Демин заглянул мне в глаза:
– Пойдешь администратором в группу? Твоя зарплата вырастет вдвое.
– Не понимаю, – признался я. – Какая группа? Какой администратор?
– Наша группа, – терпеливо пояснил он.
Я хотел напомнить ему, что администратор у нас он, и куда же это он собирается от нас уйти, но вдруг понял, что как раз Демин никуда уходить и не собирается. Эту мою догадку он тотчас подтвердил.
– Нам не нужен варяг со стороны, – сказал Демин уверенно. – Он убьет нашу передачу. Только мы сами можем ее продолжать. Я возьму на себя управленческие функции…
Он встанет на место Самсонова, я займу его место, всем остальным он поднимет зарплату – и никто со стороны нам не нужен. Так следовало его понимать.
– Я уже говорил с Алексеем…
Я посмотрел Демину в глаза.
– Он согласен, – закончил он свою мысль.
Значит, Кожемякин готов к такому раскладу. Я с трудом удержал вздох. Мертвого Самсонова только что забросали землей. А жизнь уже бурлит, и живые интригуют.
– Я не хочу сейчас говорить об этом.
– И напрасно! – оценил Демин. – Нас попробуют подмять, вот увидишь. И полугода не пройдет, как никого из нас в передаче не останется. Заменят своими людьми.
Я и не собирался оставаться с ними так долго. Сразу, как только отыщется убийца Самсонова, я возвращусь в Вологду. Но ничего такого я Демину не сказал.
– Подумаю, – буркнул.
Только чтобы он отвязался.
Мы сели в машину.
– Будут поминки, – шепнул я Светлане.
Она посмотрела на меня черными от горя глазами и ничего не ответила.
«Она не могла убить, – вдруг понял я. – Не способна. Слишком сильно любила. Вместе с Самсоновым она сама умерла. Так что искать надо среди этой троицы: Загорский, Демин, Кожемякин». Кожемякина я ставил на самое последнее место. Почему? Не мог себе объяснить.
Глава 32
Поминали Самсонова в ресторане. Сначала, как мне сказали, собирались накрыть столы в его загородном доме, но после передумали, поскольку в том доме он был убит.
Я сел рядом со Светланой, потому что она, увидев два свободных места за столом, взяла меня за руку и усадила подле себя, так что Кожемякин и Демин, которые вошли в ресторан вместе с нами, потоптавшись в некоторой растерянности, были вынуждены пройти дальше.
– Я ненавижу их, – прошептала Светлана.
Это было полной неожиданностью для меня.
– Почему?
Она посмотрела на меня так, будто сомневалась, способен ли я ее понять.
– Ведь кто-то из них, – сказала она с давящей тоской.
Я, наверное, изменился в лице, потому что Светлана покачала головой и торопливо положила свою руку на мою:
– На тебя я не думаю.
– Почему? – опять спросил я.
Вместо ответа она невесело улыбнулась. Я так и не понял, почему именно мне была выдана индульгенция.
Алекперов предложил помянуть Самсонова. Он не говорил много, все уже было сказано там, на кладбище. Светлана заплакала – беззвучно, без слез. Страшный плач. Я старательно отводил глаза.
На многих похоронах мне доводилось бывать, по-всякому там обходилось, и по-разному вели себя присутствующие, но я еще не видел такой придавленности горем. Когда человек умирал, оставшиеся жить придумывали причину, позволявшую приглушить скорбь. «Он болел, – говорили они. – И так мучился!» Подразумевалось, что смерть избавила несчастного от мучений. Еще могли сказать: «Что ж, дети уже взрослые, успел поставить на ноги. Справился со своими земными делами, пора и отдохнуть». И какая бы ни придумывалась причина, всякий раз оказывалось, что человек ушел не из жизни, а именно от тягот жизни, и жалеть об этом надо, но не стоит убиваться.
С Самсоновым все было иначе. Он умер, когда для него лично все только начиналось. Несколько язвительный и временами несносный, но всегда блистательный Самсонов стремительно поднимался к вершине. Цель, которая маячила перед ним, была видна ему одному, никто не знал, где он остановится, но что это будет настоящий Успех, изумительный Успех, Успех, которого не будет больше ни у кого, кроме везунчика Самсонова, в этом никто не сомневался. Он был на виду: и миллионы глаз следили, как он поднимается все выше и выше; ему завидовали и ему поклонялись; он был символом, он был воплощением мечтаний миллионов. Его судьбу и его взлет каждый человек соотносил с собой и искренне верил, что и он может точно так же, вот только еще капельку везения или еще чего-то, чему нет определения, но чего каждый ждет всю свою жизнь в сладком предвкушении, что судьба и ему улыбнется.
И вдруг – крах. Нелепая смерть. Труп, засунутый в багажник собственной машины. Я всматривался в лица окружающих меня людей и видел растерянность, граничащую с унынием. Видеть это было невыносимо.
Светлана пила, не пропуская ни одной рюмки. Мне казалось, что она при этом совершенно не пьянеет. На всякий случай я придвинул ей салат и грибы, но она никак не прореагировала на мое участие. Она немало выпила, но лицо даже не порозовело. Была так же бледна, как и на кладбище.
