– И потеряю тебя. Потому что ничто так не убивает любовь, как быт. Когда стираешь мужу носки…
– Я всегда делаю это сам!
– Или стоишь у плиты…
– Тут у меня есть сложности, – признался я. – Но буду учиться и уж без завтрака семью не оставлю.
Марина засмеялась.
– Я не о том, – сказала она. – Я тебя так люблю, что готова все делать сама. И буду делать – с радостью. И год, и два, и три. А потом – это не сразу произойдет, лет через пять, а может, и через пятнадцать, – я вдруг почувствую, что эта моя радость куда-то уходит. Улетучивается без следа. А это не радость улетучивается, Женя, а любовь.
Она приникла ко мне и затихла, как будто воочию увидела, как умерла наша любовь.
– Пусть! – сказал я решительно. – Пусть все умрет через пятнадцать лет! Но если мы сейчас не сделаем шаг навстречу друг другу, то все закончится гораздо быстрее! Уже через неделю. Или через две.
– Почему? – удивилась Марина.
Она не знала того, что знал я. И я понял, что сейчас все ей расскажу. Вот прямо сейчас. Уже даже рот раскрыл. И тут зазвонил телефон. Я снял трубку. На том конце провода был Мартынов.
– Привет! – сказал он. – Ты не спишь?
– Нет.
– Мы арестовали Панова.
– Какого Панова? – опешил я.
– Константина Евгеньевича.
Это было полной неожиданностью для меня. С Константином Евгеньевичем я встречался в первой половине дня, передал ему фотографии и свой паспорт. Ничто не предвещало неприятностей, которые его, как оказалось, поджидали.
– Загорский начал давать показания.
– Так значит – он?! – изумился я.
Панов как главный мафиози заказал Загорскому это убийство. Загорский выполнил заказ. Такая схема в мгновение выстроилась в моем мозгу. Мартынов понял наконец, о чем идет речь, и невесело засмеялся.
– Нет, – сказал он. – С самсоновским делом связь пока не прослеживается. Речь идет о контрабанде культурных ценностей.
– Он же говорил, что все законно, – пробормотал я. – И есть разрешение на вывоз.
– Мы навели справки. Там все липа. Они подделывали документы и по ним вывозили все, что им заблагорассудится. Ты завтра подойди к нам в прокуратуру, дашь показания. Панов ведь предлагал тебе лететь в Германию?
– Предлагал.
– Вот это и напишешь. Что там новенького на работе?
– Ничего, – ответил я, мрачнея. – Большая грызня.
– Деньги? – определил Мартынов.
– А что же еще? Алекперов, руководитель канала, зарегистрировал на себя знак программы и теперь диктует свои условия всем.
– Когда же он успел? – удивился Мартынов.
– Он втихомолку занимался этим, когда Самсонов еще был жив.
– Вот как? – сказал Мартынов.
И я услышал, как изменилась его интонация. Наверное, я сказал что-то важное для него.
Глава 38
Я приехал в прокуратуру вечером. Мартынов ждал меня. У него был вид шахтера, две смены подряд рубавшего уголек. Наверное, он теперь дневал и ночевал на работе.
– Поздновато, – проворчал он.
– Не мог отлучиться. Новый шеф знакомился с нашим коллективом.
– Какой новый шеф?
– Горяев. Занял место Самсонова.
– Ну и как он?
Я скорчил скорбную гримасу. Мартынов понимающе улыбнулся.
– Откуда он вообще взялся?
– До недавних пор продюсировал какую-то программу о членистоногих на сто пятьдесят седьмом канале, – хмыкнул я.
– С таким настроением вы много наработаете, – определил Мартынов.
– Это точно.
Он придвинул мне стул:
– Садись, разговор у нас долгий.
– Чего же так?
– Допрашивать тебя буду. Под протокол.
– Как подозреваемого? – осведомился я.
– Свидетелем ты у нас проходишь. По делу о контрабанде культурных ценностей.
– Значит, всерьез за Панова взялись?
– Всерьез, – кивнул Мартынов. – Ты в чем-то оказался прав, назвав его мафиози. Они целую паутину сплели, и Панов был за главного.
– Они – это кто?
– Там много людей задействовано, Женя. И у каждого были свои четко очерченные обязанности. Одни выясняли, что сейчас ценится и кому можно запродать товар, другие доставали требуемое, попросту говоря – воровали, третьи, как твой Загорский, выполняли роль курьера, перемещающего эти вещицы через границу.
– Неужели Загорский пошел на это? – Я покачал головой. – Может, он просто не знал?
– Он так и пытался это представить, – подтвердил Мартынов. – Не знал, что имеет место контрабанда, документы-то, мол, всегда были в порядке. Но это все отговорки для слабоумных. Расколется в конце концов, никуда не денется.
– Я-то думал, что вы нашли убийцу Самсонова.
Мартынов внимательно посмотрел на меня.
– Связи пока не видно, – признал он. – Но иногда открываются новые обстоятельства, позволяющие взглянуть на дело по-иному.
– Здесь-то что может быть?
– Все, что угодно. Мы отрабатываем сразу несколько версий. Ну, например, почему бы не предположить, что Самсонов каким-то образом был связан с этой контрабандой?
