Юрий Пивоваров
ТАКАЯ СУДЬБА РОССИИ
Начнем нашу лекцию. Она сегодня посвящена теме «Традиции русской, российской государственности и современность». Почему я выбрал именно эту тему для лекции? Ну, если посмотреть на русскую историю в целом, вот так вот, за все ее тысячелетнее развитие, мы увидим, что государство, власть, различные властные институты сыграли и грают огромную роль в нашей истории. И в этом смысле я мог бы назвать нашу культуру – властную, политическую, правовую культуру, – «властецентричной», то есть, власть стоит в центре. В отличие, например, от западной, от европейской, которую я мог бы назвать тоже таким мудреным словом «антропоцентричной». Антропос – это человек. То есть там в центре стоит человек. Человек как мера всех вещей. От человека все начинается. У нас – от власти. Как же это произошло? На каком этапе русского развития? Ведь сначала было, кажется, не так. На это интересно посмотреть, и мы будем сегодня об этом говорить. Почему традиции? Потому что традиция – это не музей, в который мы приходим и смотрим: ага, вот картина четырнадцатого века. Так уже не рисуют. И пошли дальше. Традиция – то, что живет постоянно. Действует. Мимикрирует, скрывается. Мы порой даже не видим, что это традиция. И иногда нам представляется, что это новация. А вот историк вам объяснит, что уже пятьсот лет назад, может быть, это в какой-то иной форме, но по сути это уже было. Великий русский писатель Александр Исаевич Солженицын, лауреат Нобелевской премии, как-то уже на старости, незадолго перед смертью, заметил: Россия проиграла двадцатый век. Россия проиграла двадцатый век. А этот человек не был пессимистом. Наоборот, это был человек такой сурово оптимистической воли. И, тем не менее, он констатирует. И я согласен с ним. Мы проиграли двадцатое столетие. При том, что начиналось оно потрясающе. Сейчас трудно в это поверить, что в шестнадцатом году, во время войны, пропускная способность русских железных дорог была выше, чем американских. Представьте себе, что пропускная способность нынешних шоссейных дорог в России была бы выше, чем в Америке. Вот как развивалась Россия. Был бурный экономический рост. И Россия шла к демократии. Россия шла к процветанию, это замечали все. Конечно, далеко не все было идеально, иначе бы не было страшной революции. И были многие нерешенные проблемы. И нарастали иные. Но, тем не менее, общий тон, общий такой подъем ощущался всеми. И вдруг – страшная революция. А потом последовало еще несколько революций. Сначала февральская, октябрьская. А до того революция пятого, седьмого года. И конец века. Это, наверное, времена, когда многие из вас родились. Конец восьмидесятых – начало девяностых годов, еще одна революция. Четыре революции за одно столетие. Причем все отличались друг от друга. Их природу надо понять. И надо объяснить, почему они произошли. Почему так много революций? Что еще по поводу двадцатого столетия? Дважды напрочь разваливался строй. В семнадцатом году Российская Империя. Несмотря на огромные ее успехи. Мы были единственной страной, кто во время Первой мировой войны, из больших стран, не ввели карточную систему. Где шло развитие экономики. И никакого голода не было. А в это время в Германии уже начинался голод. И здесь вдруг неожиданно развалилась страна. Знаете, как ветер дунул и карточный домик рассыпался. Хотя была мощная бюрократия, мощная армия. Огромная работающая страна. И вдруг все рассыпалось. Непонятно, почему. Но то же самое уже на моих глазах произошло. Конец восьмидесятых – начало девяностых годов. Не было такого бурного, конечно, расцвета, как в начале двадцатого столетия. Но сказать, чтобы так уж все дышало на ладан, тоже невозможно. И вдруг в мгновение, в несколько дней, мгновенно рассыпалась страна за три-четыре дня в августе девяносто первого года. Россия – страна властецентричная. Здесь власть все определяет и всему довлеет. И вдруг институты власти рассыпались. И страна оказалась бесхозной. Анархия началась. Что еще для двадцатого столетия очень важно? В России произошла антропная или антропологическая катастрофа. Что я имею в виду? В России погибло огромное количество людей. Войны, революции, голод, сталинские, невиданные в истории, террор. Сталинский террор по отношению к своему народу. Я думаю, самый страшный из тех, что знала история больших стран. Ну, может быть, где-нибудь в Кампучии или Камбодже, как она называлась, можно сравнить. Но ничего в больших странах схожего я не видел даже в Германии, даже в Китае. И к чему это привело в конце столетия? К резкому падению численности населения в нашей стране. Демографическая катастрофа. Об этом все говорят, и президент Медведев, и остальные. Население России сокращается. Но антропологическая катастрофа была еще и потому, что убивали лучших. Выбивались элиты, как принято говорить в науке. Что царская, что потом советская. Через террор, через какие-то социальные изменения, когда лучшие люди просто выбрасывались из системы управления… Россия столетиями, начиная, ну, с конца пятнадцатого века, жила за счет расширения территории. Уже к тысяче шестисотому