Поднимаю голову и смотрю на сестру.
— Я знаю, что ты права, — почти шепчу, — но от этого не легче.
— Понимаю, дорогая, — Мари сочувственно мне улыбается. — Но в любом случае, один идиот мужского пола — не повод хоронить себя заживо! Тебе ещё повезло, знаешь ли! На моём пути этих идиотов было куда больше одного.
— Он не идиот, — бурчу недовольно. — Он… просто…
— Не ищи ему оправданий, — качает головой Мари. — Пусть сам ищет. Найдёт — расскажет — прощения попросит — простишь!
Отворачиваюсь от неё.
— Вижу, что простишь, — сестра улыбается. — Влюблена ты в него по уши, сестрёнка. И он в тебя, судя по всему, тоже. А теперь вставай и приводи себя в порядок! Нас Аня с Никитой уже давно к себе зовут. Даю тебе час на сборы, а потом Илья с Ярославой за нами заедет!
У Добрыниных всё как всегда — полно народу, шум, беготня детей вперемешку с котами. Но что мне у них нравится — никто не будет тебе надоедать. Хочется тебе — сядь в уголочке и сиди. Чем я благополучно и занимаюсь, устроившись в одном из раскладных садовых кресел, стоящих среди пары деревьев и нескольких кустов, пока мужчины в стороне занимаются мангалом, а женщины болтают на веранде. Мне отсюда её не видно, она за другим углом дома.
— Давайте все за стол! — громко говорит Никита, и я вздыхаю.
Надо вставать, но не хочется. А Добрынин вдруг проверяет мобильный, чему-то ухмыляется и поворачивается ко мне.
— Алин, не торопись, — суёт руки в карманы, улыбка у него становится шире. — К тебе пришли.
— Что? — непонимающе хмурюсь, поднимаю голову и тут же зависаю с приоткрывшимся ртом.
По тропинке в мою сторону идёт Полкан. Равняется с Никитой, тот что-то негромко говорит ему, мужчина кивает. Добрынин быстро уходит. Остальные уже все на веранде, оттуда доносятся голоса, но никого не видно. Нас… специально оставили наедине?
Глава 23
Полкан
Я уже несколько дней тупо сижу за рабочим столом в кабинете, ничего не делая. Сотрудники, после пары попыток меня растормошить, на которые я реагировал, посылая всех в дальние дали, затаились и не отсвечивают.
После разговора с Алиной моё состояние скорее напоминает ступор. У меня нет ни малейших идей, что мне теперь делать и как. Словно… словно все способности к принятию решений, анализу ситуации и всему остальному ушли в глубокий сон.
Единственное, что я сделал — перенёс в свой кабинет Алинин фикус и поставил его на стол. А ещё… нашёл издание «Евгения Онегина». И, как полный идиот, перечитываю роман. Раз за разом. Вспоминая, как Алина разговаривала со мной фразами оттуда.
Вот и сейчас, закончив последнюю главу, откладываю книгу.
— Ты тоже ожил рядом с ней, так ведь, — говорю цветку.
Как там она его называла? Аркадий?
Боже, до чего я докатился. С фикусом разговариваю.
— Полкан Игоревич? — в дверь кабинета осторожно стучат.
— Я занят! — рычу в ту сторону.
Внутрь никто даже не заглядывает. Боятся. Я стал абсолютным неадекватом, сам знаю. И плевать.
— К вам посетитель, Полкан Игоревич, — опять стук.
— Я сказал, что занят! — повышаю голос.
— Интересно, чем же ты так занят, Богатырёв? Мух считаешь на потолке?
Выпрямляюсь в кресле, ошеломлённо глядя на заходящего внутрь Добрынина.
— Боюсь даже предположить, какая причина могла привести тебя ко мне, — прищурившись, смотрю на второго мужчину, зашедшего следом за хирургом.
— Позволь тебе представить… — пафосно начинает Никита.
— «Родню и друга моего…» — ворчу тихо себе под нос. Но второй посетитель явно слышит и вдруг хмыкает, заставив смутиться на секунду.
— Даниила Антоновича Игнатьева, моего коллегу, — заканчивает Добрынин.
— Слишком много хирургов на один квадратный метр моего кабинета, — знаю, что грублю, но мне всё стало до такой степени безразлично, что не испытываю по этому поводу ни малейших угрызений совести.
— Ты уверен, что мы пришли по адресу? — весело уточняет у Никиты его коллега.
— О, да! — Добрынин подходит ближе и вытаскивает из-под бумаг, которыми завален мой стол, чёртов том, который я успел прочитать уже не знаю сколько раз. Смотрит на название и хмыкает. — Не обращай внимания на его закидоны. «Сомненья нет: увы!» он просто влюблён!
— Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен сейчас встать и дать тебе в глаз? — интересуюсь у хирурга, возведя глаза к потолку.
— Легко, — Добрынин смеётся. — Мы с тобой уже дрались, и в глаз получил ты!
— А ты упал на кактус! — парирую в ответ.
— Слушайте, как с вами интересно-то! — Игнатьев без приглашения выдвигает один из стульев и усаживается. — А что за история про кактус? Я не в курсе!
Никита только машет рукой.
— Ладно, повеселились и хватит. Полкан, я серьёзно. Мы к тебе за помощью.
Это настолько выбивается из моей картины мира, что я наконец отлипаю взглядом от потолка и смотрю на своих посетителей.
— И чем я могу помочь? — спрашиваю осторожно.
— Даниил, — Добрынин откидывается на стуле и кивает своему знакомому.
