С дубов столетних сыпалась листва.
Непросто было с Валькою, блондинкой,
Она вступила в схватку с нашей Нинкой,
Её своеобразная корысть
В стремлении была, чтоб хоть кусочек,
Выкручивая шею, с разных точек
От яблочного штруделя отгрызть,
Ну как бы надышаться напоследок!
Потом-то уж привычного обеда
Не будет из пяти красивых блюд,
Траву жевать заставят для начала,
Да и на ужин вряд ли без скандала
Чего-нибудь нормальное дадут.
И весь набор кондитерских изделий,
Которого хватило б на неделю
Не только этим бабам, но и нам,
И всем сезонным Колькиным рабочим,
И жёнам их, и дачникам всем прочим,
Живущим по окрестным деревням,
Да много бы кому ещё хватило —
Войскам, а также труженикам тыла,
(Ну, это я уже слегка приврал),
Но всё равно, рубай хоть до отвала, —
Всё это Нинка враз конфисковала,
Печальным был для баб такой финал,
Но он же старт. А тут другое дело:
Желаешь, чтоб душа цвела и пела,
Ты к ней ещё и тело приспособь,
Чтоб не было оно тяжёлой ношей,
А чтоб, как конь, как молодая лошадь,
Копытами выстукивало дробь —
Тук-тук! Тук-тук! Душа – всего лишь всадник,
Фельдфебель там какой-нибудь, урядник,
Ну, то есть не особо важный чин —
Куда его везут, туда он едет,
Но, если ты мечтаешь о победе,
То знай, что конь – твой главный господин.
Без тела нет души – таков мой вывод.
Друзья мои, читатели, а вы вот
Согласны ли подход такой принять,
Что надо больше спортом заниматься,
Ну, например, от пола отжиматься
Заместо чтоб эклеры пожирать?
…Ну ладно. Баб по избам расселили
И график жизни им определили,
Она у них весёлая пошла,
Поди ещё придумай веселее,
Я до сих пор их искренне жалею,
Как только вспомню эти все дела.
У Нинки – бизнес-план простой и чёткий,
Свои, как говорится, наработки —
Давать им всем ромашку и шалфей,
Имбирь, крапиву, хвощ, тысячелистник, —
Любой из них вовнутрь всё это втисни,
И пусть у ней в душе, как муравей,
Простая вера тихо копошится,
Что эта несерьёзная кашица,
Которую на завтрак ей дают,
Из толокна и прочей хренотени,
Избыток углеводов ей заменит
И укрепит какой-нибудь сосуд.
И Нинка звонко хлопала в ладоши,
Она сама, как взмыленная лошадь,
Скакала для разминки на лугу.
А хлопала чего она? Чтоб бабам
Свой вес тащить по кочкам и ухабам
Гораздо легче было на бегу.
Вот так оно вертелось три недели —
Что им давали, то они и ели,
Но Нинка дальше вздумала пойти:
«Теперь вы лично будете припасы
Искать себе в лесу, как папуасы,
Желательно их даже превзойти!
И всё, что вы в лукошко соберёте,
Вот это вы на ужин и сожрёте,
Ходи и рви, чего Господь послал!
Мы все тут с вами бабы не тупые
И знаем, что от трудотерапии
Никто ещё пока не пострадал!»
И бабы всё терпели, кто б подумал,
Сперва они лениво и угрюмо
На физзарядке ножками трясли
И ручками кокетливо вращали,
А после дикий лук и конский щавель
Искали за оврагами, вдали,
За лесом, где ещё и землянику
Ходи и рви, под нос себе мурлыкай
Весёлые и бодрые слова,
Чтоб не свалиться замертво с устатку,
Да и пляши потом ещё вприсядку,
Для Нинки это всё как дважды два,
Что здесь не богадельня, а концлагерь,
И городские эти симпатяги
Должны предельно чётко понимать:
Когда тебя, как сидорову козу,
Гоняют напоказ всему колхозу,
То ты и вес сумеешь свой согнать
Не как-нибудь там в час по чайной ложке,
А как у Нинки в той лесной сторожке —
На всех парах; а я сказать забыл,
Что не колхоз теперь у нас, конечно,
Но всё равно для девок ад кромешный
Без всякого просвета наступил.
Она ведь кровожадная, зараза,
Нагрузки будь здоров, как у спецназа,
Их даже плавать наперегонки
В студёной речке Нинка заставляла
Для пущего спортивного накала
Всем стонам их и визгам вопреки.
Когда ты в воду плюхнулся, как камень,
И крутишь там ногами и руками
В пылу борьбы, чтоб не уйти на дно,
То вся твоя прослойка жировая
Сойдёт на нет, как травма родовая.
А по-другому быть и не должно.
Да, Нинка командовать может!
