рности. Для того чтобы влиятельный мафиози, глава «маленького Токио» Сираки, присоединился к клану Ямамото, Като кончает с собой на глазах циничного американского японца, говоря при этом будущему «члену семьи»: «Я рассчитываю на тебя, дядя!» Тот впечатлен до глубины души; придя на похороны, он заключает долгожданный союз с земляками.
Китано далек от того, чтобы считать японца образцом семейственности и верности — ведь и младший брат Ямамото, и Сираки своим импульсивным и безответственным отношением к политике клана фактически подписывают и себе, и остальным смертный приговор. Китано объединяет своих героев не по национальному принципу (и не по интернациональному), а по способности соблюдать семейные принципы. Вот почему Ямамото выбирает в побратимы того, кто всецело предан и первой своей семье, матери с сестрами, и второй семье, мафиозной: чернокожего Дэнни. Их братство скреплено кровью — Дэнни первым пролил ее при встрече с Ямамото, едва не ослепнув от удара осколком стекла. Дэнни становится для Ямамото любимым партнером по играм, вместе они навещают мать Дэнни, принося ей на день рождения дорогие подарки. Смерть скрепляет собой и их расставание: имитируя для отвода глаз убийство Дэнни, Ямамото жертвует собой, давая побратиму возможность бежать и скрыться от преследователей.
Именно Дэнни, оставшийся с Ямамото до конца, становится его наследником, получая в подарок ту самую старую сумку, набитую деньгами. В этом фильме, апологии братства, Китано впервые изменяет своим принципам. Смерть центрального героя, сыгранного им самим, не становится последней точкой фильма; в финале мы видим Дэнни, размазывающего слезы по лицу и, сквозь всхлипы, говорящего: «Я люблю тебя, брат!»
«Вы — мои ближайшие родственники», — заявляет босс одного из токийских кланов своим подчиненным в «Сонатине»; заявляет — и предает их, отправляя на верную смерть на Окинаве. Однако заявление само по себе остается крайне важным фактом. Семейственность, как и близость к смерти, — то, что заставляет Китано раз за разом возвращаться к образу якудза.
Уехара в «Точке кипения» может показаться пародией на человека, кровавым клоуном, действующим по наитию и имеющим единственной целью смешить невидимую аудиторию. Человечность первому из якудза, сыгранных Китано, придает лишь одно: его забота (правда, специфическая) о своей «семье». Будучи нелояльным боссу, он щедр по отношению к сподвижникам, в число которых автоматически попадают два неудачника из Токио, приехавшие обзавестись оружием. Как жестокий взбалмошный глава семьи, Уехара может наказать своих близких, в том числе физически (ближайшему товарищу он отрезает палец, подругу бьет), но может и одарить; в любом случае, они ему верны. Еще большую семью создает, а потом мстит за нее — Муракава в «Сонатине». В этой семье к мужскому братству, в котором роли распределены между «старшими» и «младшими» братьями, прибавляется своеобразная мама — подруга главы клана, самого Муракавы.
Кикуджиро — тоже не кто иной, как якудза; только якудза мелкий, неудачливый, болтливый («якудза не до конца: на спине и плечах — татуировки, зато ни одного отрезанного пальца», — как говорил Китано о своем отце). Только этим объясняются его покровительство маленькому Macao и эрзац-семья, созданная им в финале фильма, где соединяются в счастливых играх два байкера, безработный литератор и Кикуджиро с Macao. Семейные ценности в фильмах Китано неизменно стоят выше прочих. Азума в «Жестоком полицейском» рискует жизнью ради единственной родственницы — сумасшедшей сестры; Ниси в «Фейерверке» принимает смерть во имя того, чтобы совершить последнюю поездку в компании умирающей жены. Любовь, не имеющая завершения, так и не приведшая к созданию семьи, — основа трагической интриги в «Куклах». Месть за разрушенную семью — основная мотивация двух переодетых гейш-убийц в «Затойчи».
У самого Китано с семьей и многочисленными ее заменителями отношения складывались по меньшей мере противоречиво. С отцом у него близости не было, зато он стал любимчиком матери; однако же со временем обманул ее ожидания, не закончив обучение в университете. Новую «семью» Китано обрел в Асакусе, во «Французском театре», но и ее со временем оставил, уйдя на сольные хлеба вместе с партнером по комическим выступлениям, «Битом» Киеси. Со временем Китано расстался с ним, одновременно с этим начав формировать шуточную семью своих поклонников, свою «армию» — культивируя отношение к себе как к мафиозному боссу, главе клана, и требуя от своих солдат (пусть в качестве игры) безоговорочного послушания и даже самопожертвования. Это дурачащееся братство можно наблюдать во многих телешоу Китано — например, в «Замке Такеси Китано».
