Я тебе велел не упоминать при мне об этих письмах.
Зачем ты их тогда хранишь и не выкидываешь?
Он встал и вышел.
Вернулся. Со словами, что в мире нужно восстанавливать порядок, когда кто-то его нарушает. Псих, точно вам говорю.
Интересно, а мой план по разрушению каждой семьи, где я работаю, сойдет за попытку наведения порядка в мире?
Да, кстати. Тут небольшие неприятности с полицией. Но мне бояться нечего. Это по поводу Кертисов. Доказательств все равно нет.
Жду не дождусь, когда придет ответ от сестры.
Завтра опять на работу. Гиннессы, потом Ламберты и Кокерманы.
Скука смертная.
Раз так, то сама сокровище заберу.
Кертисы. Сначала я нацелилась на жену. Богачи, которым все уже осточертело. Рояль у них был, но мне посчастливилось им понравиться. Жена когда-то играла, потом бросила и теперь решила попробовать еще раз. От безделья. Меня она приняла как родную дочь. С одним роялем у нас ничего не выйдет — обязательно второй нужен. Они купили еще рояль. От скуки. Такие все от скуки делают. От скуки же хозяйка и ее подруги выдумали себе новое развлечение. Причем довольно сомнительное. Думаю, это входило в ее понятие о верности — путаться с женщинами. Ясное дело, жертвой я выбрала именно ее. Как-то раз предлагает она мне примерить свои наряды. Я соглашаюсь. Одеваюсь и раздеваюсь прямо на ее глазах. Ей это явно нравится. Я притворяюсь, что мне тоже. Еще чуть-чуть — и мы бы оказались в постели. Но я задумала поджаривать ее на медленном огне. Лишь один поцелуй. Дальше все развивалось по плану, если бы не этот злополучный праздник.
Хозяйка задумала устроить праздник, где я должна была играть на рояле. Конечно, тебе заплатят, пообещала она. Вечер. Мы с мистером Кертисом на веранде. Он пьет бокал за бокалом. Наверное, он ко мне тоже привязался — относился как к родной дочери. Люди настолько одиноки, что
Вдруг он в слезы. А потом признается, что расплатиться со мной ему нечем, откуда взять деньги на праздник, он не знает, у него в кармане ни гроша, и каждое утро он делает вид, что идет на работу в контору, которой на самом деле уже и в помине нет. Усаживается за столик в кафе и думает, как ему жить дальше. Конченый я человек, жалуется он. Поначалу мне кажется, что семья и без моей помощи успела себя разрушить, но вскоре я понимаю, что могу немного подтолкнуть их. Совсем чуть-чуть, чтобы не нарушить план. У меня есть идея, говорю я мистеру Кертису. Не знаю, как мне такое в голову приходит. Талант, наверное. В самый разгар праздника я достаю фотографии Сибири и те, которые так усердно распространяют большевики. Сестра постоянно этот хлам присылает. Я — ноль эмоций. Мне плевать, что там происходит, я уже давно решила_____Меня это не касается. В общем, рассказываю я, какие люди в России бедные и несчастные, а потом сообщаю, что мистер Кертис сподвиг меня на сбор пожертвований для них, сам он сделал чрезвычайно щедрый первый взнос в размере 300 долларов. Аплодисменты. В мире богачей благотворительность — своего рода спорт. Переплюнь соседа, называется. Все принялись по очереди отстегивать головокружительные суммы. Я со слезами благодарности брала деньги. Притворство чистой воды. А потом отдала тайком мистеру Кертису. Я все верну, заверил он меня. Хороший человек. Не сомневаюсь, сказала я.
Прошло шесть месяцев, и мы распрощались. Я уехала. Но перед отъездом успела написать анонимное письмо, где посоветовала всем, проявившим сочувствие к жителям Сибири, проверить, что стало с их денежками. Думаю, мистер Кертис через несколько месяцев застрелился. Все бы так закончилось и без моей помощи. Раньше или позже.
Этот обман — полностью его рук дело, мне-то чего полиции бояться? Меня даже искать не будут. Зачем зря время терять.
Нужно в другой штат попроситься, это да. О причине Последний не догадывается, она известна только мне.
Америка большая, так что это легче легкого.
Надолго ли я еще здесь?
Надолго ли здесь Последний?
Неужели когда-нибудь большевики с их революционным размахом доберутся и до этих мест и нам опять придется ретироваться?
Хочу жить там, где Историей и не пахнет. Существует где-нибудь край, не затронутый еще Историей? Как раз туда мне и надо.
Я чувствую себя безбилетницей, прокравшейся незаметно на огромный корабль Истории.
Последний тоже безбилетник. Те, кто прошли на корабль по билетам, — жалкие трусы. Их волнует маршрут плавания. Нас — нет.
Что будет потом — не знаю.
9.55 вечера. Безбилетнице пора баиньки.
Пришло письмо от сестры. Она неисправима. Удивительная женщина.
Есть такой Василий Зарубин — помещик, решивший взять меня в жены, когда мне лет десять было. Ты станешь его женой, решил отец. А мне было все равно. Свадьбу без конца откладывали из-за каких-то моих болезней, а потом и революция началась. Так вот, Зарубин этот жив-здоров, богат вдвое прежнего и сейчас в Риме. Джентльмен, одним словом. Самое интересное, что он до сих пор готов на мне жениться. Хоть прямо сейчас. Сестра и не сомневается, что я_____у него там кто-то есть, но это не помеха, если я_____Сестра уверена, что я знаю, как дальше действовать. Это да. Тут она права.
