«Вот тебе и молодец», — с горечью подумал Лимарев, предпринимая отчаянные, но безрезультатные попытки выровнять машину. Кабина быстро наполнялась дымом.
Нужно прыгать. Лимарев рванул аварийную рукоятку, и встречный поток воздуха легко, словно лист бумаги, сорвал фонарь. Лейтенант, с силой отталкиваясь от бортов кабины, вывалился из самолета. Резкий рывок дал знать, что парашют раскрылся.
Коломенский три раза обошел вокруг Лимарева. Один раз он был так близко, что Лимарев рассмотрел даже лицо, и ему показалось, что капитан ободряюще кивает ему головой. Вскоре Коломенский ушел. Несколько мгновений Лимарев жадно следил за удаляющимся истребителем, потом нехотя оторвал взгляд, посмотрел вниз. Там, в стороне от дороги, поднимался столб густого черного дыма — горел его самолет. К нему от шоссе сбегались солдаты. Другая группа со всех ног спешила туда, где должен был приземлиться летчик.
«Не стреляют. Хотят взять живым…» Лимарев посмотрел на свою правую руку, стиснувшую рукоятку пистолета, и поймал себя на том, что никак не может вспомнить, когда успел его вытащить из кобуры.
Земля была уже в каких-нибудь двухстах метрах. Ветром Лимарева сносило от дороги к лесу. Это хорошо. В нескольких десятках метров от земли он резко подтянул стропы. Немцы разгадали маневр, когда его отнесло от них метров на сорок. Еще в воздухе он отстегнул парашют и, едва коснувшись земли ногами, не чувствуя боли от удара, вскочил и бросился к лесу. Сзади захлопали выстрелы, но Лимарев, не обращая на них внимания, бежал изо всех сил. Цель была уже совсем близко, когда слева, откуда ни возьмись, наперерез ему выскочило три солдата.
«A-а, дьявол!» — выругался он про себя и, далеко выбрасывая вперед руку, почти не целясь, выпустил всю обойму. Один упал, широко раскинув руки, другой шарахнулся в сторону, но третий, увернувшись от пули, бросился на него и схватил за горло. Падая, Лимарев увлек за собой врага и, на какую-то долю секунды оказавшись сверху, изо всей силы ударил пистолетом по голове. Тот сразу обмяк и разжал пальцы. Лимарев, подхватив его автомат, хотел было снова броситься к лесу, но передумал, лег на землю и, прикрываясь трупом, как бруствером, изготовился для стрельбы. Преследовавшие его фашисты разделились на две группы, пытаясь окружить, отрезать от леса. Этого нельзя допустить. Несколько коротких очередей по группе, обходящей справа, заставили ее залечь. Лимарев перевел взгляд налево. Еще очередь. И еще. Потом быстро вскочил на ноги и сделал короткий рывок к лесу. Тотчас вслед ему раздались автоматные очереди, вокруг засвистели пули. Лимарев снова упал и стал отстреливаться. Гитлеровцы теперь были уже совсем близко: когда он перебегал, они тоже продвинулись вперед. Лимарев осторожно приподнял голову.
Пули ткнулись справа и слева в землю, взметнув облачка пыли. И только одна пронзительно взвизгнула над самой головой.
«Стреляют мимо! Ждут, когда я израсходую весь магазин! Нужно быть экономнее».
Но когда несколько солдат, послушные чьему-то картавому окрику, поднялись, Лимарев, не в силах сдержаться, снова дал очередь, заставляя их лечь. Затем оглянулся. Еще две — три перебежки — и лес спасет его от дальнейшего преследования. Но патронов осталось мало, а враг близко. Удастся ли? Или его успеют отрезать от леса? Только теперь Лимарев вспомнил о второй обойме к пистолету и быстро перезарядил его. Еще восемь пуль!
И вдруг знакомый нарастающий гул моторов заставил Лимарева насторожиться. Подняв глаза, он вскрикнул от радости. Совсем близко, на бреющем полете, стреляя из пулеметов и пушек, плотным строем шли «илы». Внизу, на их широких крыльях, отчетливо были видны красные пятиконечные звезды. Снаряды и пули взметали землю совсем рядом, наполняя воздух оглушающим шумом и треском.
Гитлеровцы, только что державшие его в таком напряжении, теперь трусливо разбегались в стороны, падали и, распластавшись на земле, втянув голову в плечи и прикрываясь руками, неподвижно лежали, не обращая на него никакого внимания.
— Родные мои! Друзья! — захлебываясь от радости, выкрикивает Лимарев, устремив взгляд в небо. — Так их! Так! Бей, круши! Ага-а! Побежали? — И, забыв, что он на земле и опасность для него еще не миновала, чувствуя какую-то незримую связь с летчиками, лейтенант снова припадает к автомату и выпускает последние пули по мечущимся в панике фашистам. Потом он вскакивает на ноги и устремляется к опушке леса. Теперь уже никто не стреляет ему вслед. Гул штурмовиков и дробный грохот очередей надежно вдавили вражеских солдат в землю. Лимарев пробегает еще несколько метров, и вот наконец перед ним вырастает зеленая стена леса.
На опушке он на минуту оглядывается, смотрит вверх, туда, откуда еще несется грозный гул моторов; переводя дыхание, кричит:
— Спасибо… друзья… Выручили… Спасибо! — и, раздвигая руками ветки, не замечая, как они хлещут его по лицу, быстро идет в глубь леса, где густой ельник и толстые стволы сосен надежно укрывают его от преследователей.
