уступавшая в размерах королевской, но изящная и аккуратная на вид. Стол. Туалетный столик с большим зеркалом. Украшения. Ковры.
Доменик, наверное, страшно побледнел и был вынужден приложить руку к груди, когда его взгляд остановился на ковре. Шарлотта лежала навзничь, сжимая в окоченевшей руке колье, которое когда-то подарил ей Филипп. Она была мертва. Рядом с ней – та самая фигура из сада. Она что-то прошептала. Поднялась и, развернувшись к Филиппу, растворилась в воздухе, не позволяя себя рассмотреть. Но тот мог видеть лишь родное страшно бледное, замершее в предсмертной муке лицо. Он с трудом заставил себя выйти из угла и подойти к женщине. Опустился перед ней на колени.
- Пусть это сон, Доменик, - произнес Юлиан, воплощаясь у двери. – Но это сон реальный.
- Когда это случилось? – прохрипел вампир, прикасаясь кончиками пальцев к коже графини. Впрочем, он не чувствовал этого прикосновения.
- Вчера ночью.
- Что с ней случилось?
- Она умерла.
- Ее муж?..
- Здесь не при чем. Он так трогательно старался наладить отношения… - Юлиан скинул капюшон. – Вот она… твоя реальность. Шарлотта мертва. И если Железный король еще жив внутри тебя… Передай ему, мне жаль.
Доменик вскинул взгляд, мечтая пронзить создателя, уничтожить его – но увидел лишь пустоту.
***
Его вытолкнуло из сна со всей жестокостью нежелательного пробуждения. Во рту стоял неприятный привкус крови – он прокусил себе губу. И ранил ладони ногтями. Впрочем, ранки затянулись, стоило ему проснуться. Сел на постели, стараясь отдышаться. Боль толчками затмевала разум – пришлось сжать виски. Этот маскарад… как хотелось, чтобы сон оказался сном. Но Доменик знал – сам не понимал, откуда, но точно знал, - что Юлиан показал ему лишь отражение реальных событий.
Доменик огляделся, как затравленный зверь. Это означает лишь одно – ему немедленно нужно отправляться в Париж. Он должен увидеть все сам. Если Шарлотта умерла вчера ночью, значит, ее завтра похоронят. Неизвестно, как, но он должен успеть. Нагнать. Проститься. Понять. Увидеть сына. Даже если издали. Чувства Филиппа проснулись и укрепились в нем, окончательно стирая грань между старой и новой жизнью. Он стал другим. Он превратился в бессмертное существо, которое вскоре станет всемогущим. Он стал тем единственным вампиром, кто в мельчайших деталях помнит свою светлую жизнь. Он – Железный король, который позволил себе полюбить накануне смерти.
Вампир сбросил с себя покрывало. Его взгляд был тверд и неподвижен, но в глубине его появился новый огонь – беспощадный огонь. Ему нужно подкрепить силы. И устроить марш-бросок. Если понадобится, он пойдет днем. И пусть солнце только посмеет ему помешать!
10 июня 1316
Париж
Отель Гресси находился в получасе неторопливой ходьбы от Лувра на восток. Король Филипп помнил тот момент, когда своей подписью окончательно и бесповоротно передал его вместе с титулом мужу Шарлотты. А сейчас уже Доменик возвращался к этому месту с тяжелым сердцем и мрачной решимостью довести желаемое до конца. Часом ранее он нашел доминиканца, который должен был отслужить мессу у де Грессов, зачаровал его, внушив, что его срочно хочет видеть Магистр священного дворца[1] Гийом. Доминиканец подобрал свои рясы и отправился в Лион без особой надежды поговорить с лишенным папы богословом.