году территория Московского царства равнялась территории Западной Европы. И даже превосходила ее. Каждый год шел прирост примерно на одну Голландию. И вот так вот мы расширялись, расширялись, разбухали. И вдруг началось сужение. Причем трижды в течение столетия мы теряли лучшие наши территории. Сначала по Брест-Литовскому миру, восемнадцатый год, который большевики подписали. Россия потеряла около миллиона, ну, чуть меньше, квадратных километров и около сорока пяти миллионов населения. Причем это европейское культурное население. Это земли с хорошим климатом. Это нынешняя Украина, Белоруссия. Там Дон, Крым и так далее. Потом сорок первый год. Миллион квадратных километров оккупировано немцами. Семьдесят пять миллионов населения, сорок два процента, находились под фашистами несколько лет. Мы снова отыграли это дело. И, наконец, девяносто первый год, распад СССР. И примерно эти же саамы территории уходят. То есть к концу двадцатого столетия Россия оказывается в совершенно новой ситуации. Сокращается население. А раньше оно росло. Россия в конце девятнадцатого – начала двадцатого века пережила демографический бум. И то же самое с территорией. Мы расширяемся, расширяемся… и вдруг сузились. Сегодня территория России – это территория примерно середины семнадцатого столетия. Это времена царствования, начального царствования Алексея Михайловича Тишайшего, отца Петра Великого, до присоединения левобережной Украины. То есть, мы ушли в середину семнадцатого столетия. И это совершенно новая ситуация для России. А ведь все институты власти, вообще, вся система управления политическая, политическая культура строились на расширении территориальном и на расширении демографическом. Начало двадцатого века. Россия – крестьянская страна. Россия – крестьянская страна. До восьмидесяти процентов населения живет в деревне. Конец двадцатого столетия – все наоборот. Россия – страна урбанистическая. И они переселились в города. И живут в больших городах. И, наоборот, деревня пустеет. Россия становится пустой страной, поскольку люди втягиваются в города. В Москве, по некоторым подсчетам, живет до одной седьмой населения всей Российской Федерации. Что является ключевым фактором для развития наших политических институтов, властных институтов, политической культуры? Вот термин «политическая культура», его ввел в науку американский политолог Габриэль Амонд. Это наше отношение к политике. Это то, что мы думаем об институтах власти, о государстве. Как мы ее себе представляем. Так вот, что являлось определяющим?…Принятие христианства. Мы должны всегда помнить, Россия – это христианская страна. Несмотря на то, что большую часть двадцатого столетия, а мое поколение – абсолютно большую часть моей жизни, – мы прожили в атеистической стране, где религия преследовалась, уничтожалась и прочая. Хотя уже в последние годы все это было гораздо мягче. Мы страна христианская. Это, пожалуй, единственное, что объединяет Россию с Западом и с Европой. Во всем остальном мы расходимся. И с Европой, и с Западом. Запад христианский. И мы христианские. По-настоящему это нас объединяет. А что означает, когда ваш лектор говорит, что страна христианская, для нашей темы? А означает это следующее. Я всегда своим студентам в аудитории говорю: «Бывали ли вы в Третьяковской галерее?». Ну, большинство кивает: да, конечно, бывали, в школе водили и так далее. И там есть картина художника с такой типичной русской фамилией – Ге. А там стоит молодой человек, опустив глаза. А перед ним стоит вот такой мужчина моего возраста, с короткой такой, генеральской, стрижкой. И спрашивает его: «Что есть истина?». Картина так и называется. А этот молодой человек понуро опустил глаза. Это Понтий Пилат и Иисус Христос. Спрашивается, а почему это Христос, сын Бога, опустил глаза и не говорит, что есть истина? В христианстве невозможен этот вопрос. В христианстве возможен вопрос: кто есть истина? Христос и есть истина. Поэтому Иисус Христос и не отвечает этому генералу и захватчику Иудеи, Понтию Пилату. Христианство – это религия персоналистическая. Личностная религия. Тема личности. Тема человека. Отсюда потом политики говорят – права человека и прочая, прочая. А всюду поэтому западная христианская цивилизация, как я вам сказал в самом начале нашей лекции, антропоцентричная, человекоцентричная. И Русь начинала с этого. Русь избрала себе христианство. Так исторически сложилось. И вся русская культура персоналистическая. Личностная. Здесь есть тема личности, тема человека. Чего мы не найдем, например, в китайской цивилизации, в индийской цивилизации, в арабской и прочая. Но с принятием христианства произошла и другая вещь. Мы приняли христианство из Византии. Не с Запада, не из Рима, из Византии. И это сразу отгородило нас от общеевропейского, общезападного пути. Сразу же отгородило нас. Потому что латынь – язык западного католицизма, язык межнационального общения, язык, подобный сегодняшнему английскому, который связывает всех, воедино оказался для древних русичей, наших предков, недоступен. Ну, только, может быть, для некоторых книго