— Если вы не расскажете, чем все закончилось, я руки на себя наложу. Сяду на велосипед, разгонюсь как следует и врежусь в один из платанов у дороги.
— Вы этого не сделаете.
— Вы меня плохо знаете.
Мужчина улыбнулся. Было очевидно, что рассказывать свою историю ему не хочется, но и молчать, по-видимому, уже невозможно.
— Я слушаю, — сказала женщина.
И он рассказал:
— Все из-за дневника. Однажды она начала вести дневник, который, по сути, и дневником-то не был. Что-то было правдой, что-то нет. Многое она просто придумывала. В двух словах не объяснишь. Она придумывала истории про себя, про нас, и одна была невероятнее другой. В них всплывало наружу то, что мы всегда скрывали, все неприглядные тайны. Вам ведь известно, каково это — скрывать что-то?
— Да.
— Все это и было в дневнике. Она делала записи почти каждый день, а потом оставляла дневник где-нибудь на видном месте. Специально, чтобы я прочел. И я читал его. А потом возвращал на место. Мы никогда этого не обсуждали, но обоим было все известно. Так продолжалось довольно долго. И значило гораздо больше, чем спать вместе, чем заниматься любовью. Наша близость была намного глубже. Вы меня понимаете?
— Да.
— Я жил с таким ощущением, будто мы помолвлены. А потом наступил тот вечер, когда я предстал перед ней в трусах и носках. Некоторое время все было как прежде. Но однажды утром, когда она пошла на урок, я открыл ее дневник, а там было написано, что я исчез. Не сказал ни слова, бросил фургон с роялями, оставив ключи в замке зажигания, и исчез. Поначалу я воспринял это как странность, не более того. Но шли дни, а я так и не возвращался. Она писала, что я бросил работу и навсегда исчез, никому не сказавшись. Тогда я наконец понял. И поступил точь-в-точь как говорилось в дневнике. Уехал на попутном грузовике по той самой дороге, о которой она писала. Уволился из «Steinway & Sohns» и ушел в никуда, ничего никому не объяснив. На том все и закончилось.
— И вы ее больше не видели?
— Нет.
— Но это же безумие!
— Честно говоря, я думал, что однажды она сама как-нибудь подскажет мне следующий шаг. Я был уверен, что рано или поздно она сведет нас вместе. В дневнике обязательно окажется еще одна страница, за самой последней, там будет продолжение истории, и я прочту его. Я вбил себе в голову, что она знает, что делает, и мне надо просто подождать. Но я ошибся.
— Вы ее больше не видели?
— Нет.
— Наверно, она искала вас, но не смогла найти.
Мужчина улыбнулся.
— Может быть, — сказал он.
— Как это может быть? И вы не оставили никакого следа, по которому она могла бы найти вас?
— Тогда нет. Только много лет спустя я это сделал. Я оставил кое-что для нее у своих родителей. Если б она искала меня, то обязательно пришла бы туда.
— А что вы оставили?
— Всю свою жизнь, — ответил мужчина.
— То есть?
— Очень долго объяснять.
— Ничего. Объясните.
Мужчина протянул руку и прикоснулся к щеке женщины, а потом накрыл ее руку своей.
— Это на самом деле очень длинная история, не заставляйте меня рассказывать, — мягко попросил он.
Рука женщины лежала неподвижно под его ладонью.
— Наверно, она просто не была для вас той единственной. Скорее всего, она просто избалованная дурочка, да еще и фригидная вдобавок.
— Нет, она совсем не такая, — покачал головой мужчина.
И уверенно добавил, что она именно та, единственная.
— Тогда почему?
— Потому что она стерва. Да еще и сумасшедшая в придачу. Все в ней было шиворот-навыворот. Но она была настоящая — не знаю, поймете ли вы меня. Как извилистая дорога, где один поворот нелепее другого, дорога, которая, петляя, бежит через поля и даже не задумывается о том, что когда-нибудь надо будет вернуться. И которая плохо себе представляет, куда она ведет.
Он помолчал немного.
— Одна из тех дорог, что не оставляют тебе шанса выжить.
Они сидели в пустом зале, держась за руки, и мужчина рассказывал о себе. Рассказывал о том, что много лет таил глубоко внутри.
— Я всегда был послушным ребенком — иначе нельзя было. Я понимал, что только так смогу спастись.
Его взгляд блуждал в пустоте.
— Но, возможно, я был не прав, — добавил он.
Женщина высвободила руку из-под его ладони и поправила выбившуюся прядь. Ее немного смущало происходящее. Нравилось, но и смущало одновременно. Ничто не нарушало тишины, кроме льющейся из радиоприемника медленной музыки. Женщина совершенно серьезно обдумывала, не пригласить ли ей своего собеседника на танец. Пытаясь удержать себя в руках, она сказала первое, что пришло в голову:
— Вы как-то странно разговариваете. Я имею в виду, со странным акцентом.
— Я долго жил за границей, потом вернулся в Италию, но легкий английский акцент все равно остался.
— Вы говорите по-английски?
— Да. Пришлось выучиться.
— С таким акцентом говорили солдаты, которые пришли сюда в конце войны. Американские солдаты. Меня это с ума сводило.
— Очень красивый язык.
