– А разве ты когда-то думала иначе? – с удивлением спросил Макс, понимая, что сейчас надо вести разговор как можно осторожнее, чтобы не перегнуть палку. – Но на пустой желудок о таких вещах лучше не говорить. Вот тебе сыр, терка, поработай-ка.
Алекс начала тереть большой кусок сыра, но так неловко, что поранила руку.
– О-о-й! – вскрикнула она, и, вытянув палец, увидела, как набухает багряная капля крови, готовая капнуть на пол.
– Ну-ка, дай посмотреть, – Макс взял ее за руку и, прежде чем она успела увернуться или запротестовать, сунул палец в рот.
Алекс мгновенно почувствовала облегчение. Но через секунду спохватилась, отдернула руку и пошла к умывальнику. Наполнив раковину холодной водой, она опустила туда руку.
– Пойду найду бинт, – сказал Макс.
Алекс зачерпнула холодной воды и провела по разгоряченному лицу. «Спокойнее, – скомандовала она себе. – Вздохни поглубже». Рука ее под водой продолжала дрожать. «Ни к чему хорошему это не приведет, – продолжала она убеждать себя. – С тебя достаточно… Достаточно чего?» – спросила она себя, догадываясь о том, какой последует ответ. Ей стало страшно, Макс все больше воспринимался как мужчина. Уже не славный, добрый, всегда готовый утешить ее Макс. Мужчина. Она ощущала его физическое присутствие. Более того, Алекс тянуло к нему. «Как и когда это произошло? Почему случился такой перелом?» – она не могла понять. И пыталась доказать себе, насколько все это бессмысленно. Ведь она отдавала себе отчет, что совсем не привлекает его как женщина, хотя он столько раз убеждал ее в том, что она должна влюбляться и что ее будут любить. Сам-то он здесь ни при чем. Но он подбадривал ее, потому что всегда был ей другом. Он – ее сберегательный вклад. Но ей не нужен постоянный сберегательный вклад. Ей требуется нечто другое… – И тут же Алекс вновь одергивала себя.
Кровь остановилась. К этому моменту вернулся Макс и принялся забинтовывать палец.
– Ты просто сильно содрала кожу, ничего серьезного, – сказал он. – Сегодня ты явно не в ударе, да? – спросил он мягко и, подняв ее руку к губам, поцеловал больной палец. – Помнишь, я всегда так делал, когда ты была маленькой девочкой? И тебе сразу становилось легче.
«Но теперь я уже не маленькая девочка, – хотела крикнуть Алекс. – Я уже взрослая женщина. Почему ты не хочешь понять это?»
– Хороший ужин, побольше вина, спокойная ночь – и завтра ты снова будешь в форме.
«Быть может, это самый подходящий момент в моей жизни, – подумала Алекс, – и больше мне никогда такого не представится». Она села, взяла бокал, глядя, как Макс раскладывает спагетти – очень точными движениями человека, которому не впервой заниматься таким делом.
– Для начала – хватит, – сказал он, поставив перед ней тарелку, – если захочешь, добавка есть.
– Посмотрим, – ответила Алекс.
Они принялись за еду и наступило молчание. Оба изрядно проголодались и быстро управились со своими порциями.
– Еще? – спросил Макс.
– Да, пожалуйста. Странный привкус, но… приятный.
– Рецепт моего отца. Во время войны он готовил обеды для военных летчиков, которые возвращались с заданий.
– Он работал в воздушных силах?
– С 1942 года по 1945-й Повар-сержант. Он обслуживал 355-ю эскадрилью, которая сбила восемьсот немецких самолетов.
– Кажется, она базировалась в Кембридже?
– Да.
– И никогда даже словом не обмолвился.
Макс кивнул.
– Старая история. Когда я в первый раз приехал навестить тебя в Кембридже, я написал отцу о том, что увидел. Дал ему полный отчет.
– Какой ты, оказывается, скрытный. – Алекс погрозила ему пальцем и улыбнулась. Впервые за весь вечер.
– Ага. Моя первая победа, – сказал Макс. – Тебе надо улыбаться как можно чаще. У тебя сразу меняется лицо.
И он увидел, как снова на ее лице появилась маска.
– Боюсь, мне очень трудно сохранять естественное выражение, когда я думаю о своем лице, словно пластиковая маска прикрепляется. Наверное, до конца своих дней придется носить ее.
– Да ведь я вовсе не глазею и не даю никаких советов. Я просто заметил, что улыбка меняет твое лицо. Она тебе очень идет. Уголки рта поднимаются вверх, и глаза начинают лучиться. Прими это как комплимент.
«Внимание! – скомандовал он себе. – Алекс всегда очень болезненно воспринимает все, что касается ее внешности. Всегда смущается. Может быть, ей и все равно, как она выглядит, но шутить по этому поводу она бы никогда не решилась. А ведь у нее отличное чувство юмора – вот что, кстати, отличает ее от Евы, у которой это качество начисто отсутствует. Алекс в этом смысле являлась как бы зеркальным отражением матери».
– Почему ты так смотришь на меня? – сердито спросила Алекс. Ее всегда раздражало, когда Макс смотрел на нее, а сейчас особенно, тем более что уж слишком бесстрастен его взгляд. Она не раз наблюдала, как Макс глядит на привлекательных женщин. Этот взгляд был совсем иным.
– Я думаю о тебе, – ответил Макс.
