Витюха, в самовар бросая шишки,
Сказал: «Привет, орёлики, братишки,
У вас ещё открыты все пути!
Грунтовка – сорок вёрст, а там по трассе!
Нормальный ход – отчалить восвояси,
Как говорится, мирно отползти.
А ты, оратор, будь ты мне брателло,
То я б тебя ликёром «Лимончелло»
И пирогами с мясом угостил,
А ты стоишь, как чучело, быкуешь».
«И слабо понимаешь, чем рискуешь, —
Вот это Клещ уже заговорил, —
Ребятки, ноги в руки, и – обратно,
И всё, и темы нет. Лады? понятно?
У нас тут больно строгое жюри».
«Папаша, ты с Луны, свалился, что ли?
Да мы тебя в два счёта в чистом поле…
Ну, знаешь сам, мы видим, не дури!» —
Такой вот был ответ ему поспешный.
И ладно. На земле на этой грешной
Наш Клещ привык рулить на свой манер.
Он не любитель долго торговаться.
«Минута вам, ребята, чтоб с… ся!
И я уже включил секундомер».
Один из них как будто что-то понял
И даже нам открытые ладони,
Назад два шага сделав, показал,
Он тоже, как и мы, вояка старый,
Мол, всё, базар окончен, нет базара,
Но Клещ ему ответил: «Есть базар,
Уж если вы с волынами навскидку
Вошли ко мне в раскрытую калитку,
Она всегда открыта у меня.
И три твоих дремучих долб…
Бодры как никогда. Мы видим оба,
Что я у них на линии огня».
И эти трое были как в астрале,
Реальности они не признавали.
А зря. Ведь кой-чего могло не быть.
Они как будто слушали, внимали,
Но всё ещё никак не понимали,
Что Клещ не любит долго говорить.
И мы почти попрыгали со стульев,
Когда он вдруг открыл один из ульев,
И я молитву, помнится, прочёл,
И пчёлы полетели чёрной тучей —
Поток такой жужжащий и кипучий —
Десятки, сотни тысяч этих пчёл!
И буднично, спокойно, деловито,
И нас никак не тронув, ну поди ты,
Они, как будто даже и не злясь,
Мордоворотов этих облепили
Средь общей чехарды, возни и пыли,
Что от земли до неба поднялась!
Возня – это так себе слово,
Там воздух от визга и рёва
Дрожал, как под тысячей вольт,
И, сидя спокойно и ровно,
Андрюха крутил хладнокровно
Обрез, переделанный в кольт, —
На пальце так, быстро, красиво,
И вся эта шваль, эко диво,
Попрыгала в тачки, и прочь! —
Ползёт, вон, по нашим просторам
Свозь пыль и грязищу, с позором,
Как пленные фрицы, точь-в-точь.
Да, пусть не пешком, но с такою
Тяжёлой от бреда башкою,
Мол, как же мы вляпались так?
Что план их теперь величайший —
Бежать! И держаться подальше
От сельских простых работяг!
Мозги, голова наш полковник!
Ножами шуруя в жаровне,
Доев ассорти из колбас
И выпив последние граммы,
«Как вышло? – спросили Клеща мы, —
Что пчёлы не тронули нас?»
«Да нет тут особого чуда, —
Он нам пояснил, – вот откуда
Малиновый звон в голове
У всех вас, кто пил мой напиток?
И сил в организме избыток?
В каком я таком колдовстве
Могу быть хоть как-то замечен?
Да мне и ответить-то нечем,
Тут всё очевидно, друзья,
Настойка моя – из малины,
Но в ней ещё спирт муравьиный,
И соль, и вода из ручья,
И хрен – тот, что редьки не слаще.
Тут сколько глаза ни таращи
На весь этот мой произвол,
Я дам вам гарантию лично:
Хоть пойло моё экзотично,
Зато охраняет от пчёл!
И против подобной вакцины,
Жестокие, как сарацины,
Слабы и бессильны они,
При том, что для них дело чести —
Сразить супостата на месте
Заместо пустой болтовни».
Да, Клещ не похожий на лоха.
Вы знаете Роберта Коха?
Он главным впоследствии стал
Великим спецом по холере,
Прививку на личном примере,
Как Клещ, на себе испытал!
Ну да ладно. Три дня проплутав и опять сделав крюк,
Наши недруги в «Джипах» всё так же ползли по грязище,
И в какой-то момент в лунном свете увидели вдруг
В серой тьме силуэт: волк! Здоровый, матёрый волчище!
В невозможном каком-то оскале клыки из-под скул
Он наружу тянул: «Эй, привет! – он поднял свою лапу,
Просто нос почесать, а, казалось, он ею махнул —
Кто б там ни были вы, вам теперь только драпать и драпать!»