Мимо нас прошел Алекперов. Увидев Светлану, он ободряюще ей кивнул, Светлана проводила его бесстрастным взглядом.
– Ничего у него не получится, – внезапно сказала она.
– Ты о чем?
– О передаче. Без Самсонова все умрет.
Я не стал перечить вдове – исключительно из вежливости. Она, наверное, уловила исходящий от меня холодок несогласия.
– Не получится, – повторила упрямо. – Сергей был сердцем программы.
– Алекперов ищет ему замену, – осторожно сказал я.
Она покачала головой, не соглашаясь.
– Замену кому? Самсонову? Чтобы делать такую передачу и делать ее так, как ее делал он, надо иметь особый талант, Женя. И особый характер. Надо уметь наблюдать, надо знать людей, надо их любить и в то же время немножечко их ненавидеть. Надо любить себя и в то же время отчетливо понимать, что ты – такой же, как все, кто тебя окружает. Надо быть сложным, Женя.
Это был точный портрет Самсонова. Один к одному.
– Демин хочет взять все на себя, – сказал я. – По дороге с кладбища он со мной об этом говорил. Слышала, наверное?
Светлана отрицательно качнула головой.
– Он готов взять руководство программой на себя. Мне предложил занять его место. Не хочет, чтобы в передачу пришли чужие.
– На него это похоже, – бесстрастно сказала Светлана, так что было непонятно – то ли осуждает, то ли просто констатирует факт.
– С тобой он не говорил?
– Нет.
Ну, с вдовой-то он мог бы посоветоваться. Хотя бы ради приличия.
– Ему все это ни к чему – со мной разговаривать, – сказала Светлана. – У него сейчас горячая пора. Борьба за деньги. – Она усмехнулась. – Понимает, что если удастся подмять под себя передачу, в этой жизни ему уже ничего не надо будет желать.
Не любила его, оказывается. Как и Самсонов. Она тотчас это подтвердила, будто прочитала мои мысли:
– Он очень скользкий, этот Демин. И до денег жадный. Вороватый.
Для меня это не было секретом, но я промолчал.
– Сергей его ловил несколько раз на воровстве. У них были неприятные такие беседы…
И это я видел. До рукоприкладства дело доходило.
– Почему же Самсонов его не прогнал?
Вместо ответа Светлана неопределенно пожала плечами.
– Может, он ценил Демина как хорошего организатора? – подсказал я.
– Дело не в том. Вокруг Сергея всегда крутилось столько людей, причем людей не без способностей, что замену Демину он подыскал бы в два счета. Он по другой причине держал Демина возле себя, как мне кажется. Типаж!
– Не понял, – признался я.
– Самсонов всех видел насквозь. И у него был просто какой-то нездоровый интерес к людям. Болезненный интерес. Мне иногда казалось, что он нас коллекционирует. Приближает к себе и рассматривает, разве что лупу в руку не берет. И расставаться с людьми ему просто жалко. Ну это все равно что какой-то экспонат из своей коллекции выбросить. Понимаешь? Вот собирает человек бабочек, всю жизнь собирает, и разве он хоть от одной из них откажется?
– Бабочки – это мы? – уточнил я.
– Да. Сергею Демин был интересен. И ты. И Загорский. И Кожемякин. И я. И герои всех его передач.
Он все о нас знал. И знал всем нам цену. Сам лично выставлял баллы.
– Я, когда поняла это, по-другому на многое стала смотреть. И девчонку эту простила…
– Какую девчонку?
– А вон ту, – махнула рукой вдоль стола, и я увидел молодую женщину в траурном черном платье. – Не она была виной тому, что произошло. Просто Сергей взял для своей коллекции еще один экспонат.
– Это та самая? Из аппаратной? – догадался я.
Светлана кивнула.
Значит, это и есть разлучница. Та, что разбила семью. Интересная. И совершенно не похожа на Светлану. Лицо тоньше и благороднее. Завитый локон ниспадает на несколько бледноватое лицо. Тургеневская девушка. Так это называется.
Я дождался, когда она вышла на балкон, и направился следом. Она стояла в одиночестве, опершись на перила, и задумчиво смотрела на крыши домов. Я встал рядом, не говоря ни слова.
– Я вас знаю, – сказала она неожиданно.
– Откуда?
– Видела в передаче. Вы ведь из команды Сергея, да?
– Да. Вы его знали?
– Знала.
Ни кокетства, ни наигранного смущения в голосе.
– Работали вместе?
– Да. Я в аппаратной работаю. Приходилось встречаться.
Так мы ни к чему не могли продвинуться.
– Я не буду искренним, если не скажу, что я кое-что уже знаю о вас.
– Вот как?
Конечно, ей надо сказать. Иначе мне ничего не удастся узнать от нее.
– Он питал к вам самые теплые чувства, – сказал я. – И некоторые даже считают вас разрушительницей семьи.
Она невесело улыбнулась, но не повернула головы.
– Это чушь, конечно. Сергея невозможно было подвигнуть на что-либо такое, чего он сам не желал.
– А если он чего-то желал, то остановить его было просто невозможно, – продолжил я.
– Вы правы.
Самым удивительным было то, что она говорила откровенно и не зажато. Во всем ее облике угадывалась грусть – не показная, настоящая. Так грустят любящие.