– Самсонов? С контрабандой? Чушь! – уверенно отклонил я эту версию.
Сама эта мысль казалась мне кощунственной.
– А вот ты погоди, – неожиданно мягко не сказал, а почти пропел Мартынов. – У Самсонова ведь крутились огромные деньги. Так? Почему бы не предположить, что он финансировал предприятие твоего Константина Евгеньевича?
– Он не мой! – огрызнулся я.
– Не твой, хорошо. Но все остальное остается в силе – мое предположение о возможной связи Панова и Самсонова.
– Они даже не были знакомы!
– Откуда ты знаешь?
– Мне так показалось.
– Вот видишь – «показалось».
– Да точно я вам говорю! Иногда фамилия Самсонова звучала…
– Где она звучала?
– В разговорах. Когда я, Загорский и Панов иногда упоминали его фамилию. И было понятно, что Константин Евгеньевич и Самсонов лично не знакомы.
– А почему же тогда заходила речь о Самсонове?
– Ну, все-таки такой известный человек. И к тому же мы с Загорским у него работали. Загорский как раз собирался в Германию, а Самсонов его не отпускал, так Альфред жаловался на него Константину Евгеньевичу…
– А тот что же?
– Обещал обломать Самсонову рога.
– Точно? – возбудился мой собеседник.
– Да. Еще в первый день нашего с Пановым знакомства он это сказал.
Мартынов торопливо придвинул к себе чистый бланк протокола.
– Вот видишь, – сказал он и нервно засмеялся. – А говоришь, что никакой связи не улавливаешь.
Я рассказал ему все, что знал: о Константине Евгеньевиче, о Загорском, о Самсонове. Но лично мне в версию Мартынова не верилось. Не мог Самсонов быть связан с этими людьми. Точнее – не могло быть той связи, какая представлялась Мартынову. Я так ему и сказал. Он в ответ только засмеялся:
– Проверим.
За окном было совсем темно, когда наша с ним беседа завершилась и я расписался под протоколом. Этот протокол Мартынов вложил в папку, в которой уже было много-много разных бумаг. Я представил, как эти листики, добавляясь один к другому, множатся и множатся, и уже не разобрать, что где. И в этом беспорядке, в страшной путанице фактов, фамилий и дат корчится бедолага Загорский. Уже не важно, убивал он или нет, это не имеет ровным счетом никакого значения. Только вот эти бумажки и имеют смысл. Я вдруг совершенно четко представил, что такое бюрократическая машина: неистребимое скопище бумажек, каждая из которых – сверхпрочная шестерня огромного бездушного механизма. Человек, попавший меж этих шестерен, обречен. Он будет раздавлен, и ничто не может его спасти.
– Я не верю, что Загорский – убийца! – повторил я.
– Он, значит, не убийца, – поддакнул Мартынов. – Тебя я тоже отбрасываю…
– Спасибо, – вставил я, но он даже не обратил внимания на мой сарказм.
– Вдову тоже выведем из круга подозреваемых – она, как ты утверждаешь, была безутешна и уж ни в коем случае не стала бы лишать человека жизни. Кожемякин, опять же по твоим словам, боготворил Самсонова, так что и о нем забудем тоже. Кто там у нас остается? Демин? По Демину не будет возражений? Ну вот мы и нашли убийцу. Сегодня уже поздно, – Мартынов демонстративно взглянул на часы, – но завтра мы непременно его арестуем.
Он намеренно довел ситуацию до абсурда, чтобы я почувствовал свою неправоту.
– А хотя бы и Демин! – буркнул я, злясь на собеседника. – У него тоже рыльце в пушку. Деньги приворовывал, так что Самсонов даже грозил ему тюрьмой. Демин только сейчас свободно вздохнул, – думал, что теперь будет хозяином программы, да Алекперов оказался покруче…
– Ах да, Алекперов! – вспомнил Мартынов. – Я как раз хотел о нем поговорить. Он ведь действительно замкнул эту программу на себя и действительно начал заниматься этим вопросом еще при жизни Самсонова, у него за спиной. Самсонов что – ничего не знал?
Я пожал плечами:
– Скорее всего – нет. Иначе был бы грандиозный скандал. Он не из тех людей, которые позволяют обходиться с ними некрасиво.
– Вот и я так думаю! Но на что тогда Атекперов рассчитывал?
– Кто смел – тот и съел.
Мартынов замотал головой.
– Э-э нет, – сказал он. – Я сегодня наводил справки, и выяснились очень интересные вещи. На первый взгляд все очень просто. По закону любой, подав заявку, может юридически оформить свое право на что угодно: на новый препарат, на придуманное им для своей фирмы название, на телепрограмму, как в вашем случае. И преимущество имеет тот, кто подал заявку первым, при условии, что нет никого, кто его право на патент оспаривал бы.
– Самсонов не оспаривал, – высказал я предположение.
– Ну конечно! Потому что он даже не знал об алекперовских планах. В итоге Алекперов получил права на программу и даже на ее название. Но я не зря сказал, что только на первый взгляд все просто. Потому что дальше начинают вносить поправки особенности нашей суровой действительности. Во-первых, правовая неразбериха. Во-вторых, наш менталитет, всегдашнее желание судить не «по закону», а «по справедливости».
Мартынов невесело усмехнулся.