Вампир нашел зеркало, поработал над собственной внешностью, высветлив волосы, заставив глаза принять кроткое и печальное выражение, чуть сгорбился. Он постарел. Вполне может зайти за монаха, который в жизни своей ни на что, кроме богословских диспутов, не способен. Король Филипп предпочитал пользоваться церковью. Он легко манипулировал папой, не считался с его саном. Он прекрасно знал все, что положено знать, и в образе монаха чувствовал себя вполне комфортно. Даже посмеивался на тему того, что Юлиан бы разочаровался от осознания, что очередная стрела не достигла цели – он смог принять и новое имя без травм и отчуждения.
За монахом прислали коляску. Слуга, которого помнил еще почивший король, молча предложил старцу сесть и также молча направил лошадь по неровной и грязной после дождей дороге. Доменик сидел очень прямо, вдыхая запахи, впитывая звуки родного города. Города, по чьим улицам он так любил ходить тайно, почти без охраны. Он так любил смотреть на то, как Париж дышит, как общаются между собой горожане. В этом было что-то настоящее, простое. Такое, какой должна была быть жизнь. Брат Карл Валуа никогда не разделял тяги Филиппа к простому люду. А зря. Каждый хорош на своем месте. И, не понимая простых людей, невозможно управлять большой страной.
Доменик радовался, что сегодня ему не придется видеть ни Нельскую башню, ни мрачные своды Сен-Дени. Он не пойдет и в Лувр, не ступит на остров Сите, где все началось. Он не пойдет теми тропами, которыми ходил Филипп. И, может, пустота, которая вновь проснулась и заполнила душу, ослабит свою хватку. Раньше Париж его вдохновлял. А сейчас выпивал глоток за глотком. Ничего. Он теперь бездонный. Сколько ни пытайся сломить, станет лишь сильнее. Он прошел через смерть. И, пусть до конца не мог принять того себя, в которого его превратил Юлиан, он идет к этому.
Доменик поправил плащ, опасаясь солнца. Тучи затянули небо и вряд ли быстро разойдутся, но он не мог рисковать. Солнце! Кто бы мог подумать, что его врагом станет солнце! Ласковое и нежное французское светило, приносившее столько радости в свое время, сейчас пугало. Он не мог определить природу этого страха. Не мог справиться с ним волевым усилием. Ругал себя за это, проклинал Создателя, но раз за разом предпринимал попытки пробыть под лучами дольше. Его мучил голод. Но здесь, в Париже он почему-то приутих. Вампир решил, что большой город – источник эмоций, гнева, страха, ненависти, страсти. Сильных потоков, которые подпитывали его подобно травяной настойке. Пока он в силах перебиться этим. Но очень скоро понадобится что-то еще.
Он потер руки. Сжал пальцы в кулаки, расслабил и посмотрел на одинокий перстень.
В Париже всегда было много странных смертей. Если к ним добавится пара-тройка, вряд ли кто-то обратит внимание. Могли же его жена и его невестки убивать своих любовников, не привлекая к себе внимания до поры до времени.
«Его жена». Доменик невольно обернулся, чтобы посмотреть туда, где за Лувром пролегала Сена. А далее – Сите. А за ним – Нельская башня. Он уже не король Филипп. Он уже даже не человек. Но здесь, в этом городе он никак не мог понять, где Железный Король, а где – вампир, темное существо, полное такой свирепой ярости, что позавидовал бы любой медведь. Ему предстоит разобраться в себе. А пока он шел на поводу у чувств Филиппа Красивого. Нелогичных, иррациональных чувств, этого дара небес или проклятия, к которому он смог прикоснуться в последние годы правления. Всего семь лет.