Василий, любовь моя.
Мне приятна мысль, что дней за двадцать я могу снова разбогатеть. Столько нужно, чтобы добраться к нему. Отлично. Очень очень очень хорошо.
На радостях я даже предложила Последнему переночевать у меня. Вот он лежит рядом, повернувшись ко мне спиной. Хрупкий затылок, смешные оттопыренные уши. Длинные худые ноги. Спит.
Я знаю, что сегодня сделаю. Лягу в постель голой и прижмусь к нему. Языком проведу по его шее, он проснется, и я шепну ему на ухо: Не оборачивайся, замри, к тебе с небес спустился ангел. Потом возьму в руку его член и буду долго ласкать. Очень долго. Я всегда чувствую, когда мужчина готов кончить, и останавливаюсь за секунду до этого. Потом все по новой. Напоследок я довожу его до оргазма ленивыми прикосновениями. Потом кладу голову ему на грудь и засыпаю.
10.34 вечера.
Понятное дело, что я никогда на такое не решусь.
Хочется поласкать себя.
Нагрянула полиция. Насчет Кертисов. Я рассказала все, что знала. Мистер Кертис и в самом деле застрелился несколько месяцев спустя. Вот и чудесно. Меня предупредили, что, возможно, придется где-то давать показания. Когда вам будет удобно, сказала я. Мне очень жаль мистера Кертиса, сказала я.
Я испугалась, но не слишком.
По-настоящему я пугалась:
При пожаре в Балкаеве, когда еще маленькой была.
В том самом поезде.
Раньше, когда большевики во весь опор скакали по улицам.
Во время плавания на корабле. Причем сколько бы ни плавала, все равно боюсь.
Постоянно пугаюсь, когда и причин-то для страха нет. Вроде рояля, из которого ни с того ни с сего доносится музыка, хотя никто на нем не играет.
Пианолы с душой.
Когда я перееду к господину Василию Зарубину, то в нашем доме не будет ни роялей, ни пианол. Не хочу, и точка. Нам очень жаль, но Хозяйка не любит музыку, вообще никакую. Исключение составляет только Going back.[13] Да, это такая песня. Она любит ее одну.
Все споют для меня Going back.
Василий, любовь моя.
Последнего полиция настораживает. Даже пугает. Много лет назад к ним домой вломилась полиция и забрала отца.
Они расследовали подробности автокатастрофы, в которой погиб граф, и что-то там у них не сходилось. Поэтому они увезли отца с собой и устроили допрос с пристрастием. Два дня его держали. Якобы машину занесло неспроста. Якобы объявился новый свидетель, видевший нечто странное.
По сути дела, все сводилось к деньгам, сказал Последний.
Объяснять он отказался.
Эта история с обвинением отца в убийстве не доставляла ему особой радости. И полицию он с того дня невзлюбил.
Но не хочет об этом рассказывать.
Как и о многом другом.
Все то время, пока поблизости околачивались полицейские, он бесцельно кружил по деревне.
Деревня эта удивительная — рай на земле, да и только.
Изредка попадаются одинокие дома, но они окружены такой тишиной, что кажутся ненастоящими, будто созданы лишь для того, чтобы радовать глаз.
Быть созданным лишь для того, чтобы радовать глаз. Это и про мою сестру. Она как роскошная усадьба посреди деревни, освещенная лучами заходящего солнца. Oh yes.
А еще я хотела бы завести собаку. В смысле, что я хочу собаку. Когда стану богатой. Собаку. Надо будет рожать, конечно, но собаку мне хочется даже больше, чем детей. Верную такую собаку.
Однажды зимой, когда стояли лютые морозы, в окрестностях Вальштока или чуть дальше, где-то у дома Нормы, из леса неожиданно вышел
11.05 вечера.
И вдруг Последний пропал. Фургон обнаружили в поле. Незапертый. Все лежало на своих местах, но самого Последнего не было. Кто-то видел, как он садился в грузовик, направлявшийся в Пеннингтон.
Но, может, это и не он вовсе был.
Я проверила тайник под сиденьями. Его деньги исчезли. Письма тоже. Пусто. Из одежды он, кажется, ничего не взял: все осталось в фургоне.
Он вернется.
Побег Последнего я использовала в своих целях — не пошла на работу. Провела время в мечтах о Василии. Василий, любовь моя. Он, конечно, не красавец, но и уродом его не назовешь. Правда, толстоват немного, особенно по сравнению со мной.
Когда мужчины устраивали скачки на огромном лугу, мы, все дамы, чрезвычайно элегантно одетые, стояли за изгородью, наблюдая за происходящим с поистине материнским
Я уселась перед зеркалом и сделала прическу как раньше.
В Америке о хорошем вкусе никто и не слышал, местные богачки кичатся своими драгоценностями, которые лично у меня только смех вызывают. Наши же украшения были великолепны. У всякого своя история, и, наверное, ради каждой из жемчужин, что теперь красуются на наших шеях, был убит не один человек: за долги или из-за любви. Когда мы надевали свои драгоценности, то они словно олицетворяли нашу атавистическую предрасположенность к несчастью. И мы знали: ни за что на свете мы не допустим, чтобы эта ц