, методически выпускал мину за миной, и наш наводчик никак не мог его нащупать.
Одна из мин попала в прицеп с боеприпасами. Веером разлетелись в стороны щепки от разбитых ящиков, взрывной волной разметало по земле несколько снарядов. Прицеп окутался дымом, борта его начали лизать небольшие, ленивые языки пламени. От прицепа побежали испуганные красноармейцы.
— Стой! Куда?! — остановил их властный окрик. — Наза-а-ад! — Березовский бежал к прицепу, угрожающе размахивая пистолетом. — Тащи лопаты! — приказал он и, сунув пистолет в карман брюк, стал пригоршнями бросать в прицеп землю. Опасливо, по одному, по два, бойцы возвращались. Появились лопаты. С лихорадочной быстротой замелькали в воздухе комья земли. Рябоватый сержант забрался на прицеп и, вытанцовывая по шинели, накинутой на тлеющие ящики, весело, нараспев выговаривал:
— Разбежались! То-о-же вояки. Как зачали б снаряды рваться, далеко бы убежали? То-то.
Красноармейцы виновато улыбались.
Березовский тоже растянул рот в улыбку, вздохнул, шумно втягивая в себя воздух, вытер грязным платком пот, струившийся по измазанному землей лицу.
По-прежнему оглушительно бухало наше орудие. Это лейтенант, командир огневого взвода, прощупывал опушку леса, пытаясь обнаружить бивший откуда-то миномет. Пока мы возились с прицепом, к огневой позиции подтащили еще одно орудие, и теперь его спешно устанавливали неподалеку от первого.
— Ну, что стоите? — спросил Березовский окруживших его красноармейцев. — Подносите снаряды. Сейчас мы из двух орудий такую артподготовку закатим… — И, уже уходя, приказал: — Весь командный состав ко мне, в голову колонны…
Я пошел к своей машине, чтобы взять связного и в случае нужды послать за взводом. Внезапно ружейно-пулеметный огонь со стороны леса усилился. Пришлось пробираться по кювету ползком, перелезая через бойцов. Когда я добрался до места, где находились раненые, снятые с разбитой и сгоревшей машины, то увидел встреченного нами на дороге переодетого старшего сержанта. Он был мертв и лежал на спине, вверх лицом, с открытыми глазами, зажав рукой на груди пулевую рану. На запястье безмятежно тикали часы. Что ж, может быть, фашистская пуля избавила его от заслуженного возмездия? Во всяком случае, она унесла вместе с собой тайну его появления, так и оставшуюся неразгаданной.
Возвратившись со связным, я застал майора Березовского сидящим в кювете в окружении командиров. Тут были все, кто следовал с колонной: худощавый, остроносый лейтенант Башляев, командир четвертой батареи, выдвинутый на эту должность после финской кампании; смуглолицый лейтенант Чугунов из штабной батареи и много других. Здесь же был и Прибыльский, задумчиво жевавший травинку, исподлобья поглядывавший на майора.
— Так вот, — бросив взгляд на часы, начал Березовский. — Будем атаковать. Поддержат два орудия, зенитка, ручные пулеметы… Не век же здесь нам сидеть? А? Пока не уничтожим эту чертову группу, дальше она нам ходу не даст. Место открытое и…
Послышались одобрительные возгласы. Найдя поддержку, Березовский оживился.
— Ну, так слушайте приказ… — И он стал разъяснять задачу лейтенанту Башляеву, на которого возложил общее руководство боем.
Лейтенант Башляев энергично потер тонкую переносицу, помолчал, попросил дать больше людей. Березовский обвел всех взглядом.
— И вы возьмите свой взвод, — приказал он, остановившись на мне. — Пойдете на правом фланге четвертой батареи.
— Есть, — ответил я и тотчас же послал связного за взводом.
Солнце уже склонялось к горизонту, косые лучи его скользили по краю кювета. Огонь со стороны противника почти прекратился. Посреди поля, разбрасывая редкие огненные брызги, нещадно дымя, догорал сарай. Дым стлался по земле, образуя подобие жиденькой дымовой завесы.
План Березовского был прост. Мы должны были под прикрытием двух орудий, зенитной установки и ружейно-пулеметного огня приблизиться к опушке и атаковать гитлеровцев, уничтожить их или по крайней мере отбросить, рассеять и тем самым дать возможность колонне следовать дальше.
