– Ты на государственной службе! – сказал он после паузы, собравшись с мыслями. – И если где-то непорядок, если кто-то преступил закон…
– Знаете, если закон преступит мой отец или мой брат – я никогда их не выдам.
– Но Самсонов не брат тебе! И не отец! – воскликнул Бобров.
– Не брат, – согласился я. – И не отец. Но я преклоняюсь перед ним.
Бобров вскочил и, обежав стол, плюхнулся в свое начальственное кресло. Теперь нас разделял стол. И не только он. Что-то изменилось, я это почувствовал.
– Это у тебя пройдет, – сухо пообещал Бобров. – Выветрится. Я думал, что ты достаточно взрослый человек, но у тебя в голове еще гуляет ветер. К тому же, когда Мартынов попросил тебя пошпионить за твоими… э-э… друзьями, ты немедленно согласился и остался в Москве, хотя Самсонов был уже мертв и делать тебе здесь было нечего.
– А я потому и остался, что Самсонов погиб, – мрачно доложил я. – Потому что хотел этого гада… эту мразь… – У меня сами собой сжались кулаки. – И если бы меня в тот раз не оттащили, я вот этими руками убил бы Кожемякина!
Я хотел сказать ему, что выполнял свой долг. Перед Самсоновым, перед ребятами и перед самим собой. Но он вряд ли бы понял – я уже видел, что мы с ним говорили на разных языках. Мне не хотелось завершать нашу встречу на такой ноте.
– Не подумайте, что я против вас и той работы, которую вы выполняете, – сказал я. – Но лично я этим заниматься не буду.
– Что ж, тебе решать, – хмуро ответил Бобров.
Он не напишет докладную. И меня не наградят.
Но сейчас это волновало меня меньше всего.
– Я задержусь в Москве на денек. Кому при отъезде сдать ключ от квартиры?
– В восемнадцатый кабинет, – буркнул Бобров и придвинул к себе бумаги, показывая, что очень занят.
Он даже не подал мне руки при расставании. Наверное, сильно на меня обиделся.
Я вышел в приемную. И вдруг из кабинета выскочил Бобров:
– Постой-ка! – Он подошел ко мне, обнял и сказал: – И все равно тебе спасибо! Ты нам здорово помог. – Взял меня за плечи и легонько встряхнул. – А то, что ты сейчас сказал, чепуха. Ты уж мне поверь. Все перемелется. Просто ты еще не повзрослел.
– Я уже давно взрослый, – буркнул я. – Просто никто этого не замечает.
Глава 50
Я позвонил Мартынову, чтобы проститься.
– Куда ты запропастился? – почему-то недружелюбно осведомился он. – Разыскиваю тебя с самого утра.
– Я был у своего куратора, у Боброва. Прощался.
– Что значит – прощался?
– Уезжаю. И вам звоню по той же причине.
– Какой отъезд? – все так же недружелюбно сказал Мартынов. – Ты о чем, мой друг?
В его голосе я обнаружил адскую смесь из досады и желчи. И только тогда понял – что-то произошло.
– Что случилось?
– Пока ничего, – отрезал мой собеседник. – Приезжай, ты мне нужен. Я уже вызвал на допрос вашу сотрудницу… эту… как ее…
– Светлану, – подсказал я.
– Вот-вот. Пытался еще Демина разыскать, да его нигде нет.
– Что случилось? – повторил я свой вопрос.
И тогда Мартынов сдался.
– Ничего хорошего. Приезжай. Пропуск я тебе закажу.
Я появился в прокуратуре раньше Светланы. Мартынов был в кабинете не один, но когда я к нему заглянул, жестом пригласил меня войти. Двое его собеседников молча рассматривали меня. Я их узнал – они когда-то принимали участие в допросах. Вид у всех был угрюмый.
– Все! – сказал им Мартынов. – Встретимся во второй половине дня.
Мы остались вдвоем.
– Тебе придется еще раз в мельчайших деталях вспомнить тот вечер, – сказал Мартынов. – Когда убили Самсонова.
– Я уже давал показания.
– И все равно придется к этому вернуться.
– Что-то новое открылось? – осторожно поинтересовался я.
Мартынов неопределенно дернул плечом. И я понял, что у него серьезные неприятности.
– Кожемякин! – сказал он. – Он вышел из-за угла дома, и только тогда ты его увидел?
– Не понял вопроса.
– До того не видел его?
– В доме.
– А вне дома?
– Нет, вне дома не видел.
– Вспомни, как, он выглядел.
Я задумался, вспоминая.
– Мрачный. На меня даже внимания не обратил. Прошел мимо, будто я – пустое место.
– Лицо его ты помнишь? Возбужденное? Или, может, бледное?
– Бледное, – кивнул я. – Мне это еще тогда бросилось в глаза. Даже не бледное, а какое-то желтое.
Мартынов закусил губу. Он сам сейчас смотрелся не очень.
– Что-то не сходится, – понимающе сказал я.
– Все не сходится, Женя, – признался Мартынов. – И вполне может случиться, что мы окажемся не в состоянии доказать вину Кожемякина на суде.
– Как же так! – вскинулся я.
– А вот так! – огрызнулся Мартынов, заметно раздражаясь.
– Факты налицо! И подельники его известны!
Мартынов печально посмотрел на меня.
– Подельники известны, – согласился он. – Только смотря по какому делу. В вымогательстве они сознались. А вот от убийства открещиваются.
– Еще бы! – усмехнулся я.
Мартынов сделал вид, что не заметил моего сарказма.