Он познакомился с Шарлоттой в 1307 году. Случайная встреча на охоте, очередное представление очередной девицы ко двору. Он до сих пор помнил, как странно притихло его сердце в миг, когда пронзительные холодные глаза короля встретились с робким зеленоглазым взором. Впервые он, погруженный в политику, вынырнул, чтобы вспомнить о том, что он человек. Молодой и привлекательный вдовец, который еще может себе позволить немного счастья. Весной 1311 Шарлотта подарила ему сына. Значит, сейчас мальчику уже пять. Интересно, он сможет сегодня увидеть Шарля? Конечно, он не подойдет и не заговорит. Монаху, даже доминиканцу, незачем разговаривать с сыном умершей графини. Если только мальчик сам к нему не обратится – тогда стоит ответить. Но зачем… У короля Филиппа было много детей. И Шарль – самый младший из всех – даже не знал, что он сын короля. И никогда не узнает. Филипп не включил его в завещание, чтобы не порочить имя его матери. Он достаточно одарил де Гресса, и тот мог обеспечить подобающее будущее.
Вампир с опаской следил за тем, как коляска приближается к дому. Он был здесь несколько раз. Под именем шевалье, приглашенный Робером. Чудесный отель, построенный в славные времена Людовика Святого, преобразился. Граф перестроил его на современный лад, во многом взял пример с построек, возведенных по приказу Филиппа Красивого. И было в этом просторном доме, окруженном садом, что-то невероятное, оторванное от эпохи. Коляска скользнула в главные ворота, за которыми располагался просторный вымощенный двор. Монаху помогли спуститься. Он не смотрел в лица слуг из беспричинного страха быть узнанным, но невольно выпрямился и поднял глаза, когда почувствовал присутствие вдовца.
- Мессир Арно, - проговорил де Гресс без обиняков. – Как хорошо, что вы смогли помочь нам.
- Это мой долг, - коротко откликнулся Доменик, сутулясь, но взгляда от лица графа не отводя.
Граф постарел. Филипп помнил его полным сил, жизнелюбия. Он был жестким, местами жестоким, умным и расчетливым. Он прекрасно вел дела, феерично определял выгодность сделки. Дружил с ломбардцами Парижа, банкирами. Один из немногих, кто не имел долгов. А сам мог ссужать определенные суммы денег. Казалось, его невозможно сломить. Но сейчас Робера здесь не было. Было тело Робера. Черные тени залегли под глазами. Он выглядел опрятно, но пусто. И Доменик почувствовал укол сострадания. Этот человек потерял жену. Видимо, горячо любимую жену. Как они жили после смерти Филиппа? Как развивались их отношения? Позволила ли себе Шарлотта снова полюбить?
И почему это должно его интересовать…
- Я провожу вас. И оставлю… Помолитесь о ней.
Доменик промолчал, опустив голову на грудь. Со стороны казалось, будто он, не теряя времени зря, углубился в молитвы за упокой души графини. А на самом деле он собирался с духом, готовясь увидеть ту, которая украшала последние годы жизни короля. Сейчас он почти жалел о том, что практически не уделял ей времени. Они виделись раз в несколько месяцев. Сет привозила графиню к нему в охотничий домик, ища хотя бы относительно свободные от государственных забот дни. Филипп сам не знал, насколько эталонным для потомков королем он станет. Он не знал, что в эти самые минуты его средний сын, граф Пуатье, пэр Франции, пфальцграф[2] и военачальник королевства, которому принесли весть о скоропостижной смерти брата, короля Людовика Сварливого, призывает имя отца, привычно сохраняя лицо невозмутимым, но в душе сомневаясь и мечтая. Он не знал, что его тень до сих пор присутствовала на всех государственных советах и достопочтенные пэры, бароны и прочий люд королевских кровей боязливо втягивали голову в плечи, когда в поведении графа Пуатье замечали некую схожесть с почившим Филиппом Красивым. Его дух пытались изгнать, вымести метлой и навсегда закрыть дверь за ним. Людовик X ненавидел отца так, как может ненавидеть слабый человек. Брат Филиппа, Карл Валуа, боялся его – и ненавидел, как умеет это трус. Но все они при жизни склонялись перед ним. И никому из них не удастся превзойти его искусство правления. И мало кто из них сможет понять, что власть – это в первую очередь тяжелый труд заботы о целой стране. Стране прекрасной, сложной, на протяжении столетий терзаемой смутами.