— Скажите что-нибудь. По-английски.
— Что вы хотите услышать?
— Решите сами. Что вы хотите.
— It's great to be here.[17]
— Потрясающе. Повторите еще раз.
— So nice, you are so nice, and it's so great to be here with you.[18]
Женщина засмеялась, взяла со стола стакан с вином и отпила глоток.
— Да вы говорите как настоящий американец! Скажите еще что-нибудь.
Мужчина улыбнулся и покачал головой, отказываясь.
— Ну же, еще что-нибудь! Еще один раз, и я от вас отстану.
— Дайте подумать, — сказал мужчина. А потом произнес: — Let me kiss you, and hold you in my arms. — Это была строчка из песни, очень популярной в Англии после войны.
— И что это значит? — спросила женщина.
— Это значит, что ваша гостиница — чудесное место и что все хорошо.
Женщина засмеялась. Потом опять стала серьезной. Но не совсем. Не совсем серьезной.
— Нет, скажите, что это па самом деле значит.
Мужчина помедлил секунду.
— Позволь мне поцеловать тебя и крепко обнять.
Он говорил совершенно спокойно и смотрел ей прямо в глаза.
Женщина засмеялась и невольно отстранилась, откинувшись на спинку стула.
Посмотрела в сторону окна. Вернулась взглядом к мужчине и улыбнулась ему.
— Вы так фрукты и не съели.
— Пока нет.
— Мне кажется, что сейчас как раз тот случай, когда можно выпить по рюмочке чего-нибудь покрепче. Как вы на это смотрите?
— Не откажусь.
— Тогда сейчас принесу.
Она встала и направилась к бару. Фартук так и остался лежать на столе. По дороге к стойке она привычным жестом разгладила юбку на бедрах. Ей никак не удавалось привести мысли в порядок.
Она взяла с полки две рюмки и бутылку без этикетки. Жидкость в ней была совершенно прозрачной. Женщина налила понемногу в каждую рюмку. Потом взглянула на мужчину.
— Собственное производство. Домашняя граппа.
Но из-за стойки так и не вышла — просто поставила бутылку рядом с рюмками.
Тогда мужчина встал и сам подошел к стойке. Пересекая зал, он стряхнул с брюк крошки хлеба. Женщина впервые как следует его разглядела. Чтобы понять, красив он или нет. Но это было непросто. Очень худой, лицом он похож на состарившегося ребенка. Красивыми можно было назвать морщины на лбу. Еще, пожалуй, улыбку. Сколько лет — не определишь. С виду вполне опрятный.
Он подошел к женщине и, встав напротив нее, облокотился о стойку.
— Ну, за Большие гонки, — предложил он, поднимая рюмку.
— За Большие гонки, за меня и за вас, — сказала женщина.
Они смотрели друг другу в глаза. Да, морщины и еще глаза, но не цвет, а форма.
— Мне пора на кухню, — решила хозяйка. — Рано или поздно, но они все-таки вернутся.
— Да.
— Будете дальше ждать друга?
— Да. Думаю, да.
— Если вы хотите еще, то пожалуйста, — кивнула она на бутылку.
— Спасибо.
Женщина улыбнулась и пошла обратно на кухню.
Она никак не могла найти спички, чтобы зажечь плиту. Фартук остался на столе в зале. Сердце сильно билось. Она подняла одну крышку, другую. Спичек нигде не было. Вдруг она увидела входящего в кухню мужчину. Он молча подошел к ней. Очень медленно. И встал рядом.
Женщина повернулась к нему. Он как-то странно улыбнулся.
— Если вы не против, я бы на этот раз обошелся без сцены с трусами и носками.
Женщина расхохоталась. Но украдкой, спрятав смех в самом отдаленном уголке души.
Она обвила руками шею мужчины и положила голову ему на плечо. Он опустил руки ей на бедра. Они прижались друг к другу, и женщина неожиданно ощутила, как в голове у нее прояснилось. Она чувствовала, что все развивается именно так, как бы она хотела.
— Не здесь, нас могут увидеть, — сказала она.
И увлекла мужчину за собой в угол кухни, не видный из окна. Притянула его к себе и поцеловала. Закрыв глаза.
Мужчина дотрагивался до нее. Спокойно, не торопясь — ему некуда было спешить. Его руки гладили ее грудь, потом оказались под юбкой. Когда они прижимались друг к другу, она чувствовала, какой он худой под одеждой. Руки скользнули ему под рубашку. Ее бедра медленно двигались в такт музыке, доносившейся из зала. Дыхание мужчины было спокойным, только чуть более частым, чем обычно. Женщина ни о чем не думала.
Она вдруг услышала скрип двери: кто-то вошел в гостиницу. Но ей не хотелось отстраняться первой, и она не пошевелилась. Дверь закрылась. Мужчина тоже не шевелился. Они так и застыли, обнявшись. Перестав ласкать друг друга. Мужской голос громко спросил:
— Есть здесь кто?
Женщина прекрасно понимала, что это безрассудство, но не хотела первой показывать страх.
— Есть здесь кто?
Она никак не могла определить, чей это голос. Было слышно, как посетитель идет через зал. Неожиданно радио замолчало. Голос повторил, теперь в тишине: