— Впрочем, всякое бывает.
— Да, наверно…
Наступила пауза. Фил снова кивнул. Зу решила, что он нервничает. На самом деле нервничает. И куда только девалась его былая говорливость? Сейчас он, похоже, и двух слов связать не мог. И хотя между ними никогда не было вражды, Зу казалось, что Филу известно, что она его недолюбливает. Она терпела его присутствие, лишь когда это было необходимо. Возможно, он отвечал ей взаимностью. Но вместе с тем Фил Клиффорд многие годы оставался другом Уильяма. «Кто знает, — думала она, — может, он действительно переживает. Действительно скорбит».
— Хочешь чего-нибудь выпить? — тихо спросила она. — Чай со льдом, например? Лимонад? Боюсь, что из спиртного у нас ничего нет.
Он покачал головой:
— Нет, не надо. Спасибо, что предложила. — Прокашлявшись, он стал листать бумаги, которые стопкой лежали у него на коленях, словно вспомнив о причине своего визита. — Не хотелось беспокоить тебя так скоро, — добавил он.
Зу молчала.
— Но дело не терпит отлагательства. — Он уткнулся взглядом в бумаги, не смея поднять на нее глаза. — Не знаю, в какой степени ты в курсе финансовых дел Уильяма…
Она сложила руки на коленях.
— В сущности, я вообще не в курсе. — Зу не хотелось, чтобы Фил понял ее ответ так, что Уильям намеренно не посвящал ее в свои дела. — Он всегда считал, что мне и своих забот хватает.
— Понимаю. — Фил положил какой-то листок сверху. Она заметила блеснувшую у него на брови бисеринку пота. — Значит, тебе ничего не известно.
— А что мне должно быть известно?
Он вздохнул и вновь пригладил свои усы.
— В восьмидесятых Уильям делал крупные капиталовложения в недвижимость.
Фил опять прокашлялся и тяжело вздохнул. У Зу появилось мрачное предчувствие. Она уже подозревала, что ей не понравится то, что собрался рассказать ей Фил. Сколько же можно тянуть?! Еще немного, и ей придется вскочить со стула, схватить его за костлявые плечи и вытрясти из него все силой.
— Он вкладывал деньги в строительство многоквартирных домов. Это было очень рискованное занятие, — наконец проговорил Фил.
Зу закинула ногу на ногу. Муж, в сущности, был голливудским антрепренером, но она и раньше подозревала, что он участвует и в других видах бизнеса, так как знала, что она сама была последней его клиенткой, на которой можно было гарантированно неплохо заработать. После того, как с ней случилось несчастье, он работал и с другими актерами, но ни один из них, ни все они, вместе взятые, не могли обеспечить ему доход, который позволял бы жить так, как они жили. Агент, согласно установленным правилам, брал с актера пятнадцать процентов. Но этих денег не хватило бы даже на содержание Седар Блаф.
Фил замолчал. Очнувшись от размышлений, Зу вновь взглянула на него.
— Я, пожалуй, выпил бы лимонада, — наконец проговорил он.
Значит, все-таки придется из него вытряхивать все силой. Возможно, он этого и добивался. Возможно, ее срыв помог бы ему успокоиться. Но Зу не собиралась доставлять ему такого удовольствия. Она поднялась с кресла.
— Конечно, — проговорила она спокойно. — Подожди минуту.
Зу пересекла холл уверенным шагом и направилась в кухню. Она привыкла и полюбила ходить по дому босиком. Отчасти потому, что ей постоянно нужно было чувствовать соприкосновение левой ноги с полом, — в течение нескольких лет нога была парализована и абсолютно безжизненна.
Зу вытащила два стакана и открыла дверцу холодильника. В ту же секунду за ее спиной возник Фил.
— Не надо, — сказал он. — Я передумал.
Зу закрыла холодильник.
— Зу, — проговорил Фил, — ты попала в трудное положение.
Она тревожно посмотрела на него:
— В каком смысле?
— Уильям понес тяжелые финансовые потери в этой своей затее с недвижимостью.
Зу пожалела, что не сидит на стуле. Она поняла, что мрачное предчувствие, появившееся у нее несколько минут назад, не было плодом разыгравшегося воображения. Оно будто превратилось в густое черное и непроницаемое облако, и Зу совсем не хотелось проходить сквозь него.
— Насколько тяжелые? — спросила она.
— Очень тяжелые, — теребя усы, ответил Фил. — В сущности, он потерял все.
Зу показалось, что она ослышалась.
— Все? Но это невозможно!
— Возможно. Он лишился всего.
Черное облако само надвинулось на нее, окутало со всех сторон.
— Нет… — пролепетала она.
— Да, — ответил он твердо.
Зу тяжело оперлась о холодильник и обхватила себя руками. Ее уже не волновало то, что Филу бросится в глаза ее располневшая талия.
— Ты ошибаешься, — проговорила она. — У нас есть еще Седар Блаф. Это уже кое-что.
— Боюсь, что Седар Блаф уже не принадлежит тебе.
— Нет.
Фил подошел ближе и положил руку Зу на плечо.
— Уильям несколько раз закладывал Седар Блаф, чтобы покрыть свои потери в делах. Но поскольку дом записан на твое имя, ты должна была подписывать определенные документы. Вспомни, было такое?