Тучи в небе ночном вроде чёрных безумных котов
Врассыпную неслись, и моторов хрипящие звуки
Уловив, угадав, кто-то сбоку кирпич из кустов
В них прицельно и ловко метнул: ишь, разъездились, суки!
День и ночь – сутки прочь. По полста самогонки на грудь
Снова Клещ нам решил накатить, он позвал нас к обеду.
«Всё, вопрос рассосался, – сказал он Колюхе, – забудь,
Эти сволочи больше сюда никогда не приедут».
Час придёт, мой читатель, и я разъясню, что за зверь
Встал у них на дороге, и кто в них кирпич, в этих гадов,
Из-за ёлки пульнул, я тебя удивлю, уж поверь,
А пока подожди, мне сказать про Клеща ещё надо.
Седьмая глава
Ребята, я откроюсь перед вами:
Люблю я пожонглировать словами,
Я мир хотел когда-то удивить —
Не в шахматных сраженьях брать измором
Соперников своих, а быть жонглёром,
Шары и кегли с кольцами ловить.
Да-да, я раньше в цирк хотел податься,
Хотя и было б лучше не пытаться,
Я знал уже в ту пору силу слов,
И вместо кеглей стал играть со словом,
К тому же оказался не готовым
Смотреть вблизи, как мучают слонов.
Играть – так уж играть! И в этих строках
Я у своих коллег, сощурив око,
Хочу спросить без всякого стыда
И не теряя заданного ритма:
«Полковник – подполковник» – это рифма?
Все скажут: «Нет». А я считаю, да.
Заслуженные умники, лингвисты,
Отметят: «Парень, больно ты речистый!
Трюкачество твоё и баловство —
Лишь пыль, химера, что ж ты, для примера
Теперь срифмуешь «Мера – полумера»?
Какая ж это рифма, ты чего?
Ну, или «Человек» с «нечеловеком»,
А то и «древний грек» с обычным греком,
Так тоже, скажешь, можно рифмовать?
Ты кто, – ценитель жанровых канонов
Или один из редких мудозвонов,
Кому на все законы наплевать?»
«Возможно, – я скажу, – и то, и это,
Тут нету однозначного ответа.
Тут надо призадуматься сперва.
Закон один: поэт, который в норме,
А не в глубокой спячке, в хлороформе,
Он сам себе герой и голова».
Так вот, наш Клещ, когда-то подполковник,
А после повышения – полковник
(Я, что хочу, срифмую между дел)
Потом опять был в звании понижен, —
Примерно, как фанера над Парижем,
Со свистом мимо кассы пролетел!
Нам премию тогда хотя бы дали,
Но не Клещу. Такие вот детали:
Там серия была квартирных краж
И череда разбоев. У Клеща-то
Не только край работы непочатый,
А он еще начальник главный наш.
В него-то и все шишки: «Будут меры,
Ну, или сначала, может, полумеры
Применим мы к тебе на свой манер,
Не щёлкал чтоб зазря своим хлебалом,
А чтоб быстрей работал». Клещ кивал им:
«Мне всё понятно, кроме полумер!
Я что, мол, буду полуподполковник,
Которому никто уже не ровня,
Поскольку я один такой мастак,
В ком нечто неизведанное скрыто —
Что на одном погоне три звезды-то,
А на другом лишь две! Выходит, так?»
«Ах, ты еще и умничаешь, парень?
Да мы всего насквозь тебя пропарим!
А в кабинет к министру не хотишь?»
«Не хочешь», – Клещ поправил, и напрасно,
Ему сказали: «Знаешь, сокол ясный,
А вот тебе не премия, а шиш!»
Читатель, я просто напомнил,
Какие пласты я тут по́днял,
С какими такими людьми
Решил я тебя познакомить,
Он рядом живёт в своём доме
С раскрытыми настежь дверьми.
Ты летом покоя не сыщешь
В густой городской духотище,
А здесь у Клеща – благодать,
Он с пчёлами дружит своими
И каждой отдельное имя
Мечтает когда-нибудь дать.
Тут есть где ему развернуться.
Враги в этот дом не суются
С тех пор, как один дуралей
Поджечь его ульи пытался,
Да так там лежать и остался
В сторонке, в тени тополей.
Потом-то его откачали,
Придурка того, а вначале
Он к речке скатился, в овраг,
И в небо хрипел ошалело:
«Чего я плохого-то сделал?
Тут многие делают так!»
Вопрос от Андрюхи про улей
Влетал ему в лоб, словно пуля,
В тихоню такого на вид —
Стучал по башке, как кувалда:
«Зачем ты его поджигал-то?»
«А чтоб посмотреть, как горит!»
Н-да, мне-то предельно понятно,
Что люди, как трупные пятна,
На теле земли иногда
Ещё проступают порою.