Витюха и я, Колька тоже,
Большие такие умы,
Хотели отныне и дальше
Её называть генеральшей!
Папаху бы дать ей! И мы
Свистели, как певчие птахи:
«Какой генерал без папахи?»
Я сдуру мамашей её
Назвал, и в ответ моментально
В пятак получил капитально,
Чтоб знал уже место своё —
«Поэт, он ведь кто? – мне сказали, —
Ценитель красот, и вначале
Вот это ему по плечу
Должно быть, а всё остальное —
Одно лишь кривлянье сплошное!»
«Да всё уже, Нинка, молчу!»
Но всё-таки ей стало стыдно,
Немного оно не солидно
Вот так обращаться с людьми,
Как Нинка. Она мне сказала:
«Прости, я, наверно, устала,
Но ты меня тоже пойми!
«Папаша», – шепнуть тебе в ухо, —
Нормальная будет кликуха,
А то и вообще «старый дед»? —
Горбатый, в ушанке, с клюкою,
Вот как тебе будет такое,
Приятно? Конечно же, нет!»
Она мне помазала рану:
«А так – за тебя, за Коляна,
За Витьку – легко, на ходу,
Любого на свете порву я!»
Мы выпили с ней мировую,
И Нинка сказала: «Пойду
К своим дорогим ученицам,
Они начинают лениться,
Сейчас я им жару задам!
Заставлю на велике в гору,
А после с горы без разбора
По кочкам летать и камням!
Я так и учу их: не надо,
Чтоб вас на руках да упада
Носили цари-короли,
А надо, чтоб вас никогда уж,
Пусть даже и вышли вы замуж,
Мамашами звать не могли!»
Народ из окрестных посёлков,
Советского строя осколков,
На баб этих в оба смотрел,
На все их забеги, заплывы,
И в то, что они ещё живы,
Никто и поверить не смел.
Ну, а как не поверишь? Другая неделя прошла,
А они не сдаются, геройские наши девчата!
Только глянешь на них, на прекрасные эти тела,
Так и хочется шаг самому по-солдатски печатать!
Мол, мы сами ещё ничего, и за баб этих в бой,
Если надо, пойдём, и любого порвём и расплющим!
С ними рядышком просто минуту хотя бы постой,
И уже сам себя молодым ощутишь, здоровущим!
Валька, та, что блондинка, из троицы этой была
Всех изящней, стройней, тут удачу лови и не мешкай,
«Королевна! Графиня! – Витюха шептал, – во дела!»,
Глядя утром в окно, как выходит она на пробежку.
Он ей вслед бормотал, хоть она и не слышала:
«Валь! Наше время придёт, я однажды свой план обозначу,
Я тебе смастерю голубую из шёлка вуаль,
Шляпку модную дам, и лорнетку, и веер впридачу!»
Вот так, мой друг читатель, если хочешь
Взглянуть поглубже бабе в ясны очи,
То подари сначала ей вуаль,
А то и веер из пера павлина:
«Эй, кто ты есть, Людмила там, Полина, —
В окошко ей тихонько просигналь, —
Иди ко мне, я здесь, твой ясный сокол!»
Но, как бы ты губой своей ни цокал
И ни чесал об дёсны языком,
Держи в уме, что всё же без вуали
Для бабы, как бы там её ни звали,
Ты не сказать, чтоб полным м… м,
А просто будешь скромным сердцеедом,
Обычным безответственным соседом,
Который поматросил, и в кусты!
Но, суть поймав в моих нравоученьях,
Гораздо легче с бабой в отношеньях
Достичь определённой высоты.
Венеры эти все и Афродиты
Пусть знают, что и мы не лыком шиты.
«Друзья, – сказал нам Витька, – а слабо
Нам на любовь настроить, словно гусли,
Сердца свои, и в этом самом русле
Явиться к бабам в кружевном жабо?!
Да, фрак ещё бывает, и штиблеты,
И прочие полезные предметы,
Что придают мужчине важный вид,
Какой-нибудь там перстень, цепь на шее,
Жабо, однако, будет поглавнее,
Тут ни одна из баб не устоит!»
«Жабо – оно чего вообще такое?» —
Спросили мы, и он, тряхнув башкою,
Мечтательно при этом помычав,
Сказал: «Оно вгоняет сразу в трепет
И тех, кто на себя его нацепит,
И тех, кто видит, как он величав,
И строг, и грациозен, и уверен,
Что для него везде любые двери
Откроются, лишь громче постучи!
Жабо – серьёзный знак, скажу я смело,
Для тех, кто лицезреет это дело,
Что вот он, перед ними – свет в ночи —
Холёный, представительный, плечистый
Красавец вроде графа Монте-Кристо,
Что всем за всё на свете отомстит,
При этом реноме своё поддержит
Классическим орнаментом в одежде,