— Есть здесь кто?
Женщина почувствовала, как мужчина прижался к ней и положил голову ей на плечо. Прижался к ней крепко-крепко. Мы с ума сошли, сказала она себе. Взъерошила ему волосы, как ребенку, и стала покрывать их легкими поцелуями.
Радио опять заиграло по-прежнему, поэтому нельзя было разобрать, что бормочет мужчина — тот, который находился в зале. Женщина представила, как он бродит между столами, не понимая, что происходит. На спинке стула висит куртка, ее фартук лежит на столе. Нетронутые фрукты на блюде. Дверь снова открылась.
— Вымерли все здесь, что ли?
Дверь закрылась. Опять стало тихо. Только из радиоприемника доносилась музыка.
Снаружи раздался какой-то шум — наверно, это отъезжал мотоцикл. Или — что вероятнее, — до них долетело эхо Больших гонок.
Мужчина поднял голову. Они посмотрели друг другу в глаза, словно спрашивая, что будет дальше. К женщине вернулось чувство просветленности, как будто она вдохнула утренний воздух. Она поцеловала мужчину и крепко прижала его к себе.
Мужчина надел куртку и остановился в нерешительности, потому что теперь, по всем правилам, пришло время расплачиваться за ужин. Он несколько раз подносил руку к карману, где лежал бумажник, но после того, что было, предлагать деньги просто невозможно. После четвертой его попытки женщина, не выдержав, расхохоталась и, задыхаясь от смеха, призналась, что в голове у нее вертится множество комментариев, один неприличнее другого.
— Лучше бы я сразу заплатил, — сказал мужчина, когда они немного успокоились.
— Запомни на будущее, — улыбнулась женщина.
И сразу пожалела, что заговорила о будущем.
— Думаешь, они еще не скоро вернутся?
Еще не закончив фразу, она уже знала, что пожалеет и о ней. Но она знала и то, что теперь им вообще будет нелегко найти правильные слова. Она знала об этом, и ничего здесь нельзя было изменить. Им придется взвешивать каждое слово до тех пор, пока он не растворится в темноте ночи.
Мужчина тоже это понял, потому и сказал, что ему пора. Женщина не стала спрашивать о встрече с другом, сам он тоже о ней не напоминал. Выпил еще глоток граппы, и они немного посмеялись над тем, как ее делают в домашних условиях. По радио сообщили последние новости об аварии: гонщик доставлен в больницу в крайне тяжелом состоянии. Вроде бы лопнула шина во время поворота. Могло быть и хуже — так хотя бы никто из зрителей не пострадал. Журналист предполагал, что после этого происшествия вопрос об опасности Больших гонок вновь станет актуальным.
— Ну, я пойду, — сказал наконец мужчина.
— Уже поздно, куда ты пойдешь в такой час?
— Да все равно куда, я люблю гулять по ночам.
— Если пойдешь к трассе, может, тебя кто и подбросит.
— Наверно, я так и сделаю.
Они стояли у двери, глядя друг на друга.
Она шагнула вперед и, отбросив все сомнения, нежно поцеловала его.
— Смотри не потеряйся там, — попросила она.
Мужчина пообещал, что не потеряется.
А потом сказал, что она очень красивая женщина. Уж он-то знает толк в красоте.
Она улыбнулась.
Мужчина толкнул дверь и вышел. Дверь закрылась сама, а он, не оглянувшись, исчез в темноте.
Женщина вернулась к столу, за которым раньше сидел незнакомец. Фартук так и лежал там. Она подняла его и опять повязала. Придвинула к столу стулья и убрала оставшийся хлеб в плетенку. Взяла грязные приборы, блюдо, на котором лежали фрукты, и шагнула в сторону кухни. Но потом передумала и подошла к окну. Взглянула в сторону бензоколонки. Посмотрела по сторонам. Никого.
— Удачи, — произнесла она тихо.
Мужчина удалялся от бензоколонки. Слишком много света, подумал он. И отправился на поиски полумрака. Сначала он собирался дойти до трассы Больших гонок, но увидев мелькающие вдали фары, засомневался, стоит ли туда идти. Он посмотрел в другую сторону и на обочине дороги, где начиналась темнота, заметил неясный силуэт. И решил двигаться в том направлении. Подойдя поближе, он узнал в сидевшей на бордюре девушке дочь хозяйки таверны. Она сняла туфли и аккуратно поставила их на траву рядом с собой. Ее прическа еще была в порядке, но лицо блестело от пота.
— У вас сигареты не найдется?
— Нет, извините. Я не курю.
Девушка снова уставилась в темноту перед собой.
Он поинтересовался, не проходил ли здесь мужчина, очень высокий, по виду из местных. Он шел из гостиницы.
— Высокий и толстый?
— Да, скорее всего.
— Пьяный?
— Не знаю.
Девушка поморщилась — тот мужчина ей явно не понравился.
— Он хотел посмотреть Большие гонки. Он даже не знал, что это такое, но все равно шел туда.
Мужчина перевел взгляд на дорогу: внизу мелькали фары автомобилей. Он представил себе толпу возле поворота: шины поднимают в воздух клубы пыли, пахнет жженой резиной и бензином. Представил ропот, поднимающийся после каждой проезжающей машины. Все это было ему знакомо: дети радостно выкрикивают номера участников, написанные на автомобилях, а их отцы, втайне гордясь собой, сразу называют имена гонщиков. Ему были знакомы усталость и страх, тишина и оглушительный шум. Он помнил все, потому что это было невозможно забыть.
Он повернулся к девушке и увидел, что она беззвучно плачет.
— Что случилось, синьорина?
Тыльной стороной ладони девушка вытерла слезы. Сквозь сжатые губы не вырвалось ни звука, но плечи ее вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
— Дерьмо все это.
