А: Если ты не справляешься со своими проблемами, то вообще никто не обязан с тобой жить, тебя любить и так далее. Тот факт, что ты пытаешься с ними справляться, обычно отдаляет момент, когда люди посылают тебя подальше. Еще раз повторю – я думаю, что у каждого есть какая-то особенность. Она может входить в Международную классификацию болезней, а может и не входить. Но есть один важный побочный эффект. Когда, например, у тебя депрессия, ты не видишь, есть ли депрессия у окружающих. И про это нужно стараться не забывать.
К: Хорошо. Дай мне практический совет. Есть такой тип личности, который называется шизоидным. Его обладатели плохо справляются со своими эмоциями и легко впадают в гнев и ярость. Предположим, я живу с таким человеком и он постоянно орет. Что я ему должна сказать? Не ори на меня? Обратись к специалисту? Или я должна терпеть и считать его приступы такими же неконтролируемыми, как приступы гастрита?
А: Невозможно придумать такую систему рекомендаций, которая от кого-то потребует подвига.
К: Но ведь совместная жизнь – это всегда подвиг.
А: Мы интуитивно понимаем, что этот подвиг может быть разным. Когда надо встать в семь утра и кого-то отвести в школу, или удержаться и не накричать, или проявить какое-то понимание, нежность, или как-то острые углы сглаживать – это одно. Но когда кто-то кого-то бьет или кто-то на кого-то кричит – это принципиально другой уровень сложности. Да, человек не обязан ни с чем мириться. Но если он не будет ни с чем мириться – это уже станет его особенностью, которая, между прочим, довольно дорого ему обойдется. Если ты скажешь, что больше не будешь ни с чем мириться, в десятимиллионном городе, в котором мы живем, твои возможности сократятся в десять раз. Здесь все опаздывают, все на нервах, все с особенностями.
К: Но тогда получается, что абсолютно все равно, отчего я ору – оттого, что считаю, что мне дозволено, или оттого, что я не управляю своими эмоциями.
А: Не совсем. Если я знаю причину твоего крика, мне проще с этим существовать. Я могу предположить, когда ты будешь кричать больше – утром ли, днем или вечером и по какому поводу и в какой сезон, и это, в принципе, довольно полезно.
К: Единственное, что ты можешь сделать, это внутренним усилием перестать принимать мой крик на свой счет. Но опять же, тогда не важно, почему я кричу. Если ты перестанешь реагировать, ты и реальную агрессию не распознаешь.
А: Представь себе, что у меня есть какое-то расстройство из длинного твоего перечня и, допустим, есть таблетка, которая от этого помогает. И как все таблетки, которые действуют на мозг, у нее есть побочные действия, в частности, она влияет на поведение. Ты можешь мне дать эту таблетку или не дать, но, как бы ты ни поступила, идеального исхода не будет. Таблетка просто переведет меня из одного состояния в другое. Нет простого способа решить эту проблему, потому что мы все по отношению друг к другу являемся в той или иной мере психически неустойчивыми.
К: Возвращаясь к вопросу нашего слушателя, что мы посоветуем? Я всегда за то, чтобы все рассказать.
А: Говорить или не говорить – это вопрос доверия. Если ты любишь родственников и доверяешь им, то надо им говорить все, и они не злоупотребят этой информацией.
К: Когда люди знают, что у тебя нет импульса проявить неуважение или злость по отношению к ним, они в большей степени готовы мириться и с агрессией, и с ленью, и с опозданиями. Если рассказать о диагнозе, семье будет просто легче.
А: Да, очень важно сказать: «Я не специально». Это вообще главный коммуникативный навык – сказать: «Я вообще-то не только тебя гноблю, я весь мир гноблю и себя больше всех».
К: И маме – «Ты не виновата, это не потому, что ты меня мало любила в детстве, а потому, что у меня сейчас такие химические реакции в мозгу».
Глава 22Есть ли у наркоманов право на уважение?[62]
В декабре 2018 года на сайте «Батенька, да вы трансформер» вышла статья «Героин – собственность модели» про наркозависимую девушку Тэо. В статье она рассказывает, что сама зарабатывает на жизнь, следит за собой, держит зависимость под контролем и ведет обо всем этом блог в одной из социальных сетей. Статья провисела на сайте всего несколько дней – ее убрали по требованию Роскомнадзора. В конце января 2019 года Тэо задержали и обвинили в хранении и распространении наркотиков, но потом мера пресечения была изменена на подписку о невыезде. В феврале 2020 года ее приговорили к одному году и восьми месяцам колонии. На оглашение приговора Тэо не явилась и была объявлена в федеральный розыск.
Катя: Когда статья «Героин – собственность модели» вышла, ее много обсуждали. Одни говорили, что текст нельзя было печатать, потому что он однобокий и жизнь Тэо производит слишком радужное впечатление, другие – что такие тексты необходимы, потому что люди должны знать, как живут наркоманы. Но, когда статья была запрещена, те, кто выступал против нее, лишились своей позиции, потому что теперь независимо от их взглядов она совпадала с позицией Роскомнадзора. Мне кажется важным, отбросив обсуждение права Роскомнадзора запрещать публикации СМИ, вернуться к разговору о самой статье. Ты считаешь этот текст нормальным? Нужно было его публиковать?
Андрей: У меня есть к нему претензии, но в социальном смысле я считаю этот текст нормальным. Нет ничего плохого в том, что его опубликовали. Я не буду хвататься за голову и говорить: «Я не хочу, чтобы мои дети прочитали этот текст».
К: В обсуждениях этой статьи встречается слово «дестигматизация». И есть точка зрения, что этот текст – часть важного процесса по дестигматизации наркозависимых. Зачем менять негативный образ наркомана в глазах общества? Почему это важный процесс?
А: Потому что человеку сложно вести хотя бы относительно нормальную жизнь, когда он борется с общественным презрением. Тот, кто подсел на биоиды, и так прикладывает невероятные усилия, чтобы выживать.
К: Что значит нормальную жизнь? Возьмем дестигматизацию ВИЧ-инфицированных, которая до сих пор ведется в обществе. Людям говорят: «Не важно, виноват ли этот человек в том, что с ним произошло, он имеет точно такое же право на обычную жизнь – работать с вами на одной работе, пожимать вам руку и даже сидеть с вашими детьми. Это безопасно». Предположим, мы будем действовать по той же схеме и закроем глаза на то, каким образом человек подсел на наркотики. Но ведь он не хочет жить обычной жизнью. У героини статьи, которую мы обсуждаем, много ограничений, которые она сама себе поставила, чтобы комфортно и вовремя получать дозу, – Тэо работает из дома, не общается с ненаркоманами. К тому же она не готова бороться со своей зависимостью. А человек с ВИЧ, о котором мы говорим, что его не надо бояться, получает ретровирусную терапию – мы же не ВИЧ-диссидентов дестигматизируем.
А: ВИЧ-диссидент опасен для окружающих именно потому, что он готов во славу своих убеждений по-настоящему вредить людям. Ну, например, не лечить своего ребенка, который с рождения ВИЧ-положительный. Или заниматься сексом не предохраняясь. Здесь и проходит грань – человек либо пытается выстроить свою жизнь так, чтобы не наносить вред окружающим, либо ему на них плевать. Во втором случае у общества есть право его исключить. Но, если человек живет пусть даже деструктивной жизнью, но не наносит ради ее продолжения вреда другим, мы не можем отказать ему в человечности, в его праве жить своей жизнью.
К: Давай тогда определим, что такое «плевать на окружающих». Жизнь матери Тэо подчинена тому, чтобы доставать ей наркотики. Разве, когда ты вовлекаешь людей, это не говорит о том, что тебе на них плевать? Будем честны, много ли ты знаешь героиновых наркоманов, про которых не говорят, что они врут, выносят все из дома, ужасно мучают своих близких?
А: У людей часто бывают довольно дисфункциональные отношения с матерями. И кого-то родители много лет спасают и поддерживают. Было бы маме легче, если бы дочь от нее закрылась? А если она как раз ради матери надевает красивые платья, вымучивает из себя улыбку? Отвечая на твой второй вопрос – да, я понимаю, что, может быть, эта девушка Тэо нам врет. Возможно, она и себя обманывает, когда говорит, что все контролирует. И жизнь ее совсем не такая безобидная и безоблачная. Но это совершенно не значит, что даже в таких обстоятельствах человек не стремится к нормальной жизни.
К: Можно ли разрешить человеку делать с собой все что угодно? Безусловно, если это взрослый человек, мы не можем его ограничить. Но у тебя же начинают трястись руки, когда ты слышишь, что кто-то лечит рак гомеопатией или смузи, да еще и пропагандирует это. Он может согласиться на операцию или пройти курс химиотерапии, но он этого не делает, показывает тебе себя красивого и говорит: «Смотрите, я пью смузи, я буду работать из дома, потому что уже не могу передвигаться, но меня все абсолютно устраивает».
А: Про пропаганду у меня такое есть рассуждение. У любого текста есть адресат. Мы себе сразу представляем, что адресат статьи «Героин – собственность модели» – наш ребенок, и, когда он ее прочитает, он с большей (или меньшей) вероятностью станет наркоманом. С моей точки зрения, это так не работает, потому что обстоятельства, из-за которых люди становятся наркозависимыми, очень разнообразны и сложны и обычно подразумевают некую социальную дисфункциональность. Или невезение – я, честно говоря, думаю, что вокруг меня много людей, которым просто повезло не стать наркоманами. Так вот, адресатами текстов могут быть не только люди снаружи, но и люди изнутри, то есть сами наркозависимые. Если ты уже наркоман и все вокруг говорят только о том, как ты ужасен, это может убивать гораздо эффективнее наркотиков.