– Не беспокойся. Если, а это маловероятно, мать захочет повидаться со мной, я приду к ней как Алекс Брент.
– Это я понял, – проговорил Макс. – Но я совсем не то имел в виду. Я думал о тебе.
Алекс принужденно засмеялась:
– То есть?
– Тебе надо искать.
– Чего?
– Самое себя. Трудно представить, какие там откроются глубины.
– А мне казалось, что я для тебя – открытая книга.
– В которой есть много непонятных мне страниц. А разобраться хочется. Что на них написано.
Алекс грустно покачала головой.
– Ничего, это просто белые страницы, на них нечего писать.
– Почему ты так уверена?
Алекс молчала, и тогда Макс ответил за нее:
– Потому что ты сама себе это внушила. Но так ли уж ты счастлива наедине с собой? Довольна ли Алекс Брент взаимоотношениями с доктором Брент? Мне кажется, ты изо всех сил стремилась доказать Еве своими успехами в науке, что чего-то стоишь. Чтобы она повернулась к тебе лицом…
– Это трудно объяснить.
– Мне совсем не трудно. Почему ты все еще сомневаешься? Потому что это уже отработанный и безопасный путь? Но что ты знаешь о людях, о мужчинах? Ты ходила на свидания? Держала кого-нибудь за руку на прогулке? Обнималась на заднем сиденье автомобиля? А ведь это такие переживания, такие открытия… – Он посмотрел на окаменевшее лицо Алекс. – Ты считаешь, что образование…
– Мое образование не имело ничего общего с воспитанием чувств, – отпарировала Алекс.
Макс усмехнулся:
– Мы говорим не о Флобере, а о тебе.
– А зачем мне изучать то, что для меня бесполезно?
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– И я тоже знаю. Почему ты постоянно носишь серые или коричневые цвета? Чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания? – Алекс вспыхнула от негодования. – А вот моя мать была великой женщиной. И до самой старости отец каждое воскресенье уводил ее наверх в спальню и они запирали за собой дверь. Даже страшно располнев, она продолжала носить красные, голубые и зеленые платья… И самая маленькая моя племянница уже отдает предпочтение алым и розовым цветам. Если бы ты только позволила специалистам, которые работают у твоей матери…
– Ни за что! Я такая какая я есть, и если тебе неприятно на меня смотреть – тем хуже!
– О Боже! Красота – это ловушка, которую ставят мужчинам…
– Так оно и есть, и что бы ты ни говорил, меня не переубедишь. Ты и моя мать заманиваете глупых женщин, чтобы они платили большие деньги за то, что на самом деле не стоит ни гроша. Если даже меня завернут в самую лучшую оберточную бумагу, ты все равно получишь то, что получишь – внутри буду я.
– Люди покупают то, что радует глаз. Неудивительно, что не все твои книги быстро распродаются. Ты либо опережаешь время, либо опаздываешь. А на свидание надо приходить вовремя.
Алекс стремительно вскочила.
– Не указывай мне! – Она была близка к тому, чтобы разрыдаться, и хотела немедленно уйти, чтобы не разрыдаться на глазах у Макса.
– А я не собираюсь тебе ничего указывать. И вообще молчу. Ты все равно сбросишь мою руку с плеча еще до того, как я успею проговорить: «Молодец!»
От отчаяния Алекс не могла выговорить ни слова. Макс видел, что ей нужна какая-то разрядка. Но его испугало, что ее сверкающие зеленые глаза таили в себе не только гнев. Она, кажется, готова была заплакать. Макс отшвырнул свой стул:
– Послушай, я не хотел…
– Нет, хотел… С того самого момента, как я появилась на кухне. – Голос ее напрягся до предела. Но Алекс не собиралась показывать ему, как глубоко ее задело его равнодушие. Это только усилит его представление о ней как о тридцатилетнем подростке.
– Я – не Ева Черни, – закричала она. – И я отвергаю все, что утверждает она. Я есть я. И не хочу претворяться. И я знаю, что ты думаешь, когда смотришь на меня.
– Но то, как ты сама смотришь на людей, заставляет их видеть то, чего ты хочешь.
Алекс сжала кулаки и стиснула зубы, чтобы сдержать себя:
– Что же дурного в том, чтобы пытаться выглядеть лучше? Женщины занимаются этим со времени прародительницы Евы. Ведь это так естественно – стараться стать лучше, чем ты есть. И ты в этом вечном сражении пользуешься не тем оружием.
– Значит, так нужно. Посмотри, какое опустошение несет моя мать, творя красоту. А как же красота души? – «Что это такое со мной происходит?» – недоумевала Алекс, продолжая говорить, выкладывая все, что в ней накипело.
– Это все из-за того негодяя Стивенса? – спросил Макс. – Ты все время уверяла, что забыла о нем…
– Нет, он здесь ни при чем. – На этот раз Алекс сказала правду. Тогда Макс объяснил все очень доходчиво, доступно для тринадцатилетней девочки, и ему, собственно, не было сейчас нужды возвращаться к этой истории и снова ее успокаивать.
– Тогда почему ты считаешь, что должна оставаться такой незаметной и серой. Мне кажется, поэтому, что с тобой рядом никогда никого не было. Никто не показал тебе, что значит быть женщиной. Пэтси – прекрасная учительница и замечательная женщина. Но некоторым вещам она не могла научить тебя, потому что сама не имела о них никакого понятия.