Мужчина огляделся и потом снова посмотрел на девушку.
— Не говорите так.
— Дерьмо все это, — повторила она.
— Неправда.
— Правда.
— Дерьмо все это, — повторила она еще раз.
Мужчина достал из кармана носовой платок и протянул ей. Девушка молча взяла платок. Прижала его к глазам, но плакать не перестала.
— Сходили бы лучше на Большие гонки.
Девушка покачала головой и высморкалась.
И сказала, что Большие гонки ненавидит. Со злостью сказала.
— Нельзя ненавидеть весь мир, — возразил мужчина.
Девушка словно только что заметила его присутствие.
— Что вы сказали? — переспросила она, поднимая глаза.
— Я сказал, что нельзя ненавидеть весь мир.
Девушка опять смотрела прямо перед собой. Мужчина ее больше не интересовал. Или ей просто были непонятны его слова.
Мужчина хотел как-то успокоить ее, но не знал, что нужно говорить: юношеское горе всегда непоправимо, а тоска не имеет причины.
Вдали послышался рев двигателя.
— Кто-то едет, — сообщил мужчина.
Автомобиль быстро приближался. Он свернул с трассы на дорогу, ведущую к бензоколонке, и теперь поднимался в гору.
Девушка посмотрела в ту сторону. Она часто моргала, потому что слезы застилали ей глаза.
— Это точно кто-то из участников Больших гонок, — уверенно сказал мужчина.
Фары автомобиля были все ближе. Будто глаза змеи, ползущей в темноте.
— Идите скорей, им нужно заправиться.
Девушка поднялась на ноги и увидела, как автомобиль въехал на ярко освещенную площадку и резко затормозил перед бензоколонкой. Девушка схватила туфли и побежала вдоль дороги. Приглаживая волосы на бегу.
Но через несколько метров остановилась. Подняла руку с зажатым в ней платком.
— Пустяки, бегите скорей! — крикнул мужчина.
Девушка помчалась к гостинице.
Мужчина узнал в сверкающем серебристом автомобиле «ягуар». На капоте красным цветом был выведен номер участника. Отличный номер. Запоминающийся. 111. Мужчина надеялся, что эти цифры принесут девушке удачу. Он видел, как она подбежала к машине. Потом дверцы распахнулись, и появились два гонщика. Издалека они выглядели настоящими синьорами. Кто знает, подумал мужчина. Достаточно всего одной верной фразы, и девушка мигом забудет свои слова о том, что все дерьмо. Но никогда не знаешь наверняка, захочет ли человек произнести верную фразу.
Он в последний раз взглянул на бензоколонку, потом развернулся и зашагал в другую сторону. Дорога шла прямо и растворялась в абсолютной тьме. Мужчина считал шаги. Насчитал 111 и начал заново. Он делал это ради девушки. Иногда такие штуки срабатывают.
Мужчина умер спустя четыре года на обочине дороги в Южной Америке. Это была одна из тех дорог в пустоте, которые тянутся на сотни километров, не сворачивая ни разу. Никто не знает, где эти дороги заканчиваются и где начинаются. Дороги всегда были смыслом его жизни, поэтому сердце мужчины остановилось именно там.
Эпилог
Елизавета Селлер, по мужу Зарубина, вдова, всегда выполняла свои обещания. Поэтому она потратила годы на поиски проложенной в пустоте трассы, состоящей из восемнадцати поворотов, по которой, вероятно, никогда не ездили. Она знала ее наизусть и могла безошибочно нарисовать по памяти, когда угодно и где угодно. Иногда она так и делала: лениво чертила ее на обороте ненужных писем или на последней странице недочитанных книг.
Она обладала несметными богатствами и обожала тратить их на самые невероятные прихоти. Выписывала чеки тем, кто в разных уголках планеты разыскивал по ее приказу заброшенную трассу; и делала это с удовольствием, прямо на глазах у своих негодующих финансовых консультантов. Как-то раз один из них, голландец, попросил разрешения подсчитать, во что ей обошлись эти поиски.
— Разрешаю, — согласилась Елизавета Селлер.
Голландец открыл папку и зачитал вслух число, поражавшее обилием нулей.
Елизавета Селлер даже не поморщилась. И спросила голландца, не будет ли он так любезен посчитать заодно, сколько еще лет она сможет продолжать свои поиски, пока окончательно не обанкротится.
— Дело не в этом, — возразил голландец.
— Ваше дело считать. Вот этим и займитесь, пожалуйста.
В итоге вышло, что у нее в запасе где-то сто восемьдесят два года или около того.
— Мы найдем ее быстрее, — уверенно сказала Елизавета Селлер.
Она даже не сомневалась, что трасса существует на самом деле. Она успела достаточно хорошо изучить Последнего и его мир и знала, что людям вроде него свойственны одновременно терпеливость насекомого и решительность хищной птицы. Право на сомнение природа сочла слишком роскошным подарком для них, поэтому никто из следующих поколений и представить не мог, что одна жизнь способна вместить в себя только одну жизнь и только один безрассудный поступок. При таком условии достаточно лишь таланта и везения, чтобы уцелеть в этой жизни, — и ты добьешься всего, чего захочешь. С тех пор как Флоранс отдала ей сложенный в восемь раз рисунок, она поняла, что столкнулась не с мимолетным увлечением мальчишки, а со взвешенным решением взрослого мужчины. Людям, которые на протяжении многих веков покорно, из года в год возделывали землю, свято веря, что зиму сменит весна, а весну — лето, никогда бы в голову не пришло нарисовать что-нибудь просто ради собственного удовольствия или пойдя на поводу разыгравшегося воображения — неведомой им слабости. Она была уверена: Последний