Лейтенанту Алексею Лимареву не пришлось ни долго отсиживаться в лесу, ни переходить линию фронта. Уже на следующий день он встретился со стремительно наступавшей пехотой, а к вечеру попутная полуторка доставила его в штаб полка.
В кабинете командира полка сидел широколицый, скуластый человек в летном комбинезоне и сосредоточенно смотрел в разложенную на коленях карту. Когда Лимарев докладывал, он поднялся и пристально посмотрел на лейтенанта.
— А вот, кстати, и ваш спаситель, — показал рукой на незнакомца подполковник, — командир эскадрильи штурмового полка капитан Сулейманов.
Лимарев быстро сделал несколько шагов навстречу капитану, но потом остановился, устремив вопросительный взгляд на командира полка. Подполковник ободряюще улыбнулся, махнул рукой:
— Обнимайтесь, чего уж там!
Лимарев долго обеими руками жал руку Сулейманова, не в силах ничего сказать от волнения.
— Здорово вы их… на бреющем! — наконец пробормотал он невнятно. — Если бы вы не оказались случайно…
— Зачем случайно? — перебил его капитан. — Ваш командир…
— Коломенский? — подсказал Лимарев.
— …Да, Коломенский… Это он навел по радио. Боезапас у нас еще оставался, ну а парашют — хороший ориентир, я сразу увидел его. Остальное было не так уж трудно. Немцы штурмовиков, как огня, боятся. Только пройти на бреющем — разбегаются, как мыши…
Командир полка подошел к летчикам и, положив им руки на плечи, легонько подтолкнул к двери:
— Ну, ну, идите поговорите, как следует… друзья. А о вылете с вами потом, товарищ Сулейманов…
Когда они вышли, Лимарев увидел Коломенского. Капитан, высокий, худощавый, с несвойственной ему быстротой шел навстречу, а за ним, еле поспевая, бежали летчики эскадрильи.
Охота за «скрипачом»
тояла суровая зима 1945 года. И хотя на носу был март, зима отнюдь не собиралась уступать своих позиций весне. В это время свирепых метелей и обжигающей стужи на одном из участков советско-германского фронта, на плацдарме за Вислой, советские войска готовились к большому наступлению.
Справа, где плацдарм занимал значительную площадь, день и ночь шло сосредоточение новых частей. Слева, где он достигал всего лишь двух-трех километров в глубину, уже два дня наши части вели ожесточенные бои с целью его расширения. Последовательно, овладев первой, второй и третьей траншеями гитлеровцев, стрелковые подразделения к исходу второго дня вклинились в их оборону на глубину от одного до полутора километров. Фашистское командование не хотело мириться с утратой своих позиций. Оно подвергало наши войска частым артиллерийским налетам, бомбило их с воздуха, бросало в бой свою пехоту. Но атаки гитлеровцев неизменно разбивались о стойкость и мужество советских пехотинцев и артиллеристов, танкистов и самоходчиков.
Вот тогда-то, в ночь на третьи сутки непрерывных кровопролитных боев, у гитлеровцев и появился многоствольный реактивный миномет, который солдаты за его протяжный, скрипучий и густой звук выстрела прозвали «скрипачом».
«Скрипач заиграл» около часу ночи. Хорошо зная места своих недавно покинутых траншей, фашисты нанесли нашей пехоте значительный урон.
И началось…
Лихорадочно зазвонили телефоны, спешно заработали радиостанции, в эфире и по проводам понеслись доклады вышестоящему штабу. Оттуда немедленно последовал короткий приказ: «Использовать все виды разведки, засечь и артиллерией уничтожить. Исполнение донести».
…Дошел приказ и до командира взвода оптической разведки старшего лейтенанта Александра Маркияновича Каргина — сутуловатого, худощавого офицера лет тридцати пяти, с овальным, суженным книзу лицом и зеленоватыми глазами. Рот у Каргина словно заключен в скобки двумя глубокими симметричными складками на впалых щеках, поэтому кажется, что с лица его никогда не сходит улыбка.
В боях Каргин участвовал уже второй год, и война многому его научила. По рассказам он знал, что засечь реактивный миномет — дело нелегкое, поэтому, получив приказ, сразу забил тревогу, поднял всех на ноги.
Взвод Каргина был развернут полностью, на все три поста наблюдения, но, несмотря на это и на непрерывное дежурство разведчиков у стереотруб, первый залп «скрипача» поймать всем трем постам наблюдения не удалось.
«Вот если бы миномет дал второй залп, — подумал Каргин, — уже тогда бы мы его нащупали. А то кочует, дьявол, прячется… Да и как его возьмешь с первого залпа? Вспышку один из постов может и не наблюдать, а пересечение двух направлений, без третьего, контрольного, — это же неточно…»
Едва стало смеркаться, Каргин решил сменить разведчиков. На предстоящую ночь он назначил самых опытных: на левом посту — старшего сержанта Воронкова, на правом — сержанта Харитонова. На средний он поднялся сам, взяв с собой вычислителя с планшетом.
Средний, или, как его называли, центральный наблюдательный пункт, находился на чердаке небольшого одноэтажного каменного дома. Крыша дома из жести не предохраняла от пуль и осколков, и для защиты разведчиков Каргин предусмотрительно приказал сложить из кирпича толстые стенки.