Зу наморщила лоб, обращаясь к своей памяти. Да, Уильям просил подписать ее какие-то бумаги. Раз или два. Или даже три раза? Сейчас уже не вспомнить точно. Не помнила она и того, что Уильям объяснял ей относительно этих бумаг. Закладная, кажется, ни разу не упоминалась, а если это слово и звучало, то Зу настолько доверяла Уильяму, что, очевидно, просто не придала значения…
Фил убрал руку с ее плеча и отступил назад.
— Одним словом, в течение шестидесяти дней ты должна заплатить полмиллиона долларов для того, чтобы оставить дом за собой. У Уильяма этих денег не было.
Зу заглянула ему прямо в глаза. Они были маленькие, печальные и по ним было видно, что он не лжет.
— Присесть бы… — проговорила она.
Зу не помнила, как прошел остаток дня. На ужин были тако[5] и буррито. Из ресторана, конечно, ибо Зу сама не готовила и даже никогда этому не училась. Внешне она вела себя так, будто это был самый обычный день и ничего не случилось. Если не считать того, что несколькими днями раньше Уильям покончил жизнь самоубийством.
Был уже двенадцатый час. Скотт ушел спать, а Зу сидела вместе с Марисоль за чаем. Она наконец передала своей старой подруге содержание разговора с Филом. Марисоль надолго задумалась: до нее не сразу дошла вся дикость создавшегося положения. А Зу смотрела на нее и думала о том, что все это сон. Скоро она проснется и весь этот кошмар исчезнет. Но обведя глазами комнату, обставленную синей, желто-розовой и бежевой мебелью в южном стиле, она поняла, что не грезит. Все выглядело слишком отчетливо и ясно.
— Наверно, поэтому он и покончил с собой, — вдруг проговорила Марисоль.
В ту секунду Зу пришла на ум та же мысль. Она не была убеждена в этом, но и не чувствовала в себе сил возражать.
— Есть еще страховка, — сказала она. — Он выписал полисы на каждого из нас. Полмиллиона долларов. Как раз хватит оплатить закладную, но и только. Мы останемся без гроша.
Марисоль помешала чай ложкой.
— Видимо, придется продать дом, — продолжала Зу. Но голос ее прозвучал неубедительно даже для нее самой. — Расплатимся с долгами и еще останется немного, чтобы купить новое жилье. Поменьше, конечно. Только на нас троих.
Марисоль все эти годы считалась уже членом их семьи, и Зу хотелось заверить ее, что в этом отношении ничего не изменилось. А может быть, она хотела скорее саму себя заверить в этом.
— Где? — спросила Марисоль. — Опять квартира?
Зу судорожно вцепилась в свою чашку.
Марисоль накрыла ее руку своей.
— Послушай. Лично я смогу вернуться туда. Жизнь в Седар Блаф всегда казалась мне каким-то сном, сказкой. Но ты? Ты в квартиру вернуться уже не сможешь, Зу. Твой дом здесь. Твой и Скотта.
Зу почувствовала, как на глаза стали наворачиваться слезы. Она так долго сдерживала их, что теперь они покатились по щекам сами собой. И когда теперь высохнут ее глаза? Через несколько дней? Месяцев? Лет?
— У меня нет выбора, — всхлипывая, пролепетала она.
— Выбор всегда есть. Взгляни на себя. Ты красавица. Кинозвезда.
У Зу от обиды загорелись щеки. Она с шумом отодвинула стул и поднялась.
— Не будь же ты дурочкой, Марисоль! А я-то думала, что смогу на тебя рассчитывать…
— Ты можешь на меня рассчитывать.
— Как же могу, если ты говоришь такие вещи? Посмотри на меня! — Зу опустила руки вдоль тела. — Я старая. Толстая. А посмотри на мой рот! Видишь, какой он кривой?
— Ничего подобного.
— Кривой, я знаю! Стоит мне посмотреть в зеркало, как это сразу же бросается в глаза. А мое лицо? Оно же заплыло жиром!
— Ты слишком к себе приглядываешься. Ты не видишь той Зу, которую вижу я.
— Боже, Марисоль, — не унималась Зу, не слушая подругу. — Да разве дело только в моей внешности? Я не работала уже пятнадцать лет! Я бывшая! За бортом! — Она случайно задела рукой чашку, и та едва не свалилась со стола. Чай расплескался на пол. — Черт!
Марисоль спокойно поднялась и стала вытирать пол своей салфеткой.
— Сядь, — жестко приказала она.
Зу села.
Марисоль вернулась на свое место.
— Послушай, что я тебе скажу. Многие воспринимают тебя такой, какой ты им запомнилась. Для многих ты до сих пор кинозвезда. Для меня лично ты еще и подруга.
Зу продолжала бороться со слезами.
— Ты начинала с нуля. Я-то знаю это лучше, чем кто бы то ни был. Ты никогда не забывала про меня. Даже во время болезни. Дала мне эту работу. Говорила, что я навсегда стала частью твоей жизни. Я, конечно, не сидела сложа руки, заботилась о тебе. Но то, что ты сделала для меня, ценится выше. Ты спасла меня.
Зу вспомнились те жуткие ночи, когда за стенкой слышались крики и звуки ударов. Рыдания. Она помнила Марисоль с вечными синяками на лице, на руках и ногах. У Марисоль не было детей. С одной стороны, это печалило, с другой — радовало ее. Ей труднее было бы уйти от мужа, если бы были дети. А уйти ее уговорила Зу. Убедила в том, что это единственно верное решение.