— Никита сказал, что вы профессионал, — начинает второй хирург.
Меня так и тянет съязвить на эту тему, но я решаю сделать хоть что-то полезное на сегодня — а именно заткнуться и выслушать.
— Мне нужно собрать информацию об одном человеке, — он протягивает мне какой-то лист, напоминающий одну из больничных форм.
— Добрая Агния Станиславовна? — поднимаю брови. — Да уж, имя не так чтобы распространённое. И что с ней случилось? Пропала, сбежала?
— Это только от тебя, Богатырёв, сбегают, — бурчит Добрынин.
— Молчи лучше, — кидаю на него выразительный взгляд, — а то вспомню кое-что…
— Не надо! — Никита поднимает вверх руки, сдаваясь.
— Может, вы потом отношения выясните? — Игнатьев закатывает глаза. — Она никуда не пропадала и ни от кого не сбегала. Разве что от бывшего мужа, — задумывается, — но он редкостный мудак. Работает фельдшером на скорой.
— Кто? Муж-мудак? — уточняю.
— Нет, Агния.
— Врачебный мир тесен, — смотрю на него. — Вы врач-хирург. Она… тоже врач. Зачем вам я, если вы быстрее меня всю информацию соберёте?
— Кучу сплетен я и так знаю, — вздыхает Игнатьев. — Мне нужна правда.
— Правда… — вздыхаю.
Ну… почему бы и не помочь?
— Ладно, — пожимаю плечами и тянусь за телефоном. — Макс, зайди ко мне, — командую в трубку, а затем смотрю на Игнатьева. — Вы сейчас передадите всю информацию, которая у вас есть, моему сотруднику. Там же можно будет подписать предварительное соглашение. Насколько срочно надо?
— Вчера? — хмыкает Игнатьев.
— Как и всегда, — качаю головой. — Я возьму на контроль. Но несколько дней понадобятся.
Раздаётся стук, и в приоткрывшуюся дверь с опаской заглядывает Максим.
— Звали, Полкан Игоревич?
— Да, пообщайся с клиентом, — киваю на Игнатьева, и тот встаёт.
— Я подожду, — Добрынин складывает руки на груди.
Дверь захлопывается.
— Всех сотрудников распугал? — вполне миролюбиво спрашивает Никита.
— Допустим, — пожимаю плечами. — К чему спрашиваешь?
— К тому, что я сам был в такой же ситуации, — хирург не смотрит на меня, обводит взглядом кабинет. — Мне помогли. И как бы это глупо ни звучало, за мной долг. Поэтому я хочу помочь тебе.
Вздёргиваю бровь, глядя на него. В груди появляется противное тянущее чувство.
— Ты не можешь, — у меня вырывается совсем не то, что я собирался произнести, но мне нужно хоть кому-то сказать. — И никто не может.
— Разумеется, — хмыкает Добрынин. — Потому что можешь только ты сам. Ты серьёзно хочешь сдаться? Прекращай страдать хернёй, Богатырёв, возьми себя в руки и сделай уже хоть что-нибудь!
— Она мне не доверяет, — мне тошно от того, что я говорю.
— Она тебя любит! — убеждённо говорит он. — Так стань достойным её доверия!
Мы молчим какое-то время. Но я вдруг ощущаю, что руки и ноги у меня начинает покалывать — как бывает, когда тело сначала затекает, а потом приходит в нормальное состояние. И теперь… теперь я словно проснулся. И собираюсь действовать.
— Никогда не думал, что скажу это, но… спасибо.
— Ты меня всё равно бесишь, — хмыкает Добрынин.
— Это взаимно, — я криво улыбаюсь.
— Но, на удивление, уже значительно меньше, чем раньше.
— Аналогично, — пожимаю плечами.
— Кошмар, — резюмирует Никита. — До чего мы докатились!
— Придётся как-то с этим жить, — фыркаю, не сдержавшись, и он закатывает глаза в ответ.
— Она приедет к нам завтра, — Добрынин встаёт с места. — У тебя есть ещё… — оттягивает рукав, — …двадцать два часа.
И улыбается. Причём так, что я чувствую себя пациентом, которому врач не оставил ни малейшего выбора — остаётся только принимать лекарство, которое он назначил. Вот же… паразит!
Качаю головой, усмехаюсь и, встав, протягиваю ему руку для рукопожатия. Никита встряхивает мою кисть и выходит.
Ну что ж. Он прав. У меня есть двадцать два часа. Смотрю на разросшийся, явно довольный жизнью фикус, а потом взгляд сползает на книгу, лежащую рядом. В голове рождается смутная идея.
Алина стоит того, чтобы пытаться, и пытаться, и пытаться — и пять, и десять раз, если понадобится. Я не представляю своей жизни без неё. Поэтому сделаю всё, что могу. Хватаю книгу, пиджак и быстро выхожу из кабинета. Мне нужно кое-куда заехать.
На следующий день приезжаю к дому Добрыниных и пишу Никите сообщение. Ответ приходит тут же: «Заходи». Сердце колотится где-то в горле. Не помню ни одного раза в своей жизни, чтобы меня так трясло.
Всё отодвигается на задний план, как только я вижу Алину. Моя малышка задумчиво сидит в тени деревьев, а затем… затем встречается со мной взглядом. Я не могу понять, рада она видеть меня или рассержена, в голове пустота. Только вбираю взглядом эту картину, стремясь запомнить каждую деталь, — солнечные лучи, просвечивающие сквозь листву, замершая фигура девушки… Любимой. Единственной.
— Вам никто не помешает, — слышу тихий голос и понимаю, что это Никита.