– Позиция у них такая. Кожемякин подсказал своим дружкам, которых знал еще по тюрьме, что у Самсонова есть деньги, причем деньги немалые. Но у них были распределены роли: Кожемякин наводит своих подельников на Самсонова, но сам остается в тени. Дружки выполняют свою грязную работу. Деньги делят. После чего Кожемякин спокойно продолжает трудиться под началом Самсонова. К Самсонову действительно приходили за деньгами, это ты видел. Но после того как мы демонстративно пустили за Самсоновым «хвост», те ребятки якобы отступились, решив, что за Самсонова взялись более солидные урки и им с теми рэкетирами не тягаться. Так что к убийству они не причастны, и чужие грехи им брать на себя не с руки, своих полно.
Наверное, Мартынов сейчас цитировал Кожемякина и его дружков.
– Но ведь врут же! – воскликнул я. – Сам Кожемякин своего подельника укорял в том, что они убили Самсонова, так и не получив денег!
Мартынов вздохнул:
– У них и здесь своя версия, Женя. Они и не отрицают, что тот случай, которому ты сам был свидетелем на площади Восстания, имел место. Да, повздорили, да, Кожемякин высказал своему дружку претензии. Но смысл якобы был вот в чем: приятель упрекнул Кожемякина в том, что тот не возвращает давний долг. Про долг – это правда, мы проверяли, и есть свидетели. Кожемякин же ответил, что если бы эти олухи, то бишь его дружки, были поразворотливее, то давно выбили бы деньги из Самсонова, пока тот был жив, и этих денег Кожемякину хватило бы с лихвой, чтобы рассчитаться. А после гибели Самсонова о деньгах надо забыть.
– Но он же сам сказал! – воскликнул я.
– Что сказал? – устало осведомился Мартынов, с сочувствием глядя на меня как на неразумное дитя.
– Что эти люди убили Самсонова, так и не выбив деньги!
– Тут интересная вещь получается, Женя. Эту фразу я, конечно, помню. Она есть и в материалах дела. Буквально звучит так…
Мартынов раскрыл одну из лежавших перед ним папок и нашел нужную страницу.
– «Самсонова убили прежде, чем выколотили из него деньги!» – процитировал он. – Так вот, они оба – и Кожемякин, и его подельник – утверждают, что вторая часть фразы искажена. Было якобы сказано: «Самсонова убили прежде, чем вы выколотили из него деньги». Слово «вы» пропущено. Ты понял, как сразу сместились акценты? Кожемякин упрекнул своего дружка в том, что тот оказался нерасторопным, не успел добраться до самсоновских денег. Самсонова кто-то убил, и денег им теперь не видать. Кто-то, пока нам не известный, убил Самсонова, не дав этим ребятам выбить из Самсонова деньги. Вот так вот они дело представляют.
Я недоверчиво покачал головой и осведомился:
– Неужели из-за одного пропущенного словечка обвинение рухнет? Ни за что не поверю. Когда-то по делу витебского насильника расстреляли полтора десятка человек – за изнасилования и убийства, а настоящего преступника нашли намного позже. А теперь вы пытаетесь доказать, что одно Крошечное расхождение в показаниях не позволит вам довести дело до приговора?
– Ну, к «витебскому делу» я не имел никакого отношения, – нахмурился Мартынов.
– Я в этом не сомневался.
– А причина здесь не в одном слове. Я тебе это рассказал, чтобы ты понял: эта вот фраза, которая была отправной точкой для предъявления обвинения в убийстве, может быть истолкована совсем иначе. В суде обвинение будет отстаивать нашу точку зрения, но защита, конечно, примет версию Кожемякина и его друзей. Насчет «витебского дела» ты хорошо сказал. Да, такое бывает. Способов сломать человека, даже невиновного, множество. Не был, не участвовал, но все равно все подпишет. – Мартынов улыбнулся печальной улыбкой. – А уж в случае с Кожемякиным нужные показания выбить проще простого. Он ведь сам подставился, и его осталось только дожать. Но! – Мартынов посмотрел на меня. – Я никогда не использовал таких методов, Женя. А в этом случае и подавно не пойду на подобное, даже если мне очень захочется. Потому что мне голову оторвут.
Вот уж никогда не подумал бы, что Мартынов кого-то боится.
– Бандитов, что ли, боитесь?
Он засмеялся.
– Нет, ты меня не понял. Насчет головы – это я образно выразился. Я хотел сказать, что Самсоновское дело – на виду. Всех участников этой истории рассматривают под микроскопом. И если мы где-то ошибемся и неправильно себя поведем, поднимется шум. Та же самая причина заставляет меня с пессимизмом смотреть на будущее этого дела в суде. Если бы речь шла о заурядном убийстве, с нашими «героями» не было бы никаких проблем. А при такой широкой огласке судья не решится вынести обвинительный приговор, если возникнут хоть какие-то сомнения.
– Никогда не поверю, что он их оправдает!
– Конечно, не оправдает, – согласился Мартынов. – Даст им лет по восемь – за вымогательство, и на этом все закончится. И это еще в лучшем случае, потому что он может, чтобы подстраховаться, отправить дело на доследование. И мы будем крайними, а он, судья, – молодец. – Мартынов развел руками. – А защита, ты уж мне поверь, будет действовать очень активно. На таких громких процессах зарабатываются репутации и строятся карьеры. Если они докажут несостоятельность обвинения в убийстве, – а это, я думаю, не так уж сложно, – они будут обеспечены клиентурой до конца своих дней. К ним в адвокатскую контору будет стоять очередь лет на двести вперед, только выбирай.