Многие из товарищей Китано по комическому цеху перекочевали в его фильмы (к примеру. Минору Изука — один из немногих, кому он решился доверить главную роль). Актеры, наиболее часто играющие основные и вспомогательные (главную чаще всего режиссер забирает сам себе) роли в фильмах Китано, образуют подобие мафиозной семьи. Ее член может «впасть в немилость» и получить после второй по важности роли унизительно-крохотный эпизод, а может и войти в фавор — как наиболее постоянные соратники Китано: Сусуми Терадзима и Рен Осуги. Среди других постоянных членов клуба можно назвать Макото Асикаву, Кайото Кисимото и Юко Дайке.
Говоря о своих актерах и работе с ними, Китано всегда отзывается о них как патриарх о нерадивых (или прилежных) родственниках. Видя в себе самом актера-непрофессионала, он с легкостью прощает непрофессионализм любому из них (хотя многие — заслуженные артисты, известные всей Японии по ролям в кино и театре). «Будучи актером, — признается Китано в беседе с Сехэем Имамурой, — начни я кричать на актеров, я бы услышал от них в ответ предложение стать на их место (смеется). И вот был бы конфуз, если бы они сказали мне: «Вот видишь, и у тебя не получается!» Правда, когда речь идет о комических ролях, я иногда показываю им, как играть, но только чтобы продемонстрировать нужный темп». «Актерам надо помогать, как животным, находить способы «вставить их забыть, что они играют роль, — признается Китано в одном из интервью. — Нет ничего хуже, чем актер, который играет. А бывают и такие, которые не знают, куда руки девать. Трудно занять руки по-умному. Тогда я даю им точное указание, чем заняться, или попросту прошу засунуть руки в карманы. Иногда я прошу их бежать изо всех сил. Они так устают от этого, что забывают, что играют роль».
Кастинг — тот этап процесса работы над фильмом, который привлекает постоянное внимание Китано. Он пародирует его в «Снял кого-нибудь?»: герой фильма, клинический неудачник, оказывается «своим среди своих», попав на прослушивание, — и совершенно случайно проходит конкурс. Он постоянно лезет в кадр, надеясь стать звездой фильма — и неожиданно для самого себя становится этой звездой, незаслуженно получая главную роль. Возникает даже легенда о том, что когда-то он якобы снимался в главной роли где-то на Западе, что служит достаточным основанием для того, чтобы стать исполнителем первого плана, несмотря на вопиющий непрофессионализм. Позже та же тема — кастинга как игры, победа в которой никоим образом не отражает реальных заслуг конкурсантов, — рикошетом вернется в фильме «Такешиз».
Китано признает за собой ответственность за точный кастинг — и за финальный результат. А актеров предоставляет самим себе: «Люди способны сами себе режиссировать, хотя те, кто обладает сильной личностью, если не будут достаточно осторожными, могут превратиться в «сорняки». Когда сильная личность в центре, она затмевает всех, кто ее окружает. Говорят, хуже меня в этом отношении нет никого… С моими фильмами такого еще не случалось, но в Японии обычно, если фильм имеет успех, почести воздают исполнителю главной роли, а не режиссеру. Это печально. Поэтому в своих фильмах я и играю главные роли! Но я своих актеров действительно прошу играть как можно меньше… Я верю, что у каждого актера есть собственная «линия игры»… Случается, что они сами себе придумывают такую линию».
Западные исследователи не раз проводили натянутые параллели между режиссерскими стилями Китано и Робера Брессона. Единственное, в чем можно усмотреть сходство, — это подход к актерам. Разницы в поведении задумчивого, слегка заторможенного Осуги или импульсивного, порывистого Теразимы нет, играют ли они злодеев или героев. Неизвестно, смотрел ли Китано Брессона, но сам он предпочитает делать отсылки к театру Но. «Эта форма театра обязывает актера скрывать лицо за маской, по определению лишенной выражения. В зависимости от ситуации и положения тела актера, зрителям должны передаваться эмоции, скрытые за маской». Впрочем, тут же режиссер приводит и другую параллель: «Сейчас в Японии популярны особого рода кулинарные передачи. Качества тех или иных блюд превозносят известные личности, которым дают эти блюда попробовать. Каждый зритель проецирует на изображение этого блюда собственное представление о вкусе, тогда как, если бы вам показали процесс приготовления, вы бы поняли, что вас не устраивает какой-то ингредиент. Так же и с актерами. Если они выражают слишком много эмоций, зрителю не остается места для собственных переживаний, которыми он должен насыщать образ».
Актеры Китано ради членства в его «семье» отказываются от части своих профессиональных навыков, полностью доверяясь режиссеру. Именно поэтому на премьерах фильмов Китано публика аплодирует постановщику, а не исполнителям. Или одному исполнителю, личность которого совпадает с личностью постановщика, С другой стороны, клан Китано регулярно — чем дальше, тем чаще — принимает в свои ряды молодых и малоизвестных артистов. «Раньше я так преклонялся перед Куросавой, что хотел собрать свою труппу, как он, — вспоминает Китано. — Потом я понял, что не настолько силен, как он, и решил не забивать себе этим голову, приглашая новичков».
А вот в другом всеяпонском клане — клане знаменитых режиссеров — Китано до сих пор занимает довольно странное место: одни великие называют его равным себе, а другие вообще отказывают ему в праве считать себя профессиональным кинематографистом.