К орудиям уже поднесли боеприпасы, и Березовский, все чаще посматривая на часы, обходил цепь, перебрасываясь с красноармейцами словами. Оттуда слышался сдержанный смех.
Прибыли и мои топографы. Я расположил их в кювете, разъяснил задачу.
— Приготовиться! — раздался голос майора. — Оружие зарядить!
Березовский направился к орудиям. Залп их должен был послужить сигналом к началу движения. С учащенно бьющимся сердцем ожидал я его.
Стало тихо. Потом послышалась неестественно громко прозвучавшая команда:
— Заряжай!
Отчетливо заклацали затворы орудий.
— По фашистам… огонь!
И сразу вслед за не успевшим еще раствориться в воздухе гулким грохотом дуплета снова лязганье затворов, мелодичный звон выброшенных гильз.
Уже справа и слева поднимались бойцы, делали первый шаг вперед за спасительный кювет под взвизгивающие пули. Собравшись с силами, я тоже сделал этот трудный шаг вперед…
— За мной! — кричал слева от меня Башляев, высокий, стройный, призывно вскинувший вверх руку, сжимавшую пистолет.
— Вперед! Впе-рьё-од! — кричал Березовский, очутившийся уже в кузове зенитной установки. Он после каждого залпа подносил к глазам бинокль, затем поворачивал голову к орудиям и взмахом руки подавал команду. Затихший было со стороны леса огонь теперь снова усилился.
Ввзз… Вззы! Ффить, фить! — посвистывали пули.
Мы бежали вперед, а сзади грохотали орудия, дробно стучала пулеметная зенитная установка. Снаряды проносились над нами, гулко рвались у самой опушки, вздымая высокие столбы земли и дыма. Чертили воздух трассирующие пули. И странно, то нервное напряжение, которое сковало было волю вначале, теперь постепенно проходило, и всем существом завладевало новое чувство — чувство локтя, ощущение коллектива, азарт боя.
Вот уже позади осталась сизая полоса дыма, тянувшаяся от сарая. Перед глазами отчетливо вырисовалась стена леса, и оттуда, из-под большой поваленной сосны, деловито застучал пулемет, лихорадочно замелькали короткие вспышки выстрелов. Слева в цепи Башляева кто-то упал, громко вскрикнув. Красноармейцы с ходу открыли огонь из карабинов. Я тоже сделал несколько выстрелов и, замедлив бег, стал менять обойму, не отрывая глаз от поваленной сосны.
Там взметнулся огненно-рыжий клуб дыма, донеслась короткая, внезапно оборвавшаяся очередь пулемета: «Тра-та-тах…» Сосна, торчмя, комлем вверх вскинутая разрывом, помедлив секунду, стала падать, со свистом разрезая воздух. Вдруг что-то резко ударило меня по левой руке, и она тотчас же повисла плетью. Все тело пронизала острая боль. Сразу закружилась голова, к горлу комком подступила тошнота, в глазах потемнело. Опустившись на землю, я некоторое время сидел, равнодушный ко всему, ощущая, как набухший от крови рукав прилипает к телу.
Вражеская пушка уже не стреляла. Да и хлопки винтовочных выстрелов становились все реже.
— Ур-р-рра! Ура-а-а! — доносилось со стороны леса. Потом послышалась длинная пулеметная очередь.
«Неужели ожил?» — подумал я о вражеском пулемете. Но, посмотрев в ту сторону, увидел нашу зенитную установку, поливавшую лес свинцом. Пули стригли ветки, с деревьев дождем осыпались хвоя и шишки. В кузове машины было три человека. Двое из них неподвижно застыли у пулемета, третий, в полной фигуре которого нетрудно было узнать Березовского, указывал рукой вперед.
«Как это они смогли подобраться так близко?»
— Товарищ лейтенант! То-ва-а-рищ лей-тена-а-нт! — услышал я и, подняв голову, увидел бегущего ко мне Филиппова. Он еще на ходу ощупал меня пытливым взглядом, спросил:
— Куда… вас?
Перочинным ножом он распорол рукав, стал осторожно приподнимать руку: